XVII век: вхождение в состав Донского казачества.
На Дону калмыки впервые появились в 1648 году. Причинами откочёвки части калмыков на Дон служили внутренние междоусобицы в Калмыцком ханстве. Калмыцкая знать не раз обращалась к русским властям с жалобами на донских казаков и администрацию соседних с Калмыкией городов в целях того, чтобы они не принимали и возвращали беглых калмыков. В 1673, 1677 и 1683 годах русское правительство издавало указы, которыми запрещалось донским казакам и пограничным городам принимать к себе беглых калмыков, а в случае, если бы таковые явились на Дон, немедленно отправлять их на прежние места.
Предположительно в середине XVII века между калмыками Нижнего Поволжья и казаками Войска Донского был подписан договор, которым было закреплено официальное вхождение калмыков в состав Донского казачества. Возглавлял делегацию Донских атаманов Степан Тимофеевич Разин (1630—1671).
Первыми нойонами (князьями), пришедшими на Дон со своим улусом были Баахан-тайша и его младший брат Баатур. В 1696 году, «негодуя на хана Аюку за притеснения», Баахан-тайша обратился к Петру I с просьбой разрешить ему «перенести свои кочевья на Дон, к Черкасску, и отправлять службу наравне с прочими донскими казаками». Получив разрешение данный улус трижды перекочёвывал с Волги на Дон. Каждый раз тайши хана Аюки силой забирали его улус или уговаривали уйти. Лишь в 1733 году Будучжаб (младший сын Баахана), привел улус окончательно на Дон, где эти зюнгарские калмыки и остались.
Небезинтересно взглянуть на жизнь населения в Сальском округе, собственно арендаторов калмыцких земель Области Войска Донского.
До 70-х годов XIX века калмыки вели ещё кочевой образ жизни, располагаясь улусами между р. р. Салом и Манычью и разделяясь на 13 сотен, с определенным районом кочевья для каждой из них. Главное занятие их, как и всяких кочевников, было коневодство и скотоводство: лошади, рогатый скот, верблюды и овцы. Других промыслов не имели. Земледелие им было чуждо. Донские калмыки, наравне с казаками, с конца XVIII в. несли военную службу, снаряжались в поход на свои средства. Калмыцкие улусы граничили по р. Салу с юртами казачьих станиц среднего течения Дона. Это соседство наносило огромный вред казачьему населению их воровством и грабежами. Предметами воровства были лошади и рогатый скот. Ни одной ночи не проходило без воровства или вооруженного столкновения казаков с ворами-калмыками. Казаки устраивали засады по балкам и оврагам, поджидая грабителей, и с застигнутыми врасплох расправлялись по своему, по-степному, по закону Линча. Как и все азиаты, калмыки, по первому впечатлению, кажутся наивными простаками, первобытными детьми широких степей, но на самом деле это народ чрезвычайно смышлёный, хитрый и скрытный.
Воров из своей среды по своему азиатскому обычаю, они никогда не выдают, и рискнувший пуститься в поиски за украденными животными ничего в калмыцких улусах не найдет и ни от кого ничего не добьется. "Не видал, не знаю" – один у всех ответ. "Толмач уга" – не понимаю. Правды и откровенности от калмыка не услышишь. Это замкнутая среда. Русских они чуждаются и всячески стараются от них обособиться. Главными руководителями в этом отношении является их ламайское духовенство (бакши, гелюны и гецули), имеющее на них огромное влияние. Принявших крещение они стараются вытеснить из своей среды, отчего те сами спешать порвать с ними всякие связи.
Чтобы положить предел хищническим наклонностям этого народа, по ходатайству войскового начальства, в 1877 и 1880 г. г. Военным Советом было постановлено образовать из 13 калмыцких сотен 7 станиц в пределах отведенных им земельных довольствий, т. е. обратить этот кочевой народ в оседлый, мера эта была приведена в исполнение только в 1890 году. Впоследствие из трех калмыцких улусов было образовано 13 станиц, по числу бывших сотен, со станичным управлением в каждой на том же выборном основании, как и в донских казачьих станицах: во главе станичный атаман, его помощник или кандидат, казначей и доверенные, а также выборные станичные судьи.
Лиц станичного управления калмыцкие общества избирают из своей среды; только в некоторых из них приглашены на службу станичными писарями не калмыки, да и от тех они стараются поскорей избавиться и заменить своими, так как грамотность, благодаря школам, стала в последнее время проникать и в эту глушь. Низшая станичная и хуторская полиция, в виде полицейских приказных, назначается также из калмыков.
При таком положении дела и при обыкновении калмыков "своих не выдавать", раскрытие преступлений становится довольно затруднительным, а иногда даже невозможным, на что и было обращено, лет 15 тому назад, внимание новочеркасской прокуратурой по делу об убийстве отца и сына Текучевых калмыками хутора Терновского Власовской станицы. Текучевы осмелились розыскивать угнанный с их зимника на р. Салу скот и скоро нашли его в хуторе Терновском. Завязалась перестрелка. Табунщик Текучевых, из астраханских дербетских калмыков, был убит, Текучев-сын – ранен и преследуемый хищниками до самой станицы Власовской, около 20 верст, был пойман там, на глазами населения (калмыцкого), на аркан, выволочен в степь и убит. Текучев-отец в это самое время находился в станице Власовской и просил содействия и защиты у станичного атамана, офицера калмыка, тщетно. И отца постигла та же участь.
Об этом преступлении знала вся калмыцкая станичная администрация, но скрывала. Все отвечали: "не видал, не знаю". Проходили дни за днями, неделя за неделей. Текучевы пропали без вести. Об убийстве их лишь догадывались, но никто из их родственников не знал, где и как это случилось. Для розыска их был назначен целый отряд казаков соседней казачьей станицы Атаманской и привлечены к тому же сами калмыки. Была исследована вся степь, и только после долгих и тщательных поисков трупы убитых были найдены зарытыми в сухом колодце, на месте, где нарочито стоял табун калмыцких лошадей. Была готова вспыхнуть резня между казаками и калмыками, и только вмешательство окружной администрации предотвратило эту катастрофу. Но все-таки следствие не выяснило ничего, и преступники не были разысканы. Калмыки своих не выдали. Прокуратура просила войсковое начальство обратить внимание на такое ненормальное положение вещей и войти с ходатайством в военное министерство о разрешении назначать в калмыцкие станицы хотя бы часть станичной администрации не из калмыков, а также обязать эти станицы иметь низшую полицию из донских казаков, так как полиция из калмыков, скрывая преступления, действует не в интересах общегосударственных. Просьба прокурора принята была к сведению и только. Лишь в недавнее время, под давлением окружной администрации, некоторые станицы учредили на свои средства несколько должностей полицейских урядников и, кроме того, войско содержить 30-40 урядников для охраны коннозаводческих участков от набега хищников, при шести должностях полицейских чиновников-заседателей. Вот и вся полиция Сальского округа, при пространстве его в 19,454 кв. версты, с населением, склонным к воровству и разбоям.
И вот в этой-то глухой калмыцкой степи поселились пришлые крестьяне-хлебопахари – 53 поселения, 1,770 дворов, более 20 тысяч душ обоего пола, арендуя более 50 тысяч десятин земли калмыцких станиц на весьма тяжелых условиях и поднимая плугом девственную почву. Этот элемент пришлых русских людей для многих калмыцких деятелей, старающихся обособить своих единоплеменников от стороннего влияния, очень нежелателен, но в силу необходимости заставляет его терпеть: калмыцкая станичная земля должна приносить доход, так как на эти средства содержится вся станичная администрация, покрываются все общественные нужды, исправляются казаки-калмыки на военную службу. Других общественных доходов нет. Сами калмыки очень мало засевают хлеба. Недавние кочевники – они еще очень плохие и неумелые земледелы. Чуждаясь русских и не принимая никого в свою среду, они тем не менее у пришлых хлебопашцев кой-чему и научились. Правда, обработка у крестьян земли производится самым первобытным способом, так как агрономической помощи они ни от кого не имеют; да и кто может обратить внимание на каких-то пришлых, временных поселенцев; у калмыцкого же населения эта обработка еще хуже. Выручает только девственная, хранящая в себе запасы плодородия почва. Медицинской помощи у крестьян также никакой. Живут, рождаются и умирают при таких же условиях, как и десять веков тому назад. Общественного управления в этих крестьянских поселениях также никакого нет, – живут сами по себе. Дела решают громадой; но ведь решения этой громады ни для кого не обязательны. Ссоры, драки, воровство, семейные неурядицы, тяжбы и иски за присвоение чужой собственности, запашки, потравы и многие другие недоразумения, возникающие в крестьянском быту, должны быть разбираемы и решаемы на основании существующих законоположений, станичной администрацией и станичным судом, раз эти тяжущиеся проживают в пределах станичного юрта. А станичный суд решает дела на основании местных обычаев и правил, принятых в казачьем быту. Вот тут-то и весь ужас положения крестьянского населения, обязанного в силу закона, подчиниться решению суда калмыцких судей, руководящихся местными обычаями и правилами, но чьими: своими, или крестьянскими... Надо полагать – своими, ведь не может же калмыцкий судья, как-бы он умен не был, мыслить и судить по крестьянским обычаям, которые ему вовсе не знакомы и которых он, как облеченный властью, не желает и знать. А другого суда нет. Во избежание перспективы тягаться в таком суде, крестьянам приходится свои дела решать таким порядком, какими решали их предки тысячу лет назад. Но все-таки обстоятельства нередко заставляют их обращаться и искать защиты и у этой власти. Все остальное начальство далеко, за тридевять земель. Калмыки – племя вымирающее. Европейская культура, если только то, что дано им, можно назвать культурой, действует на них пагубно. Кочевник не привязан к месту. Загадив одно, он переходит на другое. Лучшие санитары его – солнце и степной ветер, а также пернатые хищники. В современных калмыцких оседлых поселениях эти санитары отсутствуют. Калмыцкие станицы, представляющие собою группы серых земляных и унылых хат, – очаги всяких заразных болезней. Хаты-клоаки, восточные клоповники.
Этот маленький, теперь оседлый народец, приютившийся в Засальских степях Донской области, постепенно уменьшающийся в свой численности и притом стоящий на низкой степени культурного развития, владеет громадными пространствами годной под хлебопашество земли, более 35 дес. на одну мужскую душу, и в будущем не подает никаких надежд на развитие в экономическом отношении края, богатого по своему плодородию. Он неохотно и слабо усваивает приемы степного земледелия; садоводства же и огородничества совсем не знает, а между тем старается обособиться и не принимать никого в свою среду. Раньше он в обширных размерах занимался скотоводством, теперь же и эта отрасль хозяйства с его оседлостью стала упадать,
С образованием калмыцких станиц и отмежеванием им громадных земельных пространств, в войсковой администрации был поднят вопрос о заселении этих станиц, как вновь образованных казачьим элементом из станиц малоземельных, на общем основании, но кем-то своевременно были приняты миры и вопрос этот повис в неведомых пространствах. Не пора ли вновь взяться за него? Везде раздаются жалобы и вопли о малоземелье, а в Сальском округе – 4 человека на одну квадратную версту. В одних местах земли, по скученности населения, истощили, и вместо хлебных злаков дают одне лишь сорныя травы, а там лежит действенная почва, от мира не тронутая плугом. Донские пампасы и льяносы пора заселить культурным элементом.
Евграф Савельев. Древность казачества. Археология, история торговли и сельского хозяйства на Дону.
Продолжение темы:
Астраханское Войско -- волгские, донские, гребенские, терские, моздокские, хопёрские, енотаевские казаки, стрельцы и калмыки.
Казаки-ордынцы в донских степях.
Кому иго, а кому и Монголо-Казачий союз.
Первые упоминания о казачьих городках на Дону.
Типы поселений донцов: городки, станицы, хутора, остроги, зимовища, базы-зимовники, слободы.
