На этой неделе умер американский филолог, автор концепции «страха влияния» и поборник классики Гарольд Блум. Его книга «Западный канон» вышла в США в 1994-м и стала бестселлером. Русский перевод, подготовленный Дмитрием Харитоновым, был опубликован в 2017 году в «Новом литературном обозрении» — и вызвал горячую полемику: можно вспомнить круглый стол в «Афише Daily» и рецензии в «Новой газете», «Новом мире» и на «Горьком». В память о великом ученом рассказываем про основные идеи Блума, вспоминаем, за что его ругали современники, и публикуем небольшие комментарии о книгах и писателях, которые он считал каноничными.
Промокод на месяц бесплатного пользования Букмейтом — в конце статьи
Чем известен Гарольд Блум?
Автор более 40 книг, в разные годы Блум занимался романтической поэзией, Библией как художественным произведением, пьесами Шекспира, сравнением христианства и иудаизма, а также особенностями творческого взаимодействия между писателями и формированием западного литературного канона.
«Страх влияния» — ключевая концепция Блума. По его наблюдениям, литературная эволюция обусловлена тем, что авторы стремятся сбросить с себя бремя предшественников, отгородиться от традиции — и создать свою: только отрицая тех, кто работал до тебя, можно сочинить что-то по-настоящему оригинальное. В этой идее можно найти эхо построений русских формалистов: так, Виктор Шкловский считал, что в литературе «наследование происходит не от отца к сыну, а от дяди к плмяннику».
Другая занятная теория Блума — авторство Библии. В книге «The Book of J» он выдвинул гипотезу, что Ветхий Завет написала женщина, жившая при дворе царя Соломона, и предложил рассматривать Яхве, в первую очередь, как литературного персонажа, подверженного перепадам настроений и склонного к жестоким розыгрышам.
Что такое Западный канон?
В известном смысле, Западный канон — необходимый литературный минимум; набор текстов, которые-нужно-прочитать-перед-смертью. Это не фигура речи: Блум прямо говорит о конечности нашей жизни и, соответственно, вынужденной ограниченности когнитивного опыта – если читать, то лучшее. Наряду с 26 авторами, о которых он пишет в основном тексте книги, огромный интерес представляет приложение со списками главных произведений разных стран от древности до конца XX века. Россия там тоже представлена — от Пушкина до Бродского.
Кто и почему его критиковал?
Пафос «Западного канона» во многом направлен против внелитературных способов интерпретации классики: по мнению филолога, марксистское, феминистское, лаканианское или семиотическое прочтение шедевров не приближает нас к их понимаю — чтобы не сказать обратное. Блум защищал литературу от историков, философов, социологов и политических активистов, настаивая на том, что она бесконечно сложнее их подходов, а они, в свою очередь, указывали на гендерный, расовый и классовый состав канона, поддерживающий культурную гегемонию «мертвых белых мужчин». Эта полемика сообщила книге несколько скандальную славу и одновременно вывела самого автора за пределы актуальной литературной теории: с тех пор взгляды Блума — успевшего, помимо прочего, разругать Стивена Кинга и Джоан Роулинг — воспринимались как, в лучшем случае, экстравагантные.
Какие авторы и книги входят в Западный канон?
Уильям Шекспир «Макбет»
Комментарий Блума: «Для многих читателей границы подвластного человеку искусства достигнуты в “Короле Лире”, который наряду с “Гамлетом” представляется вершиной шекспировского канона. Лично я предпочитаю “Макбета”; в этой пьесе меня всякий раз наново потрясает ее безжалостная лапидарность — в ней нет ни единого лишнего монолога, ни единой лишней фразы».
«Кто начал злом, для прочности итога
Все снова призывает зло в подмогу».
Мишель Монтень «Опыты»
Комментарий Блума: «Подобно всем первостепенным каноническим авторам, Монтень поражает обыкновенного читателя при каждой новой встрече, оттого хотя бы, что не соответствует ни одному “предубеждению” на его счет. В нем можно увидеть скептика, гуманиста, католика, стоика, даже эпикурейца — едва ли не кого угодно».
«У кого тощее тело, тот напяливает на себя много одежек; у кого скудная мысль, тот приукрашивает ее напыщенными словами».
Джордж Элиот «Мидлмарч»
Комментарий Блума: «Если существует образцовый сплав художественной и нравственной сил в каноническом романе, то лучший его пример — творчество Джордж Элиот, а “Мидлмарч” — ее тончайший анализ нравственного воображения, возможно, самый тонкий во всей художественной прозе».
«Порой для того чтобы произвести необходимые реформы, есть только один способ: отправить на пенсию приятных людей, которых все любят, и избавиться от них».
Лев Толстой «Хаджи-Мурат»
Комментарий Блума: «Это мой личный эталон возвышенного в художественной прозе, на мой вкус — лучшая повесть на свете, во всяком случае, лучшая из всех, что я когда-либо читал».
«И все эти воспоминания пробегали в его воображении, не вызывая в нем никакого чувства: ни жалости, ни злобы, ни какого-либо желания. Все это казалось так ничтожно в сравнении с тем, что начиналось и уже началось для него».
Зигмунд Фрейд «Толкование сновидений»
Комментарий Блума: «Мало кто в истории культуры внедрял в наше подсознание идеи и вполовину так успешно, как Фрейд. “Ну конечно, это Эдипов комплекс, он у всех есть”, — привычно бормочем мы, хотя на самом деле это Гамлетов комплекс, и есть он — непременно — лишь у писателей и прочих творцов».
«Кто хотел бы упрекнуть меня в скрытности, тому я рекомендую самому попробовать быть откровенным до конца».
Франц Кафка «Лабиринт»
Комментарий Блума: «Лучшее у Кафки, рассеянное по его творчеству, — рассказы, притчи, афоризмы — вооружает нас духовностью, никоим образом не зависящей от веры или идеологии, и по этой части оставляет позади сочинения Пруста и Джойса».
«Нетрудно доверять тому, за кем наблюдаешь или, по крайней мере, можешь наблюдать, можно еще доверять иной раз тому, кого видишь хотя бы издали, но как доверять, находясь внутри, тому, кто находится снаружи?».
Сэмюэль Беккет «Первая любовь»
Комментарий Блума: «Беккет, похоже, был не худшим и не менее порядочным человеком, чем всякий другой сильный писатель, даже гораздо лучше и порядочнее многих: бесконечно сердобольный, безмерно добрый, хотя и еще более бесконечно замкнутый. Но, будучи писателем, он страдал, как страдают все писатели; чем сильнее писатель, тем сильнее страдание, — а Беккет был очень сильный писатель, его скорее, чем Борхеса и Пинчона, можно назвать последним (на сегодня) писателем, занимающим неуязвимое положение в Каноне».
«Все, что необходимо знать для изрекаемого, известно. Нет ничего, кроме того, что сказано. За исключением того, что сказано, нет ничего».
Больше шедевров — на полке «Западный канон Гарольда Блума».
Месяц бесплатного пользования Букмейтом — по промокоду zenbookmate
Понравился материал? Ставьте лайк и подписывайтесь на канал Bookmate Journal
Автор: Игорь Кириенков
