Здравствуйте уважаемые читатели моего канала, сегодня я продолжаю публикацию жизненного флотского юмора выраженного в рассказах Дмитрия Викторовича В. Ну что, давайте вместе окунемся в сие действие. Приятного чтения!!!
Флот принял меня хорошо!!!
В далеком 1989 году с Флотом еще было все в относительном порядке. После училища я был назначен в распоряжение командующего Сахалинской флотилией разнородных сил ТОФ в город Советская Гавань. И поскольку в этих, еще не забытых тогда богом местах прошло мое голопузое детство, я особенно не огорчился. Чистенький уютный поселок Заветы Ильича, закрытый военный гарнизон, замечательной красоты залив с поросшими багульником склонами. Ухоженный парк с качелями и каруселями, матросский клуб, дом офицеров, даже театр КТОФ располагался тут же. Детские садики, школа, магазины военторга, поражающие изобилием «северного снабжения», офицерский ресторан «Нептун» – короче здесь было все, что полагается развитому населенному пункту. Со стародавних времен здесь правили бал военные. Когда политическое руководство страны еще не погрязло в демократическом идиотизме, а высшее командование Вооруженных Сил еще было способно заниматься укреплением обороноспособности государства, этому региону придавалось особое значение. Японию справедливо расценивали не иначе, как «непотопляемый американский авианосец», поэтому Сахалино-Курильское операционное направление приравнивалось к стратегическому. Силы в Совгавани были сосредоточены серьезные: дивизия подводных лодок, три бригады и два отдельных дивизиона кораблей, авиация, ПВО, БРАВ, вспомогательный флот, части разведки, наблюдения и связи, обеспечения, – черт знает чего тут только не было. Если не ошибаюсь, более двухсот соединений и частей только материкового базирования.
Прямо с аэропорта, разместив семью в гостинице, я направился в штаб флотилии. В отделе кадров сидел скучающий капитан второго ранга (Ершилов С. Е.), который увидев меня, необычайно оживился:
- Ага! Лейтенант! Еще один, обманутый на всю жизнь!...
Я очень удивился и даже где-то обиделся.
- Ну, и где же мы желаем служить?
В училище нас воспитывали хорошо. Учили любить Родину и служить честно. Поэтому я ответил:
- Конечно, на корабле, товарищ капитан второго ранга, где же ещё?...
Кадровик развеселился, как ребенок. Задавал мне различные уточняющие вопросы, как мне показалось, более всего для собственного развлечения. Потом, узнав, что я хотел бы попасть на малый корабль, он сделал серьезное лицо и сказал:
- Специально для тебя у нас есть замечательный маленький корабль – БПК «Строгий». Только он сейчас стоит в заводе, во Владивостоке, поэтому быстренько дуй туда и служи счастливо…
И начинает что-то писать в своих бумажках. Я аж подпрыгнул от восторга. Обратно, во Владивосток? Большой противолодочный корабль 61 проекта «Строгий» - это огромная старая развалина, которая уже лет сто находится в ремонте и, по всей видимости, там и умрет. (Так, кстати, оно и вышло). Я запаниковал, замотал башкой и заголосил, что уважаемый кадровик, видимо, не так меня понял: я хочу служить на ходовом корабле, а не гнить в заводе…
- Ну, ладно, ладно, не ори. Не хочешь – не надо. Специально для тебя у нас есть чудесный маленький ходовой корабль – БПК «Одаренный»…
Час от часу не легче! «Одаренный» - это то же самое, что «Строгий», только на пару лет помладше. Те же яйца, только в профиль. Не хочу я на «Одаренный».
- Товарищ капитан второго ранга! Меня пять лет учили боевому использованию радиотехнических средств надводного корабля! У вас здесь куча прекрасных современных кораблей, а вы мне всё предлагаете какие-то дрова. Вы что, издеваетесь?...
Он издевался. Дорогой Сергей Евгеньевич. Он специально всем прибывшим лейтенантам предлагал эти ржавые старые калоши и смотрел, как они будут верещать. Он внимательно слушал мои вопли и глядел ласково, подперев голову руками. Потом подумал немного, повздыхал и, наконец, снял трубку телефона:
- Дайте мне Сигналист-60, Хохлова… Здравствуй, Витя!
Потом он с этим самым Хохловым Витей минут двадцать говорил про автомобильные запчасти и гаражи, про рыбалку и охоту, природу и погоду. Я стоял, как рабыня на продаже и, изнывая в волнительных томлениях, ждал решения своей участи.
- Ну, будь здоров, Витя!... Кстати, тебе случайно не нужен молодой? Орел, эртээсовец, две руки, две ноги – красавец! По блату для тебя придержал…
Еле-еле он уговорил какого-то Витю взять меня. Куда – непонятно.
- Поздравляю, Дмитрий Викторович! Пиздуй-ка сейчас на полуостров Меншикова, будешь служить на ракетных катерах, в дивизионе у Хохлова…
Ракетные катера! Господи ты, боже мой! Любовь моя навсегда! Как же я потом, по прошествии лет, благодарил Евгеньича за то, что он меня туда пристроил. А в тот раз я испытал смешанные чувства. В родном училище меня принципиально ориентировали на противолодочника. Считалось, что специалист радиотехнической службы максимально востребован именно на противолодочном корабле. В конце концов, это мне было интересно. А на малом противолодочном корабле служить просто и замечательно, по крайней мере, так мне показалось во время курсантской практики на Камчатке. Поэтому МПК – это был предел моих мечтаний. А что такое ракетный катер? Не иначе, как просто лодка с мотором. Ракетный катер я не изучал, не знал, и никогда в жизни не видел. Я вышел из штаба, почесывая репу, озадаченный до крайности.
Полуостров Меншикова – это такой небольшой клочок земли на входе в залив Советская Гавань, размером около четырех километров в длину и с километр в ширину. С большой землей он соединяется узким длинным перешейком с песчаной косой. На полуострове расположен маленький поселок в две улицы, где живут семьи военнослужащих. Воинскими частями Меншиков буквально напичкан. Самая из них значительная – 279 отдельный дивизион ракетных катеров. В парадной форме одежды, как положено, я прибыл на Меншиков и вылез из автобуса на конечной остановке. Меня пропустили через КПП, и еще долго я брел по дороге в поисках этих самых катеров. Потом резкий поворот направо, спуск – и вот они, родимые. Катера стояли, ошвартованные кормой к пирсу и по своим размерам были совсем не похожи на утлые лодки, я даже удивился. Больше всего поразило то, что их надстройки были просто утыканы многочисленными антенными устройствами РЭС. Как на крейсере. Я таких даже не видел, ей-богу. Вот тебе и лодки.
- Товарищ капитан второго ранга! Представляюсь по случаю назначения! – заорал я, войдя в кабинет командира дивизиона. Комдив говорил по телефону и замахал на меня рукой, показывая на стулья вдоль стены. Я скромно остался стоять в ожидании, пока он не закончил разговор.
- Ну чего ты стоишь, как хер? – спросил Хохлов, разглядывая мои бумаги.
- Вознюк!!! – крикнул он вдруг в открытую дверь, - Вознюк, иди сюда!...
Из кабинета напротив не торопясь вышел мужик в тельняшке. В руках у него был погон, на который он старательно пришпиливал звездочку капитана третьего ранга. Это был начальник штаба Сергей Владимирович Вознюк.
- Посмотри-ка на него! Ты помнишь его батю? – спросил комдив.
Ну вот, только этого не хватало! При чем здесь мой батя? Оказалось, что комдив прежде служил на сахалинских торпедных катерах и по роду службы плотно общался с моим отцом – флагманским минером флотилии. Но это обстоятельство потом мне никак не помогло: драли меня комдив с эншой нещадно, как и положено.
- Ну, все: иди, догуливай свой отпуск, а потом – принимать дела на «Р-85».
Меня еще интересовал немаловажный вопрос бытоустройства своей многочисленной семьи, которая ожидала меня в гостинице. Хохлов отмахнулся:
- По поводу квартиры – это к замполиту…
Замполита мне долго искать не пришлось. Когда я шел по темному коридору штаба, вдруг открылась какая-то дверь, и из нее выскочил маленький, необычайно прыткий человечек, который схватил меня за рукав и заголосил во все горло:
- Какой замечательный лейтенантик! Какой красавец! Какой умница! Прошу-прошу! Ко мне на беседу! Сейчас мы всё решим! Сейчас поможем! А как же?...
Трещал он без умолку, пританцовывал, приплясывал, похлопывал меня по спине, вился ужом и вообще, производил крайне неприятное впечатление.
Замполит 279 ОДРКА Сидоровский Василий Юрьевич был еще та сволочь. Его вечно бегающие темные глазки слегка косили от постоянного вранья. Он, словно паук, всегда сидел в своем кабинете под портретом Ильича и, оставив в двери щелку, смотрел: кто там идет по коридору. Увидев свою жертву, замполит стремительно затаскивал её к себе в логово, усаживал на диванчик, задуривал ей голову бессмысленной болтовней и запудривал мозг бесконечными пустыми разговорами на отвлеченные темы. Вытягивал собеседника на откровенность, навязчиво обещал всяческую помощь и содействие. Потом он его выпроваживал, держа под локоток, и долго еще махал вслед ладошкой. Затем Сидоровский воровато озирался и, плотно прикрыв дверь, шёл к сейфу, откуда доставал свой секретный замполитовский журнал. Там он производил запись примерно такого содержания: «Дата, время. Проведена индивидуально-воспитательная беседа с …. Выявлены крайне низкие морально-политические качества. Понимание политики партии и советского правительства - слабое. Личные интересы ставит выше общественных. Требует систематического контроля. Партполитработа на корабле не организована...». Потом он бережно складывал журнал обратно, опечатывал свой сейф, смахивал трудовой пот и, приоткрыв дверь, занимал исходную позицию. Этот стиль работы отлично характеризовал его подлую натуру, которая была давно известна всем обитателям дивизиона: замполита Васю дружно ненавидели и шарахались от него, как от чумы.
Но я, естественно, тогда еще не знал его змеиной сущности. Поэтому замполит продержал меня в своем кабинете около часа, выведывая всю мою подноготную с подробностями. Услышав про квартиру, Вася заорал:
- А как же! Обязательно поможем! Завтра дадим вам квартиру! Как положено!...
Потом он долго меня провожал, тряс мою руку и заливался соловьем о всяческой помощи, поддержке и всемерном содействии. Я вышел из штаба с тяжелой головой, гудящей как чугунный котел. Побродил по пирсу, поглазел на корабли, глотнул свежего морского воздуха и проветрил загаженные мозги. Окрыленный мыслью о завтрашней квартире, я поехал в гостиницу. В гостиничном номере на кровати, поджав под себя ноги и прижимая к груди детей, сидела моя жена и тихо скулила. Когда меня не было, она вышла в умывальник, который тут был один на весь этаж, и там обнаружила огромную жирную крысу. Крыса лениво посмотрела на жену и, зевнув, отвернулась. Больше жена на пол не спускалась. Моих восторгов по поводу обещанной квартиры она не разделяла.
На следующее утро я, однако, совершенно серьезно поехал получать жилье. Зайдя в штаб, постучал в дверь замполита. Вася Сидоровский посмотрел на меня так, будто видел первый раз в жизни. Он был ужасно занят и раздражен. Когда я ему напомнил о себе и о квартире, он на минуту сосредоточился, потом широко и наигранно улыбнулся, хлопнул себя ладошкой по лбу:
- Как же, как же! Помню-помню! Поможем обязательно! А как же! Завтра!...
Я позволил себе напомнить, что завтра уже наступило. Вася засуетился, кося бегающими глазками, и запричитал:
- Да-да-да! Обязательно! Вот только вы мне не сказали: какую квартиру вам нужно - однокомнатную, двухкомнатную? Может, трехкомнатную? Вопрос решим, поможем, а как же!...
Наверное, вид у меня был совершенно растерянный. Такой бывает у одураченного ребенка, когда дешевый клоун дарит ему фальшивую конфетку. Вася доверительно положил мне руку на плечо и интимно зашептал:
- Да вы не волнуйтесь, будет вам квартира! Через неделю состоится заседание жилищной комиссии – обязательно дадим. А как же! У нас тут запарка, всякая боевая подготовка… Дел – невпроворот…
Через неделю я ткнулся в запертую дверь. Все говорили, что замполит должен быть где-то рядом, но он нигде так и не обнаружился. Потом я приезжал периодически, с интервалом в два дня. Замполит Вася, если он был на территории, завидев меня, резко менял курс, будто вспомнив что-то важное, и исчезал как мимолетное видение. Если же я заставал его в кабинете, он опять нёс эту чушь про свою загруженность интенсивной боевой подготовкой и жилищную комиссию, которая вот-вот состоится, неизбежно, как крах империализма. Жилищная комиссия ходила в море, была в отпуске, в командировке и еще черт знает где. Мой первый лейтенантский отпуск подходил к концу. Семья целый месяц жила в гостинице, деньги заканчивались. Жена подружилась со всеми гостиничными крысами. Прибыв в очередной раз на дивизион, и в очередной раз не обнаружив там ни замполита, ни жилищной комиссии, я в расстроенных чувствах вышел на крылечко возле штаба и закурил. Тут же в курилке находились несколько молодых офицеров и мичманов. Мы познакомились, и я поведал им свою печальную историю. Тогда они оборжали мой юношеский кретинизм и посоветовали никогда больше не слушать замполитов. А если, мол, мне нужно жилье – то тут, в поселке, его хоть пруд пруди: идешь на улицу Спортивную, находишь в любом доме пустующую квартиру, заколачиваешь щели фанерой и живешь там сколько душе угодно. Так все и делают.
В тот же час я направился по Меньшикову на поиски улицы Спортивной. Как мне и сказали, свернул на грунтовую дорогу, идущую через лес, и через десять минут совершенно заблудился. Небо потемнело, накрапывающий с утра дождь набирал силу. Дорога петляла и терялась в густых зарослях, раскисла и постепенно превратилась в сплошное месиво. Я едва передвигал ноги с налипшими на ботинки килограммами грязи. Очень скоро я потерял все ориентиры и побрел без направления, плутая среди огромных сосен. Я ломился через непроходимые дебри и кущи, рвал мокрые брюки о ржавую колючую проволоку, растущую из земли. Я убегал от стаи собак, пытающихся меня сожрать, перемахивал через какие-то покосившиеся заборы и изгороди. Я устал насмерть. Когда силы уже почти оставили меня, я вдруг выбрался на небольшую полянку. В ее глубине обнаружилась обыкновенная водяная колонка, и какая-то бабка в ватнике и цветном платке набирала из нее воду. Увидев живого человека, я бросился к ней из последних сил. Бабка стояла ко мне спиной. Она была маленькая и тщедушная, тоненькие ножки болтались в огромных кирзовых сапожищах.
- Бабушка! – заголосил я, - бабушка, подскажите, как пройти на улицу Спортивную!...
Бабка медленно повернулась, и на меня уставилось довольно миловидное лицо двадцатилетней молодой женщины с подведенными глазками и ярко накрашенными губами. В этих губах торчала дымящаяся папироса типа «Беломор». Я остановился, как вкопанный и открыл рот. Мой вид, наверное, был довольно жалок: вывалившийся из кустов мокрый и нелепый лейтенант, перепачканный в грязи и облепленный листьями. Девушка хрипло рассмеялась, пыхнула папиросиной и сказала мне прокуренным голосом:
- Ну, пойдемте – покажу вам нашу Спортивную…
Она лихо взвалила на плечо коромысло с двумя полными ведрами и пошла, чавкая по грязи своими ужасными кирзачами. «Господи! – догадался вдруг я, - ведь это же счастливая супруга какого-то молодого офицера или мичмана…»
Я брел по улице Спортивной и очумело глазел по сторонам. В два ряда располагались двухэтажные деревянные домишки постройки 1950-х годов. Некоторые из них еще имели какой-никакой вид, другие находились в явно аварийном состоянии. Третьи представляли собой нечто среднее: вроде как жить еще можно, но крыша кое-где в дырах, оконных рам не хватает, со стен свисают куски рубероида. Под дождем на веревках мокло чье-то белье, в грязи возились чумазые орущие дети. Несколько матерящихся подростков толкали ржавый мотоцикл, пытаясь его завести. Какая-то беременная женщина тюкала тяжелым колуном огромные сосновые чурки. На мусорной свалке паслось стадо костлявых коров. Все это складывалось в довольно печальную картину. Голая реальность сурового быта семей среднего командного состава Военно-Морского флота, проходящего военную службу в льготном районе нашей Родины. На улице Спортивная они соревновались на выживание, занимаясь ежедневным, ни когда не прекращающимся троеборьем: вода – дрова – помои.
Я уносил от туда ноги без оглядки. Мое юное сердце сжималось от тоски, когда я представлял свою жену в кирзовых сапогах и с колуном в руках. Она живую корову-то увидела первый раз в жизни месяц назад. Мать твою, уж лучше во Владивосток, на БПК «Строгий»!
Центральная улица поселка Меншиков с каменными домами теперь мне показалась верхом цивилизации. Называлась она – Флотская. Я обходил эти дома, заглядывая украдкой в окна первых этажей. Наконец, в последнем доме на окраине поселка удалось обнаружить явно пустующее жилье: шторы на окнах одной из квартир отсутствовали, внутри – пустота, на подоконниках – толстый слой пыли. Я зашел в подъезд, вычислил нужную дверь и постучал. Никто мне не открыл, зато тут же открылась дверь напротив и из нее выглянула молодая дама в интересном халатике. Она с любопытством уставилась на меня и игриво поинтересовалась:
- А што это вы тут всё ходите, смотрите? Шумите, спать мне мешаете?...
Узнав о моих проблемах, дамочка тут же проявила живейшее участие в моей судьбе. Она пригласила меня на чай и мы с ней подружились. Ирочка изнывала тут уже второй год, будучи женой старшего лейтенанта с того самого БПК «Одаренный», что базировался напротив, через бухту. Её мужик с корабля не вылазил, и девушка хронически прозябала в тоске. Она за полчаса на одном дыхании рассказала мне буквально всё про поселок и его обитателей, посвятила во все последние сплетни. Потом мы с Ирочкой взяли стамески и нагло выставили оконное стекло в пустующей квартире. Я подсадил её за попу, она залезла в окно, открыла мне дверь изнутри и поздравила с новосельем.
Так я обрел свое первое лейтенантское жилье. Без всяких там замполитов и жилищных комиссий. Кстати, жилищная комиссия собралась только через два года. И эти два года, прожитые в доме № 49 по улице Флотская являются лучшими годами моей жизни. Правда, однажды, несколько месяцев спустя, к нам ввалился какой-то мужик с двухстволкой наперевес, который назвался хозяином данной квартиры. Он орал, дыша перегаром, чтобы мы немедленно освободили его жилплощадь. Однако, бутылка корабельного шила произвела магическое действие: мужик моментально успокоился, подобрел и великодушно разрешил нам тут квартировать. Тем более, что сам он здесь уже лет восемь как не жил.
В доме проживало около двадцати семей – практически все военнослужащие. В основном, одна молодежь. Праздники у нас были общие и происходили они чуть ли не каждый день. При этом все взрослое население собиралось в чьей-то квартире, накрывало большой стол из того, что у кого было, и гуляло до первых петухов. Дом раскачивался и ходил ходуном. К семи утра похмельные мужики шлёпали на службу, а жены оставались на хозяйстве. Вечером все начиналось сначала. Зимой перешеек заметало сугробами и сообщение с большой землей прекращалось. Непогода обрывала телефонные линии и электрические провода: поселок Меньшиков мог неделю сидеть в автономке, без хлеба, света и тепла. Тогда в общем коридоре выставлялся раритетный примус, и мы на нем по очереди готовили еду. Согревались самогонкой, которую в немереных количествах производила тут каждая уважающая себя украинская семья. Практиковались даже периодические смотры-конкурсы на самую качественную горилку. На службу мы ходили на лыжах. Все обитатели дома, сплоченные бытовой неустроенностью, являли собой одну большую веселую семью. Типа коммуны, или пионерского лагеря. Это была замечательная жизнь, когда весь мир представлялся в розовом свете, все заботы шли побоку, а проблемы разрешались сами собой. Самой главной задачей тут было не перепутать нечаянно свою жену с соседской, что удавалось далеко не всем и не всегда. Шумные семейные разборки были неотъемлемой частью жизни дома № 49. Милое, чудное время!...
Через два года я получил благоустроенную квартиру в новом доме в поселке Заветы Ильича. На флоте не полагалось давать молодым лейтенантам благоустроенные квартиры через два года. Да и через пять лет тоже не очень-то полагалось. Это было какое-то нереальное чудо: вероятно, так сошлись на небе звезды. Командир катера, незабвенный Александр Федорович Квартник мне потом рассказывал, что тогда на жилищной комиссии все переругались на смерть: орали нецензурщину и норовили перегрызть друг другу глотки. Очередников на жилье было много и у всех исключительные обстоятельства. Каждый командир с пеной у рта продвигал своего кандидата, в итоге комиссия никак не могла принять решение. Тогда, чтобы никому не было обидно, квартиру дали мне – юному лейтенанту с двумя детьми.
Население дома № 49 к этому отнеслось неоднозначно: мужики радовались за меня, скрывая тайную зависть, некоторые жены откровенно захлебывались от злости.
Я покинул эту большую колоритную семью, утратив то, что нас так плотно связывало. С обретением жилищной благоустроенности тихо ушла в историю замечательная романтика сурового лейтенантского быта.
Спасибо за внимание и до новых публикаций, всем добра!!!!
А еще у меня есть канал на Ютубе, буду признателен за подписку.
С уважением, Василий Сергеевич!!!
