Уважаемый читатель, сколько языков вы знаете, кроме родного ? С родным, правда, тоже зачастую не всё гладко, но по умолчанию считаем, что родной - назубок.
Итак, сколько? Один - два? Великолепно. По-хорошему завидую. Три? Фантастика... Пять??? Без преувеличения, вы - уникум! Наверняка зависть всех оттенков присуща всем, кто с вами знаком.
А теперь сделаем паузу перед следующей фразой. Дабы осознать в полной мере информацию.
Иван Соллертинский свободно разговаривал на двадцати шести языках. И знал ещё сотню диалектов. Ещё раз: ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ. При том, что в некоторых источниках упоминается его владение тридцатью двумя языками. Он без подготовки мог читать лекции на любом романском языке.
Вспоминал Дмитрий Шостакович:
«...Говорили, что Соллертинский знает все языки, какие только существуют и существовали на земном шаре, что он изучил все науки, что знает наизусть всего Шекспира, Пушкина, Гоголя, Аристотеля, Платона, что он знает... одним словом он знает всё. Невольно у меня сложилось такое о нём впечатление, что это человек необыкновенный, что с ним трудно и неловко человеку обыкновенному, среднему, и когда в 1921 году один мой друг познакомил меня с Соллертинским, то я поскорее стушевался, так как чувствовал, что мне очень трудно будет вести знакомство со столь необыкновенным человеком...»
Однако знакомство не только представило Дмитрию обаятельного, остроумного, лёгкого в общении человека, но и подарило настоящего друга на долгие годы.
Иван Соллертинский был великолепным оратором, обладал феноменальной памятью. Наизусть читал Сервантеса - на языке оригинала, разумеется . Собственный дневник, дабы уберечь от посторонних глаз, вёл на старопортугальском.
Однажды в шутку пожаловался, что не успел подготовиться к лекции, потому что она должна была состояться на четвёртом этаже, а её перенесли на второй.
Был остроумен, фразы его разбирались на цитаты. Как, например, эта : «Талант и глупость долго не уживутся, глупость непременно одолеет талант».
А лекции его были таковы, что на них собиралось пол-Ленинграда...Все они были импровизацией. И читал он их в самых разных аудиториях на самые разные темы.
Ибо был он просветителем в самом широком смысле этого слова - профессионально разбирался в музыке, балете, литературе, истории, слышал музыку, лишь читая партитуру, был знатоком западно-европейской культуры в целом.
Он был профессором и художественным руководителем Ленинградской филармонии - не имея полноценного музыкального образования , получил лишь начальные познания от преподавателей, остальному учился самостоятельно , - добивался исполнения произведений, незнакомых отечественному слушателю, был, как ныне говорят, популяризатором искусства. Особенно любил музыку и балет.
Вот что говорил Соллертинский о Первой симфонии Малера:
«Первые страницы партитуры, ещё влажные от капель росы. Оркестр в первой части разражается звонким молодым хохотом. Финал третьей части — бесконечная усталость разгримировавшегося шута. Веками культуры воспитанная стыдливость заставляет европейца при лирическом излиянии надевать маску («чаплинское» в Малере), нервный шок, идущий от музыки Малера, психическая напряжённость, та наэлектризованность атмосферы, которая ощущается во время исполнения произведений Малера и Чайковского. Рождение симфонии из песни. Демократизация симфонии».
Неправда ли, для такого изложения своих ощущений нужно не только великолепное знание предмета описания, но и великая любовь к музыке...
А вот что о самом Соллертинском говорил другой просветитель, с которым многие уже хорошо знакомы в силу приближенности во времени - великолепный Ираклий Андроников:
Это был талантливейший, учёный-музыковед, критик, публицист, выдающийся филолог, театровед, историк и теоретик балета, блистательный лектор, человек феноменальный по образованности, по уму, острословию, памяти — профессор консерватории, преподававший, кроме того, и в Театральном институте, и в Хореографическом училище, и в Институте истории искусств, где, между прочим, на словесном отделении он читал курсы логики и психологии, а другое отделение посещал как студент. А получая положенную ему преподавательскую зарплату, в финансовой ведомости расписывался иногда, как бы ошибкою, по-японски, по-арабски или по-гречески: невинная шутка человека, знавшего двадцать шесть иностранных языков и сто диалектов!
Что характерно - лекции свои Иван Иванович читал любому сословию любого уровня культуры, считая своим долгом доносить свои знания до тех, кому они неведомы. Вновь из воспоминаний Дмитрия Шостаковича:
«Соллертинскому довелось выступать перед аудиторией каких-то «краснофлотцев». Один из этих морячков задал ему вопрос: - Правда ли, что жена Пушкина жила с Николаем Вторым?
Иван Иванович ответил на поставленный вопрос с исчерпывающей точностью: «Даже если предположить, что Наталия Николаевна Гончарова (в первом замужестве Пушкина) до конца своих дней сохранила женскую привлекательность, а будущий император, великий князь Николай Александрович чрезвычайно рано развился, этого не могло быть, поскольку Наталия Николаевна скончалась в 1863 году, а Николай Второй родился в 1868-м».
Его потрясающая работоспособность поражала. Кроме всего прочего, он успевал писать статьи, книги, часами просиживал в библиотеке и учился, учился, учился...
Особое место в жизни Соллертинского занимает его дружба с Шостаковичем. Первая жена Ивана Ивановича, Ирина Дерзаева вспоминает:
«Не было дня, чтобы они не встречались. Мы жили тогда на Пушкинской улице, в большой коммунальной квартире: Соллертинский был совершенно равнодушен к быту, удобствам, как и Шостакович. Обычно они уединялись и вели нескончаемый разговор. Шостакович музицировал. Крепчайший горький чай требовался в неограниченном количестве. Когда встречи не удавались, Шостакович обычно звонил по телефону. Называли они друг друга с забавной уважительностью - на ты, но по имени-отчеству: Ван Ваныч, Дми Дмитрич. Они не скрывали обоюдного восхищения. Соллертинский не уставал повторять: «Шостакович - гений, это оценят». Кроме ежедневных встреч друзья вели переписку. Впрочем, письма писал главным образом Шостакович, а Соллертинский не всегда на них отвечал, чем часто обижал друга».
С началом Великой Отечественной Соллертинский был эвакуирован в Новосибирск. Но и там его деятельная натура не позволила как-то свернуть или снизить интенсивность работы. Уже через месяц новосибирцы могли услышать концерт артистов Ленинградской филармонии, а в июле 1942 - Седьмую симфонию Дмитрия Шостаковича.
Он спешил жить, спешил работать. Как будто чувствовал, что отпущено ему немного...
В феврале 1944 года он произносит вступительное слово перед новосибирцами на премьере Восьмой симфонии Шостаковича . Это было последнее его выступление.
Через неделю, 11 февраля 1944 года, Иван Иванович Соллертинский скоропостижно скончался от внезапной остановки сердца - последствия перенесённой дифтерии. Ему едва исполнился 41 год.
Дмитрий Дмитриевич Шостакович писал:
«Нет слов, чтобы выразить все горе, которое терзает все мое существо. Пусть служит увековечением его памяти наша любовь к нему и вера в его гениальный талант и феноменальную любовь к тому искусству, которому он отдал свою прекрасную жизнь, - к музыке… Немного было людей, так горячо и страстно любящих музыку... Он прямо ликовал при появлении свежего и талантливого явления. Он яростно ненавидел пошлость и дурной вкус, рутину и посредственность... Он всегда или любил или ненавидел. И с годами у него не пропало это качество, а всё больше обострялось... Пристрастие — это драгоценное качество всякого художника... Нет больше среди нас музыканта огромного таланта, нет больше весёлого, чистого, благожелательного товарища, нет у меня больше самого близкого друга».
Фортепианное Трио Шостаковича, написанное в 1944 году, посвящено памяти И.И.Соллертинского, блестящего эрудита, щедрого человека, остроумного собеседника, верного друга...
