Нина Тихоновна и Аля Тихоновна Сизовы жили в Ленинграде во время блокады в Великую Отечественную войну. Сестрам на тот момент было 3 и 5 лет. Женщины рассказали, как тогда им удалось выжить, питаясь травяными лепешками и картофельными очистками, как их мать меняла свои платья на еду и получала карточки на погибшего сына.
Семья у Сизовых была большая: родители, бабушка,3 детей. Отца девочек забрали воевать в сентябре, а в апреле он погиб.
Нина Тихоновна: «Я помню этот момент, когда папа ушел и вернулся, уже одетый в шинель. Мама с новорожденным братом бросилась к нему на шею, стала плакать, причитать. По словам папы, ему сказали так: «Немца увидишь — значит, убьешь».
Потом умерла бабушка, её похоронили на Смоленском кладбище, а сразу после неё умер младший брат. Сестры сразу того и не поняли. Когда мать уходила из дома, девочки пытались его растормошить, играли с ним, щекотали пятки. А мама просто злилась на них, но ничего не говорила.
«Только спустя лет 20 она призналась: «На мне, - говорит, - большой грех. Он умер, а я его сразу не похоронила — получила на него карточки, на март месяц».
Детский сад вспоминается сестрам при запахе олифы и овсянки. Когда давали кашу, дети пересыпали её в ладошку, и ели по крупинке. Так им казалось, что еды больше.
Недалеко от дома у школы зенитчиков девочки собирали очистки от картошки и рыбные головы. Всё это перемалывалось в однородную массу и жарилось. Из травы или крапивы тоже получались съедобные лепешки, а летом наволочками ловили корюшку в Финском заливе.
«Помню, когда она выбрасывала мясорубку, уже после войны, то плакала навзрыд. Гладила ее, как родную, и говорила: «Если бы не ты, мы бы умерли».
Когда мать девочек устроилась на работу грузчиком в автопарк, в сад детей уже не брали. Тогда девочек пришли забрать в эвакуацию, но мама их не отдала. Ждали её каждый день, сидя под воротами на подстилке.
Вещи пришлось менять на пшено. Отдали тогда патефон, мужской бостоновый костюм, шкуру лисы. Рыжую потом обменяли всего лишь на бутылку настоянной хвои и большую луковицу.
«Одна крыса всё время нас донимала. Только ложились спать — она сразу выходила. Мама где-то нашла небольшую мышеловку. Крыса попалась. И тогда отгрызла себе лапу и ушла. Такая была у этой крысы воля к жизни».
При бомбежках мать ложилась на кровать поверх девочек. Говорила, что её только осколок ранит, а их, в случае чего, сразу убьет. Хотя их деревянный дом, по правде говоря, никого не смог бы спасти.
Аля Тихоновна: «Много лет спустя мой муж, вспоминая блокаду, говорил, что тогда «выжили только животные». Мол, интеллигенты не жгли фолианты, картины — они просто ложились и умирали. Он считал, что «нормальный человек» не может жить в таком унижении. Помню, мы с ним из-за этого отчаянно ругались. Я возражала: «Моя мама не животное!». И лишь со временем поняла, что только женщина с ее великим «животным чувством» способна выжить в таких условиях и может так сильно любить своих детей».
