Глава 3
При жизни Сталина на учителей обращали большое внимание. Зарплата их была выше зарплаты высококвалифицированного рабочего. Учитель на селе хорошо обеспечивался продуктами питания: получал всё лучшее из имеющегося в магазине. Всё это сильней и сильней толкало меня к желанию получить профессию учителя. Мне хотелось простроить себе хороший добротный дом и жить в селе.
Кроме того, мои наблюдения показывали, что учитель средней школы – это, как правило, высоко и разносторонне образованный человек. Все мои ельниковские учителя были таковы. Также я понимал, что выбор другого интересного мне направления – стать военным – лишит маму и Машу моей помощи, и они так и останутся на долгие годы в разваленной избе. С этим смириться я никак не мог, слишком много отдавали они мне во время моей учёбы. Было ясно, что в военный гарнизон со мной они не поедут. Ради матери и Маши я должен был принести жертву: выбрать такую профессию, получив которую можно было бы обеспечить всю семью. Главной мечтой оставался добротный, хорошо оборудованный дом. Но до этого было ещё далеко, а пока первоочередной задачей была сдача выпускных экзаменов. К ним необходимо было хорошо готовиться.
Кроме экзаменов, с наступлением весны предстояло вспахать и засадить огород. На всё это необходимо было затратить много сил и времени. Пахали огороды по-прежнему на себе: люди впрягались в плуг и тянули его. И знали бы вы, как это всё мне надоело! Как это уничтожало в человеке человечное! Ведь раньше все эти работы: вспашка земли, подвоз кормов, дров и прочее, выполнялись с помощью лошади. Теперь лошадей не стало. (Первые лошади появились в колхозе только к 1950 году; их пригнали из Монголии и очень долго пытались обучать, при этом, многие так и не поддались обучению.) Колхозы были созданы не для колхозников, а для государства. На не дававший мне в то время покоя вопрос – кто же должен заботиться о колхознике, как о человеке? – я и до сих пор не нашёл ответа. Единственное, что сделали для колхозника – дали ему 0,25 га земли, которую он должен обрабатывать в свободное от работы время. И до сих пор люди в деревнях трудятся по 12-14 часов, но за последние десятилетия колхозникам стали уделять гораздо больше внимания, чем тогда.
Я вообще считаю, что моему поколению не повезло: начав жизнь трудно, мы так же трудно её и заканчиваем. Как сложится жизнь моих детей и внуков, трудно предсказать. Но думается, она сложится не лучшим образом. Всё говорит о том, что в будущем жизнь будет только хуже.
С наступлением марта я стал ходить в школу из дома. По утрам ещё трещали крепкие морозы, завывали снежные вьюги, но всё это было значительно лучше, чем жить на квартире. Теперь я каждый день возвращался к материнскому теплу, в свой собственный дом. И хотя в этом доме не было ничего кроме двух длинных лавок, стоящих вдоль стен, да обеденного стола, служившего мне также и письменным, но здесь жили мама и сестра. С Машей у меня были самые лучшие отношения, какие только бывают между братом и сестрой: между нами не было сказано ни одного резкого слова за всю жизнь.
По вечерам я по-прежнему встречался со своими товарищами: Иваном Алешковым Алексеем Парфёновым, Захаром Рябининым и конечно Семёном Алешковым. Они были ещё не женаты, и мне было с ними интересно. Кроме Парфёнова Алексея, ни у кого из нас не было девушек. Мы, конечно, иногда бывали на посиделках и любовались пением и плясками наших деревенских девчат. Но я бывал на посиделках очень редко, так как мне всегда надо было рано вставать, а вечером приходилось готовиться к экзаменам. Я очень боялся экзамена по литературе – сочинения. С грамотностью у меня было не всё в порядке. Кратко излагать мысли я не умел – мои сочинения всегда получались очень объёмные, и на каждой почти странице я допускал по ошибке. А плохая оценка за сочинение в то время означала не допущение к другим предметам. И хотя допускалась пересдача на следующий год, на это обычно никто не шёл.
Все тогда не переставали удивляться моей настойчивости и выносливости: каждый день мне приходилось проходить более двадцати километров в любую погоду. Самым страшным для меня тогда был дождь. Иногда приходилось прямо из дома выходить под холодный весенний или осенний ливень, словно под душ, не имея ни какой от него защиты. Мокрым, замёрзшим просиживал я шесть уроков в школе и возвращался домой часто опять по дождю. Но никогда не болел! Все эти тяготы очень закалили меня, научили противостоять дождю и холоду. А если бы питание было чуть лучше, уверен, что мог бы одолеть и более суровые испытания.
