Что такого было в очаровательном «Бэмби», что книгу в 1935 году жгли нацисты в Германии как «несоответствующую идеологии»? при этом, когда повесть вышла, в 23-ем году, критики увидели в ней «очаровательные отсылки к немецкому фольклору». А что видим мы, кроме экологической истории и сказки и животных, породившей всемирное движение по защите их прав? Где в «Бэмби» - антифашизм? И где – древний миф?
Для начала: книга, по сравнению в диснеевским мультфильмом, – это жесткий триллер. Со сценами многочисленных убийств – как в среде животных, так и от руки человека, - с кровавым эпизодом охотничьей облавы, и наконец, убийством самого человека. И при этом – чередуясь с ужасом и чувством бесконечной опасности – лиричнейшие описания природы в разных ее состояниях.
И вот все это вместе – лес с его ужасом и его красотой - «родом» из германо-скандинавского мифа. Немецкий читатель видел в этой сказке то, что ему хорошо знакомо. Более того, типичным для немецкого фольклора был и образ «черного охотника», продавшего душу дьяволу. Как и сама охота.
При этом лес в народных сказках – это обязательно жуткое, полное опасностей место. Там обитают свирепые чудовища, демоны и монстры. Германцы были земледельцы, и лес для них – как и для нас - был границей освоенного мира, потому там всегда страшно.
Там, в сказочном лесу, в центре германо-скандинавского космоса, стоит священное древо Иггдрасиль, которые связывает все миры воедино – небо с землей, богов с людьми, живых с мертвыми. Для истории о Бэмби интересно, что среди ветвей священного древа находятся четыре оленя, а между веток снует белка – посредник между «верхом» и «низом». Верхушку древа ест еще один волшебный олень. В «миру» олень был типичным жертвенным животным.
Итак: олени, белки (они в книге, чередой своих поколений, связывают не только еще и время) и лес. Читатель в 30-е годы отлично узнавал этих героев и место действия.
Более того, идеология фашизма отвергала современное искусство и культуру и обращалась «к корням», к «народному». «Бэмби» вполне мог бы вписаться в эту концепцию, если бы не одно радикальное «но…». И дело не только в конфликте с нацистами, в который оказался замешан автор, Феликс Зальтен – германские цензоры совершенно определенно увидели в оленях не волшебных животных древнего мифа, а евреев. Угнетенных евреев. И отчетливо запрограммированное сочувствие читателя к ним.
Что сделал Феликс Зальтен? Он перевернул модель сказки вверх ногами. Страшный лес в его рассказе не противопоставлен дому, он и есть дом. Да, в нем опасно, но еще точнее, как скажет Бэмби – в лесу «сложно», здесь выживает сильнейший и хищник убивает не-хищника. Бэмби эта жестокость потрясает. Но лес становится местом спасения, островом безопасности, когда ему противостоит абсолютное зло, перед которым равны и хищники, и жертвы - все одинаково бессильны.
Это человек и его собака. В одной из финальных сцен, где собака загоняет и смертельно ранит лисицу (читатель начинает ей сочувствовать также, как до этого пойманной ею утке) все звери и птицы обвиняют собаку в предательстве: она поступает вопреки закону природы, противоестественно, - чтобы угодить хозяину.
Смерть охотника в конце этой лесной сказки могла тоже категорически не понравиться фашистским цензорам. И уж тем более, вряд ли им понравилась моральная оценка, которую Зальтен дает «хозяину», учитывая, что в Германии в 1935 году кое у кого уже появилось желание стать хозяином Европы. Хозяин должен был быть благ, мудр и всемогущ, а стадо оленей – оно и есть стадо оленей: рога и шкуры. И уж тем более никакого плюрализма в лесу.
Белка рассказывает постаревшему Бэмби, что человек спилил в лесу могучее дерево, которое тот помнит с детства. Зальтен писал о разрушении человеком леса – дома зверей. Мы же вполне можем прочитать в этом эпизоде и крах священного Иггдресиль, традиционного германского мироустройства.
