Часть 1
Мне пришла в голову идея написать о самых важных книгах в моей жизни, расположив их в хронологическом порядке, и тем самым проследить свой духовный и интеллектуальный путь. Мне кажется, что это может быть небезынтересно читающим людям: вот вам одна из возможных траекторий движения в мире человеческого знания. Ведь море книг безбрежно, причём на одну стоящую книгу приходится 99 плохих и бесполезных. Так что читать книги наугад — ещё глупее, чем играть в рулетку.
Я постараюсь припомнить, каким образом я пришёл к каждой книге, что послужило мотивом к тому, чтобы взять и прочитать именно её. Хороша или плоха, нравится или не нравится нам конкретная книга, мы узнаём уже в процессе чтения. А вот что заставляет нас приступить к чтению, что определяет наш выбор — этот вопрос давно интересует меня.
Конечно, в перерывах между указанными книгами я читал много чего ещё, но другие книги не оставили в моей памяти такого следа, как те, о которых я расскажу здесь. Причём мой рассказ вовсе не означает, что я рекомендую каждую из упоминаемых мной книг: некоторые из них, особенно в детстве и юности, повлияли на меня отрицательно, некоторые можно смело заменить другими книгами.
И всё же надеюсь, что от моей литературной истории будет прок. Итак, приступаем.
1. Джон Рональд Руэл Толкин. «Властелин Колец».
Пожалуй, первой, сильно на меня повлиявшей книгой стал «Властелин Колец» Толкина. Я прочитал эту трилогию в 11 лет. Безусловно, до того мне встречались книги, которые производили на меня впечатление, понравились мне, например, «Борьба за огонь» Рони-старшего или самиздатовская «Улитка на склоне» Стругацких, но «Властелин Колец» буквально захватил моё воображение, покорил меня.
Перед этим я прочитал «Хоббита» (меня привлекла его красивая обложка в школьной библиотеке), так что трилогия легла на «унавоженную почву». «Властелин Колец» принесла в дом моя старшая сестра, а она взяла все три книги у одноклассницы.
Мир, выдуманный Толкином, показался настолько притягательным и заманчивым, что мне захотелось каким-то образом переселиться туда, как-то воплотить этот мир. Я пытался переложить «Властелин Колец» в стихах, писал прозу в подражание Толкину, наконец, примкнул к движению толкиниестов, которое в начале девяностых было весьма популярным, причём Красноярск был одним из его крупнейших центров.
Загородным ролевым играм и ролевой тусовке я посвятил несколько лет своей жизни, но влияние Толкина на меня сохранялось гораздо дольше. Я прочитал тонну литературы жанра фэнтези — от многотомной «Саги о Копье» Уэйс и Хикмен до цикла о Земноморье Урсулы Ле Гуин. Все эти книги мало обогатили меня, почти ничему не научили, кроме того, над ними царствовали образы и мысли Толкина.
Его идеи сильно повлияли на моё мировосприятие и, пожалуй, не в лучшую сторону: они усилили и без того пропагандировавшиеся по телевизору консерватизм, тоску по старине, религиозность и жажду подчинения авторитету. Фигуру мудрого Гэндальфа я впоследствии пытался искать среди священников. (Подробный разбор творчества Толкина см. в моей статье «Властелин Колец — фашистская утопия».)
2. Фёдор Михайлович Достоевский. «Братья Карамазовы».
Вторым сильным влиянием стал для меня Достоевский. Вообще литература в школе была моим любимым предметом, мне везло с преподавателями, и я уважал всех писателей, включённых в школьную программу. Но Достоевский заметно выделился среди них. Сперва я в соответствии с программой прочитал «Преступление и наказание». Как и многие, этим романом Достоевского я «переболел»: мрачная, удушливая, болезненная, безумная атмосфера романа затягивала меня.
Но всё-таки по-настоящему прочувствовал и принял в себя я «Братьев Карамазовых», прочитанных по собственному почину, кажется, в последнем классе школы. Возможно, осмысление и приятие этого романа было подготовлено предварительным просмотром фильма «Мальчики», снятого по последней части романа в 1990 году и тогда же показанного по телевизору.
Помню, что, перевернув последнюю страницу, я подумал: даже если никакого рая нет, он должен был бы возникнуть специально для того, чтобы поместить туда Достоевского. Религиозно-нравственные идеи Достоевского глубоко въелись в моё сознание. Этот процесс также был облегчен тем, что общество в целом было настроено религиозно-мистически в девяностые. О религии твердили по телевизору, о религии говорили все вокруг, вчерашние комсомольцы становились священниками.
С другой стороны, достоинством Достоевского было то, что его идеи были именно религиозно-нравственные, и эта нравственная составляющая отвращала от церковного ханжества, не давала просто бездумно покориться церковной иерархии. Я пытался уйти в монастырь, хотел стать священником, но буквально на входе меня отталкивали мои слишком высокие моральные требования, почерпнутые у Достоевского.
В студенческие годы я прочитал практические все произведения Достоевского, но они прибавляли мало нового к тому, что я уже почерпнул из «Братьев Карамазовых».
3. Библия
Осознав и определив себя в качестве верующего человека, православного христианина, я решил прочитать Библию. Я осуществил это намерение в ходе учёбы на первых курсах филфака. Пошёл в магазин, купил (уж не помню, на какие деньги) увесистый том, а потом прочитал его от начала до конца. Конечно, это было нелёгкое чтиво. Особенно труден был «Ветхий завет». Но помогли привычка к чтению и истовая вера неофита.
Я прочёл библию внимательно, с карандашом в руках, отмечая наиболее поэтические или вызывающие недоумение места. И эта раз проделанная работа пригодилась мне на всю жизнь и ещё сильнее осложнила мои отношения с церковной средой, поскольку я увидел религиозное невежество фанатиков, мог сразить собеседника подходящей цитатой или отсылкой, знал об имеющихся в Библии противоречиях и задавал священникам такие вопросы, на которые они были не в силах ответить.
Делал всё это я не из снобизма и не из чванства, а от искреннего желания разобраться в вопросах веры. Но столь же искреннего желания я не находил у других участников церковных посиделок, кружков православной молодёжи и иных сборищ.
Я и сейчас считаю Библию полезной книгой, с которой стоит ознакомиться всякому филологу, культурологу, в общем, тому, кто претендует на понимание духовной культуры человечества. И, кстати, тому, кто желает избавиться от религиозных предрассудков.
4. Никос Казандзакис. «Последнее искушение».
Не помню, с чем я познакомился сначала, с фильмом Скорцезе «Последнее искушение Христа» или с его литературным первоисточником, а может и с саундтреком Питера Габриэля, но в любом случае книга и фильм никак не связались в моём сознании: настолько они показались разными. Фильм не произвёл никакого впечатления, а вот роман Казандзакиса глубоко запал в душу.
Я увидел эту книгу в букинистическом магазине, вспомнил, что существует такой фильм, прочёл предисловие — «Двойственная сущность Христа всегда была для меня глубоким, непостижимым таинством...» — и решил, что это то, что мне подходит.
По яркости и реалистичности описываемых событий история, рассказанная Никосом Казандзакисом, для меня не уступала «ершалаимским главам» «Мастера и Маргариты». Представьте себе полноценный роман о жизни Иисуса, написанный с ярким реализмом, но таким, что включает и всевозможные чудеса. История Христа изложена в «Последнем искушении» ярко и убедительно.
Но главное, конечно, это трактовка образов Иисуса и иных персонажей Евангелий, а также идеи автора. Возвращая нас к истокам христианства, Казандзакис оживляет и те вопросы, которые оно пыталось решить, а именно: вопрос предназначения человека, вопрос социального равенства, вопросы бедности и богатства, жертвенности, служения людям, отношения к власти. Казандзакис, не порывая со своими религиозными убеждениями, раскрывает революционную сущность учения Христа.
В мои студенческие годы я был настроен сугубо религиозно, к этому активно склоняло и большинство преподавательского состава. Поэтому, когда я прочитал во вступительной статье к роману, что Казандзакис восхищался Лениным и посещал Советский Союз, я счёл это какой-то насмешкой, какой-то глупостью и с негодованием вырвал эти страницы из книги. Мне нужен был только Иисус, и ничего кроме. Но всё-таки тот Иисус, которого изобразил Казандзакис, пришёлся мне по сердцу: неистовый бессребренник, обличитель, защитник униженных и оскорблённых людей.
Это прекрасно сочеталось с нравственными идеалами Достоевского, и я принял такого бога. И остался пребывающим в вере, но где-то на периферии официальной церкви.
5. Леонид Андреев. Пьесы.
В студенческие же годы я всерьёз увлёкся творчеством Леонида Андреева. Мы проходили «Иуду Искариота» и «Жизнь Василия Фивейского» в школе, но тогда я эти произведения не читал — на уроках обошёлся тем, что услышал от учительницы да собственным красноречием.
А вот спустя несколько лет я прочитал полное собрание его пьес. Как попала мне в руки эта книга, помню с трудом: то ли из нашей семейной библиотеки, то ли всё из того же букинистического магазина.
Чем меня покорили андреевские пьесы? Во-первых, причудливо-фантастической атмосферой. В «Чёрных масках» и «Царе Голоде» происходили необычайные события, возникали странные существа. Это щекотало воображение. Но, пожалуй, важнее была мрачность произведений Адреева. В этой мрачности я видел большую правду.
Произведения Андреева рассказывали об одиночестве человека и равнодушии окружающего мира. Но рассказывали не цинично, а накалённо и страстно. В каждом своём произведении Андреев заставлял своих героев неистово восставать против окружающей безысходности... и терпеть поражение. Герои пьес «Савва», «Анатэма» восстают даже против бога, но в их бунте нет (во всяком случае, я не видел) ничего кощунственного, поскольку этот бунт являлся попыткой достучаться до молчаливого бога.
Да, бог Леонида Андреева молчалив, бесстрастен, человек оказывается бессилен разгадать тайны бытия, но он никогда не смиряется с этим своим бессилием и продолжает штурмовать неприступную стену. Мне понравилось и то, что Андреев с открытыми глазами подходит к проблеме смерти. Он понимает, что смерть всякого человека — есть невосполнимое горе, он отказывается смиряться с фактом смерти. Он ищет спасения, ответов у религии... но не находит их.
Пожалуй, в то время так себя чувствовал и я.
Хотите узнать, Что случилось?
