Автор: Мазунина Н.А.
Думаю, многие согласятся, что эффективность социальной интеграции людей с инвалидностью в российское общество во многом зависит от информационного сопровождения, поскольку информация в современном мире играет решающую роль, позволяя упорядочить и направить в нужное русло то или иное действие.
Однако в освещении темы инвалидности и всего что с ней связано, на мой взгляд, важна компетентная, объективная и не предвзятая ее трансляция, без излишних эмоциональных перегибов.
Что мы имеем на практике? Все крайне неоднозначно. Так, если говорить о компетентности, часто СМИ (а вместе с ними и читатели/зрители/слушатели) не могут определиться даже с базовой терминологией инвалидности при ее описании и путают понятия.
Понятие «человек с инвалидностью» – самое допустимое из всех. Оно принято в обществе и определяет людей с какими-либо особенностями физического или ментального развития.
Термин же «человек с ограниченными возможностями», который все чаще уравнивают по значению с предыдущим, на деле более широкое и включает в себя не только людей с инвалидностью, но и людей с ограничениями, которые не всегда устанавливаются специалистами в области медицины и не всегда означают стойкие и долговременные нарушения функций организма.
Очень важно использовать корректную по отношению к людям с инвалидностью терминологию: «человек с задержкой в развитии» (а не «слабоумный»), «использующий инвалидную коляску» (а не «прикованный к инвалидной коляске» или «колясочник»), «имеет ДЦП» (а не «страдает ДЦП»). Иными словами, необходимо выбирать термины, которые более нейтральны, не вызывают жалости и не несут оскорбительный характер.
Но вместо того, чтобы разобраться, создатели контента обычно впадают в крайности. Так в погоне за толерантностью СМИ придумывают огромное количество бесполезных и еще более путаных «синонимов-эпитетов»: «человек с неограниченными способностями», «человек с особыми потребностями», «человек с особыми запросами» и т.п.
Есть и другая крайность — использование слов и выражений, имеющих негативный и даже оскорбительный окрас. Причем делается это как по незнанию, так и умышленно, с целью привлечения внимания зрителей к своему контенту, по принципу «черный пиар — тоже пиар».
В большинстве своем спекуляция идет на неоднозначных терминах. Сейчас поясню, о чем речь. Так термин «инвалид» официально принят в документах и нормативных актах, но его крайне не рекомендуется использовать в речи или текстах. Тем не менее, «инвалид» - это не ругательство, а официальный термин. Но вместе него лучше говорить «человек с инвалидностью». И таких неоднозначных ситуаций достаточно много. В качестве еще одного примера приведу один из самых нашумевших инфоповодов.
13 июня, телеведущая Елена Малышева в эфире программы «Жить здорово!» на Первом канале подняла вопрос о том, «Откуда берутся дети-кретины?». В заставке передачи Малышева использовала надпись «Мой ребенок — идиот». Все это — на главном федеральном канале.
Корректно ли это? Давайте разберемся. Термины «кретин» и «идиот», как ни удивительно, имеют медицинские корни. В медицине «кретинизмом» долгое время официально обозначали глубочайшую степень умственной отсталости. Однако, сейчас подобные слова даже в медицине используются редко по той причине, что стали нарицательными и выполняют функцию ругательства. Сюда же относятся дебильность, имбицильность и идиотия — эти термины исключили из последней версии международной классификации болезней.
В России она введена с 1998 года как единственное средство классификации. Термин «идиотия» заменен в документе на глубокую умственную отсталость.
Таким образом, можно сделать вывод, что подача Малышевой некорректна, она, как минимум, считается устаревшей, а по-большому счету — весьма оскорбительной.
Кроме путаницы в терминах существует еще одна нерешенная проблема – формирование адекватного медиаобраза. Здесь тоже крайности: от преувеличенной героизации персонажей к низложению до положения жертвы. Причем не важно, специализированные это СМИ или нет.
Приведу пример из собственной жизни. В прошлом году портал «Милосердие. ру» выпустил материал об инклюзивном параде, проходившем в Москве, в парке им. Горького. Главной героиней статьи стала Ваша покорная слуга. Журналисты приезжали ко мне и брали интервью. Что получилось в итоге? В статье есть следующая фраза (цитирую): «Квартиру Наташа снимает. Угол и крыша есть, но на обустройство средств не хватает. Все в квартире осталось от хозяев.»
Что мы видим? Во-первых, явный дискурс жертвы, во-вторых, искажение фактов в угоду «жертвенному положению», поскольку съемную квартиру я обустраивать никогда не планировала, не из-за отсутствия средств, а по причине отсутствия желания обустраивать чужую квартиру. Об этом я упоминала в интервью.
Другой пример оттуда же (цитата): «Закончив собираться, она начала сходить с лестницы в подъезде. Ступеней, казалось бы, немного, всего шесть, но, учитывая положение Наташи, спуск требует определенного мужества». Здесь налицо субъективная героизация.
И да, я прекрасно понимаю, что основная цель большинства СМИ — привлечь внимание любыми способами, но с тематикой инвалидности такой подход, на мой взгляд некорректен, поскольку сама по себе тема инвалидности и без того слишком спекулятивна.
В идеале же материалы об инвалидности должны выполнять, прежде всего, просветительскую функцию. Медиаобраз человека с инвалидностью вполне может выступать примером преодоления тяжелейших проблем, но при всем этом следует избегать намеренной героизации и представлять рассматриваемую персону неким сверхчеловеком. Подача должна быть сдержанной, максимально информативной и объективной.
