Русские кладбища – зона эстетического бедствия. За годы, прошедшие после падения СССР, жизнь радикально изменилась. Мы настолько другие, что не можем понять логику поступков советских людей. Свободно говорим, шутим, ярко одеваемся, контролируем нашу жизнь, но оказываемся беспомощными, когда заходим за ограду обычного российского кладбища. Здесь мы ощущаем свое полное эстетическое бесправие. Кажется, это единственная сфера нашей жизни, которая не только сохранила неприглядные черты советского прошлого, но и начала развиваться в каком-то особенно непривлекательном формате.
Все, что связано с обсуждением происходящего на кладбищах, настолько табуировано, что разговор обычно сразу распадается. На кладбища как на депутатов распространяется неприкосновенность. С одной стороны, эту тему «крышуют» ритуальные агентства, не желающие публичной полемики и освещения своей деятельности. С другой табу накладывает само общество, для которого кладбище связано с самоидентификацией, корнями, родовой памятью, то есть то, чего нельзя касаться.
Вы можете сколько угодно морщиться от венков с лебедями и березками, искусственных цветов ядовитых расцветок, нелепых памятников, убогих комнатенок ритуальных служб, колумбариев, рядом с которыми устанавливают контейнеры с мусором, полиэтиленового коврика, имитирующего цветы, но не будете услышаны. Или что хуже, вас признают бунтарем, покушающимся на скрепы. Самые вероятные сценарии поведения, после понимания своего бессилия изменить ситуацию: игнорировать посещение кладбищ, принять правила игры и не рефлексировать, сосредоточиться только на своей территории и не замечать окружающегося.
С фотографом Максимом Конанковым, не посягая на скрепы, мы попробовали разобраться, как менялось русское кладбище за последние сто лет. Какими смыслами его наделяли и как это повлияло на элементы кладбищенской культуры. Для своего исследования мы использовали материалы, собранные на кладбищах Екатеринбурга, Нижнего Тагила и Челябинска.
Существовал ли идиллический некрополь?
Скорее всего никогда не существовало идиллического погоста, эстетика которого отвечала вкусам всех живущих. Есть соблазн приписать такие черты старым кладбищам. Но мы слишком мало о них знаем. Строительство первых заводов на Урале пришлось на то время, когда государство закрепило вопросы смерти и погребения за религиозными общинами. Кладбища были конфессиональными. Отдельными для православных, католиков и лютеран, евреев, мусульман. В посмертии сохранялась иерархия живых. Лучшие места на кладбище закреплялись за более значимыми членами общества.
От того времени сохранились только разрозненные надгробия. По ним мы можем судить, что в уральском кладбищенском искусстве не было особенной оригинальности. По сравнению с аскетичными советскими памятникам, гранитные и мраморные надгробия царской России выглядят роскошно, но и только. Уральцы выбирали для своих усопших типовые памятники, которые в прошлом кто-то мог считать эстетически вульгарными. Зато у них было все в порядке со смыслом. Он имел ярко выраженную религиозную символику. Усеченные каменные колонны, деревья с обрубленными ветками или пеньки, кресты, увитые плющом, мраморные часовенки с местом на лампадку, пирамидальные обелиски. Понять, о чем это довольно легко. Это про вечность. Человек умирает, но не до конца. Его христианская душа возносится к Богу, а на земле мы всё равно оплакиваем его. Колонна – жизнь, усеченная – прерванная жизнь. Крест, покрытый цветами – надежда на Воскресение. Шаль – скорбь. Обрубленные ветви – прерванная жизнь. Пирамида – вечность. Обелиск – сохранение славной памяти.
Эти надгробия и подводят нас к объяснению тот смысловой нагрузки, которую уже несколько столетий выполняет русское кладбище. Если кто-то думает, что кладбище от слов «класть» и «кладьба», то если место, где складывают покойников, то в русской культуре это нечто большее. Кладбище - место общения.
По христианским представлениям, умирая человек уходил к Богу. Но умирало в нем только физическое тело. То есть фактически он непостижимым образом он продолжал жить. В Евангелии от Матфея можно найти слова: «У Бога нет мертвых, но все живы». Смерть была лишь порогом, за которым общение с усопшим продолжалось.
Кладбищенские коммуналки
После 1918 года кладбища изъяли из ведения религиозных организаций и передали муниципальным службам. С этого времени кладбища превратились в коммуналки. Они и сейчас так называются: коммунальные кладбища. Это места с крайне запутанной знаковой системой. Православные кресты там соседствуют с красными звездами, дореволюционные надгробия откочевали на советские погосты, памятники героям стоят вперемешку с памятниками бандитам. Настоящая коммуналка, в которой жильцы пытаются расширить территорию за счет соседей, воруют имущество, копируют то, что понравилось.
Культурный код сбился не только в знаковой системе памятников. Он коснулся и кладбищенских традиций. Яркий пример – оставление еды на кладбище. Если спросить зачем люди это делают, можно получить сказочные ответы. Только чаще всего это будут фантазии, пытающиеся объяснить странное поведение. Зачем вы поливаете могилу водкой? Ну как же, покойный любил выпивать, пусть на том свете порадуется. Говорить это может человек, получивший образование в советском вузе. Про оставленные на могиле конфеты и другую еду более логичный, но все же странный ответ: пусть помянут. Или про рассыпанное пшено: пусть птички склюют, полетят и нашу весточку покойнику передадут. В подавляющем большинстве случаев эти ритуалы совершают потому, что так делали родители, а значит это надо и правильно.
Сбой культурного кода случился не за одно поколение. Потребовались серьезные потрясения.
Удар по восприятию жизни и смерти был нанесен еще до того, как установилась атеистическая советская власть. Точку невозврата следует искать на полях Первой мировой войны. Горы трупов, умерщвлённых самыми изощренными способами, были серьезной причиной пересмотреть свои отношения с вечностью. Война еще не кончилась, а за ней последовали годы крайней нестабильности. Миллионы трупов жертв войны, тифа, испанского гриппа, голода. Это могло поколебать устои.
Возможно все бы естественным образом восстановилось, если бы дверь в прошлое не постаралась бы захлопнуть советская власть. Она провозгласила новую идеологию, в которой не было Бога и вечной жизни.
Идеология старых кладбищ, презентовавших себя в качестве остановки перед вечной жизнью, вошла в противоречие с советской, в которой реальность существовала в единственном числе. Дошло до того, что появились радикальные планы полностью отказаться от погребения в землю, а утилизацию трупов производить через крематории. Но эта идея не вызвала у граждан особого воодушевления. Большинство населения сохраняли приверженность религиозным традициям, для которых важно было сохранить тело после смерти. Первый петроградский крематорий просуществовал всего три года с 1919 по 1921. Второй открылся в Москве в 1927, но агитация за огненные похороны так же не дала большого результата. Вне столиц первая огненная фабрика для сжигания трупов начала действовать лишь в 1982 году. Произошло это в Свердловске.
С точки зрения советского государства тратить ресурсы на мертвые тела было неоправданным расточительством. При строительстве новых городов случился даже такой конфуз. В плане Магнитогорска не предусмотрели места для кладбища. Но полностью отказаться от кладбищ так и не получилось. Побыв недолгое время местом отчуждения, кладбища стали отвоевывать место коммуникационного пространства. Для этого горожанам пришлось согласиться на сосуществование в одном пространстве звезд и крестов.
Новые горожане
Государство фактически самоустранилось от организации посмертной участи граждан, оставив за собой право на героев. Герои были маркером успехов советской власти. В их честь можно было поставить особенные памятники. Остальным предлагалось справляться самим. В СССР нужны были только дееспособные. Но наивно было бы полагать, что государство не попробовало поставить под свой контроль и мертвых. В начала 1920-х на кладбищах стала активно продвигаться советская символика. Она должна была вытеснить крест. В качестве символа принадлежности к советскому стала использоваться избранная Троцким красная пятиконечная звезда.
Крайняя бедность населения упростила форму надгробий. Стандартная конструкция состояла из нескольких прутьев, сваренных между собой наподобие пирамидки с навершием в виде пятиконечной звезды. Такие пирамидки до сих пор довольно часто встречаются на современных кладбищах.
Цель пирамидки - обозначить место, где лежит труп. Эти конструкции оказались очень практичны. Еще недавно они использовались для временных памятников. И в 1930-х, и в 1940-х гражданин имел выбор заказать пирамидку со звездой или крест. Победила звезда. У живых не было желания выделяться. После бесконечных чисток и арестов, люди старались сообщать о себе минимум информации. Этот отказ от собственного я привел к крайней лаконичности надписей на памятниках.
Если бы советская власть смогла настоять на своем и оставить за кладбищем только функцию складирования трупов, то вопрос о нынешней эстетической катастрофе российских кладбищ возможно бы рассматривался совсем в другом ключе. Но кладбище смогло вернуть свою коммуникативную функцию.
Это сделали новые горожане. Коллективизация и стройка промышленных гигантов, привлекли в города бывших крестьян. Люди, вырванные из привычной среды, цеплялись за понятные им формы быта. Для них понятным было навещать усопших на кладбищах, красить яйца на Пасху, петь песни для того, чтобы расслабиться. Возможно, именно им мы обязаны повсеместному появлению таких атрибутов русского захоронения, как столик, скамейка и эмалированный овал с фотографией.
Эти элементы кладбищенского бытия, выросшие из-за подавленного социального протеста, в наше время воспринимаются как подлинная вековая традиция.
Говоря о характерных элементах кладбищенского самовыражения, нельзя не упомянуть ограду. Бетонировать могилы, организовывая цветники, стали уже ближе к 1980-м годам. Чтобы сохранить могилу в неприкосновенности, ее огораживали. Позднее эта практика наполнилась дополнительным смыслом. Оградкой человек стремился зафиксировать зону приватности, которой часто был лишен в обыденной жизни.
Новые горожане, сохранившие традиции регулярных походов на кладбища, уже не связывали посмертие исключительно с вечной жизнью. От них в наследство нам досталось крайне пёстрое понимание смысла коммуникации между живыми и мертвыми ради чего и посещается кладбище и обряды без объяснения сути. Беспорядок в уме не мог не сказаться на беспорядке внешнем.
Расцвет эклектики
С 1950-х русские кладбища пережили новый взрыв эклектики. Людей перестали устраивать стандартные памятники, они хотят какой-то индивидуальности. Это отклик, происходящего в обществе. Цены на стандартные памятники остаются стабильно высокими. Исследователи приводят такой порядок цифр. При средней зарплате в 300 рублей, самый дешевый памятник («опоковый» — из цементной смеси или мелового известняка) стоил 250–268 рублей. Более дорогие — «мозаичные» (из мраморной крошки) обходились в 433–495 рублей, цельные мраморные — 666–705, гранитные — 1266–1584.
Желание выделиться, создать что-то оригинальное, приводит к появлению причудливых конструкций. Их делают на военных заводах, в слесарных мастерских, там, где удается договориться заказчику. Широко распространена переделка старых надгробий.
Теперь уже памятники своей тематикой обращены не к идее вечности или идеологии, а описанию жизни и достижений человека.
На фоне бедности, хэнд-мейда, стандартных уродливых надгробий, контрастно смотрятся богатые памятники политическим лидерам, артистам, врачам, ученым… Над их созданием работают профессиональные скульпторы, имеющие доступ к необходимым материалам. Чаще всего такие памятники ставят за счет государства.
Хотя пропаганда в СССР говорила о ценности труда и равенстве профессий. На памятниках 1970-х было бы нонсенсом встретить упоминание о том, что здесь лежит крестьянка или шофер. Сохранение индивидуальной биографии было возможно только для значимых героев. Рядовой гражданин и после смерти оставался рядовым. Возвращение к идентичности в кладбищенском искусстве шло постепенно. Сначала стало возможным размещать на памятниках религиозную символику. Так в одной ограде могли оказаться памятник со звездой и памятник с крестом.
На новых кладбищах были выделены участки для национальных захоронений.
Отличаться разрешили мусульманам и евреям. Брежневская инструкция о порядке похорон и содержании кладбищ в РСФСР» от 12 января 1979 года рекомендовала «помещать изображения советских трудовых и боевых символов».
За годы существования СССР русское кладбище полностью переварило и религиозные идеи о вечности, и идеологические установки советской власти, и смутные народные ритуалы, призванные организовать коммуникацию с покойником. Посещение кладбищ стало для советского человека обязательным ритуалом, скрепой, такой же обязательной как копка картошки или сбор ягод. Оно вошло в ритм жизни городов вне зависимости от отношения к вечности. Стало обязательной практикой каждой весны и осени, когда надо было прибрать могилы после зимы и приготовить их к уходу под снег. Эстетика никогда не была сильной стороной эпохи СССР и следующий этап ее не улучшил.
Кладбище на котором нет места смерти
В 1990-е деньги оказались у людей, которые не были ни героями, ни артистами. Большинство из них были очень молоды и никак не могли ожидать, что вызовут переворот в кладбищенском искусстве постсоветского времени.
Здесь стоит напомнить, что система организации кладбища обычно повторяет иерархию, сложившуюся в мире живых. Существуют свои богатые кварталы и особенно почетные места. На некоторых кладбищах в брежневскую эпоху даже появились специальные секции почетных захоронений. Обычно это места, расположенные ближе ко входу.
Огромные черные намогильные плиты с портретами лидеров криминальных группировок давно стали визитными карточками российских кладбищ. Объяснение появления нового слова в кладбищенском искусстве приводится простое. Кладбище для членов группировки было возможностью показать свое влияние. Не достаточно было купить место. Важен был запоминающийся памятник. Он выражал память об ушедшем и был демонстрацией силы для противников. Самым эффективным решением оказались памятники, изображающие человека в полный рост. Довольно часто покойников изображали в расслабленных позах. Сохраняя максимальную достоверностью жизни. Фигура как бы напоминала, что авторитет при делах. Первые памятники были довольно минималистичны, но последующие стали обрастать деталями.
По желанию заказчика в дополнение к портрету стали появляться церкви, статусные автомобили, деревья. Мода на такие памятники очень быстро прижилась в среде цыган, чья культура склонна к избыточности.
Памятник, размещенный в оживленном месте был рекламой новых возможностей кладбищенского искусства. Стиль бандитских надгробий стал копироваться. Это наложилось на бум самоидентификации, который переживала Россия в 1990-е, поиск корней, возрождение религиозных практик. Теперь на памятнике можно было разместить не изображение, а историю Каждая человеческая жизнь от швеи до металлурга стала иметь право на индивидуальную память.
За прошедшее столетие кладбище обросло таким слоем смыслов, что пришло к абсурду.
Самым странным, что сегодня можно встретить на кладбище – это использование для памятников бытовых фотографий, на которых умершие улыбаются, делают знак победы, говорят по телефону, курят…
Это, действительно может смутить. Ведь памятник с улыбчивым героем стоит прямо над его уродливым трупом. Но русское кладбище давно преодолело условности коммуникации между живыми и мертвыми, которую предлагали религиозные системы. Люди хотят продолжать общаться со своими покойниками, которые для них не умерли. По сути русское кладбище не признает смерть. Но это не утешает. Видимое выражение свободы, оборачивается страшной пошлостью, из-за которой хочется бежать как можно дальше.
Пошлость и отсутствие вкуса – два впечатления, которые чаще всего выносишь с современного русского кладбища. Не избежала этого и снова вошедший в моду жанр эпитафии. Но случаются и исключения.
Советский лапидарный жанр поддерживал пафос, нынешнему доступна ирония. Чего стоит: «Увидимся!»
Татьяна Мосунова
