Тони Моррисон - культовая фигура американской литературы, сделавшая очень много для стирания границы между текстами белых и черных. Умершая меньше года назад, эта писательница и преподавательница-филолог получила Нобелевскую премию в 1993 году за романы, полные мечты и поэзии и оживающие "важный аспект американской реальности". Аспект этот, разумеется, шаткое положение темнокожих за долгую историю США, отношение к расизму и толерантности.
Последний прижизненный роман Тони Моррисон - "Боже, храни мое дитя" - вышел в 2016 году, но создавался много лет подряд. Центральная тема книги - травма и отношение к ней в западном обществе.
Российскому читателю понять весь стеб над западной культурой эстетизации травмы трудно. Наше общество еще только вступает в стадию, когда без акцента детских обид и комплексов не обходится ни одно стихотворение и рассказ. Америка не только прошла пик этой социально-психологической мании, но и шагнула дальше, к метатравме, т.е. культурной травме от засилия всех рассказанных и надуманных (!) травм. Об этом, собственно, пытается рассказать Моррисон через нехитрую историю о гламурной девушке Брайд, которая пускается на поиски своего возлюбленного после ссоры и параллельно с этим постоянно впутывается в какие-то передряги.
В многочисленных аннотациях к роману можно прочесть, что в центре книги - тема взаимоотношения матери и ребенка. Не верьте. Это лишь небольшая рамка сюжета, окаймляющая куда более важные мысли Моррисон о том, куда катится современная молодежь (в широком смысле - общество) в нынешней травматизированной сплошь и рядом Европе и Америке. Впрочем, сюжет в книге "Боже, храни мое дитя" тоже не главное, увы.
Можно, конечно, предположить, что Моррисон сознательно отказывается от увлекательного сюжета и объемных персонажей, повинуясь, как Элис Манро, например, особой повествовательной идее. Но каких-то необычных нарративов в книге есть. Да, историю пытаются рассказать с разных сторон, представляя каждую главу от конкретного персонажа. Только все голоса героев сливаются, а истории не раскручиваются: мотивации провисают, а некоторые отношения отваливаются на полпути.
Можно предположить, что и это Моррисон сделала специально, чтобы совсем принизить и обезличить персонажей, к которым она явно не испытывает симпатии. Чтобы показать, какие мы ужасные в этом кривом зеркале гипертрофированной травмы. Но немного ли чести и таких скидок для одного небольшого произведения?
Проблема еще и в том, что и антипатии герои тоже не вызывают: вы же не станете ненавидеть раненное животное, даже если скулит слишком часто и стонет очень громко? Пусть и рана не смертельная, но, вроде как, жалко. В итоге Моррисон максимально отстраняется от героев. Оно и понятно: она - человек другого поколения, человек, смотрящий на проблемы XXI века сквозь призму реальных военных конфликтов, расистских угнетений и т.д. Но стоит ли так уж радикально и прямолинейно рассматривать другое, буквально чужое поколение под микроскопом своих убеждений, если этот микроскоп - тоже одно большое кривое зеркало?
В общем, герои как на подбор смешные, неловкие, нелепые. Или еще хуже: однотипные и плоские. В нарраторском голосе нет ничего оригинального, композиция проседает из-за однотипности героев в главах, а сам сюжет вялый. Правда, есть в книге прием, который многие сочтут за инструмент магического реализма. Да-да, в романе, напоминающем гламурное и бульварное чтиво, нашлось место чудесам.
Речь идет о тех преобразованиях, которые происходят с главной героиней, пока она переживает период борьбы за свое личное счастье и перерабатывает травму. Для меня этот момент стал метафорой выхода внутреннего ребенка Брайд наружу: ей больше не нужно скрывать свою травму внутри и лелеять ее. Кроме того, это еще и метафора обнуления человека, получения им уникального второго шанса, чтобы поменять свою жизнь в настоящем и будущем, а не страдать по прошлому. Но даже эта часть, которая с точки зрения восприятия самой героиней выглядит еще страннее, чем с позиции восприятия окружающими (ведь мы знаем, что в магическом реализме чудеса являются чем-то само собой разумеющимся), не спасает книгу концептуально или идейно.
Мне сложно сказать, возымела ли книга Тони Моррисон эффект на тех, для кого она писалась. Возможно, тонкие интеллектуальные умы оценили укол зонтиком в сторону так называемого trauma porn, как это называет Галина Юзефович. Но те, кого так старательно (а вернее сказать, подчеркнуто небрежно) изображала Тони Моррисон, скорее всего, не заметили, какими их изобразили, прошли мимо. Или же заметили, и тогда еще больше обиделись и травматизировались.
Понятно, что Тони Моррисон не посягает на личное право людей делиться своей болью. Вероятно, как человек суровой закалки, она просто не может выносить всех drama-queen, которые явно позабыли, что в мире есть серьезные экологические, политические и социальные проблемы. Вот только где проходит грань важности и неважности наших проблем? В XXI веке экзистенциализм продолжает расцветать, да и гедонизм не дремлет. У каждого есть право говорить о том, о чем ему хочется. Не просто так прогрессивное западное общество шло столько лет по демократическом пути. И если мы принимаем авторов с любым цветом кожи, то почему бы и с любой мелкой травмой не принять? Другое дело, что травмой нельзя только кичиться, ее надо как-то прорабатывать, пусть даже и через текст. Но сказать, чтобы Моррисон призывала к этому через текст нельзя: ее герои, в основном, просто жалуются друг другу.
Хотя, есть всё-таки в романе одна, на мой взгляд, очень полезная штука, которая, по иронии, вряд ли бы понравилась самой Тони Моррисон как борцу за литературу вне цвета кожи.
Расизм, как и всякое социально-политическое и культурное явление, это палка о двух концах. Или линза, выпуклая с обеих сторон. Во-первых, всякий раз, когда вы о нем говорить не хотите, вам придется сказать об этом вслух, и это уже станет темой для обсуждения. Во-вторых, когда расизм долгое время процветает (простите за каламбур) на большой территории, он со временем буквально записывается в мозг или впитывается в кровь той самой дискриминируемой группы.
Так и в романе "Боже, храни мое дитя". С одной стороны, Тони Моррисон боролась всю жизнь над тем, чтобы темнокожие люди писали, о чем хотели, говорили, что думают, и поступали так, как им велит сердце, а не сердитый взгляд белого человека. Но в это же время, главная героиня ее книги - именно темнокожая.
Здесь мы сталкиваемся с какой-то осознанной или неосознанной селективностью профессионального писательского сообщества. Темнокожие писатели могут писать о белых. Но хотят ли? И что еще важнее: могут ли белые писать о темнокожих? И тут мы сталкиваемся еще и с обратным расизмом, который вырос из многолетней толерантности. Можно ли назвать то, что любую шутку о темнокожих в Твиттере воспримут как оскорбление и расизм, тоже формой расизма?
Тут еще вырастает и вопрос внутреннего расизма: сами темнокожие постоянно видят причины своих проблем в цвете своей кожи. Это очень хорошо передано в романе Моррисон, где героиня только и думает о том, как и почему ее разглядывают, за что ее избивают, как с ней разговаривают. Ей кажется, что мир крутится вокруг цвета ее кожи, и это передалось ей буквально с молоком матери, которая действительно пережила непростые времена и научилась скрывать свое происхождение. Но сейчас общество меняется и часто то, что кажется нам на первый взгляд примером расизма, может оказаться на деле примером простого невежества, низкой смеховой культуры, отсутствия вежливости, тактичности и знаний этикета. Мне кажется, что это один из главных выводов романа Тони Моррисон "Боже, храни мое дитя".
