Cюжеты борьбы и освобождения являются классической составляющей политических мифов. В центре подобных повествований находится фигура Героя – одна из наиболее значимых фигур, прослеживаемых в эпосе и потестарной мифологии.
Большой интерес представляет влияние различных архетипов на формирование потестарно-мифологической фигуры «героя».
В сфере бессознательного фигура героя нередко испытывает, по всей видимости, отпечаток архетипа Тени – стихийно-инстинктивного, темного начала человеческой психики.
Героическое начало нередко связано с пробуждением в человеке животной составляющей, что повергает окружающих в состояние ужаса:
«Один (скандинавский мифический бог) мог сделать так, что в бою его недруги становились слепыми или глухими или наполнялись ужасом, а их оружие ранило не больше, чем хворостинки, и его воины бросались в бой без кольчуги, ярились, как бешеные собаки или волки (sem hundar eða vargar), кусали свои щиты, и были сильными, как медведи или быки (sem birnir eða griðungar). Они убивали людей, и ни огонь, ни железо не причиняли им вреда».
Весьма сходный характер имеет описание действий воинов Энея при обороне Трои:
«Яростью я их зажег. И вот, точно хищные волки / В черном тумане, когда ненасытной голод утробы / Стаю вслепую ведет, а щенки с пересохшею глоткой / Ждут по логовам их,− мы средь вражеских копий навстречу / Гибели верной бредем по срединным улицам Трои».
В связи с этим, уместно вспомнить высказывание Карла Густава Юнга о том, что «все архетипы имеют как позитивную, благоприятную, светлую сторону, которая указывает вверх, так и ту, которая указывает вниз − частично негативную и неблагоприятную, частично хтоническую, но в остальном просто нейтральную».
Согласно мнению Дж.Хендерсена, фигуре героя на определенных этапах его жизненного пути также соответствует архетип трикстера.
Весьма ярко черты трикстера прослеживаются в образе конунга Грама, добивающегося руки и сердца дочери шведского конунга в обличье великана:
«Он прибыл в Готланд и пугал людей по пути, шагая в козлиных кожах, обмотанный пёстрыми шкурами животных и держа в правой руке ужасное оружие, таким образом изображая одеяние великана».
Не менее явно данные черты прослеживаются и в других деяниях этого конунга:
«Он объявлял войну Сумбли, конунгу финнов, но когда он положил глаз на дочь конунга, Сигню, он сложил свое оружье, превратившись из противника в поклонника, и, обещая убрать свою собственную жену, он обещал клятвы с нею.
Но, тотчас занявшись войной с Норвегией, которую он поднял против Свипдага конунга за развращение его сестры и его дочери, он получил известие от посыльного о предательстве Сумбли, что обещал Сигню в замужество Хенрику, государю саксов.
Тогда, любя боле деву, чем воинов своих, он оставил свою армию, упорно ведя путь в Финляндию, и ворвался на свадьбу, которая была уже начата. Приняв облик крайней подлости, он уселся бесславно за стол. Когда спросили, что его принесло, он назвал лиходейство. Наконец, когда все были пьяны, он пристально взглянул на деву, и среди веселого пира, глубоко проклял переменчивость жен и громко хвалил свои собственные доблестные деяния».
Как отмечал в своем исследовании Юрий Михайлович Лотман, «эпизоды сумасшествия, безумного поведения – именно безумного, а не глупого, то есть обладающего определенной сверхчеловеческой осмысленностью и одновременно требующего сверхчеловеческих деяний, – достаточно широко встречаются в литературе. Что же касается бытового поведения, то в нем они реализуются как некоторый труднодостижимый идеал. Это своеобразное неистовство в многочисленных культурных контекстах связано с идеальным поведением любовника или художника».
______________________
Сергей Санников - кандидат исторических наук, научный сотрудник лаборатории семиотики и знаковых систем НГУ
______________________
