У нас великолепные традиции преподавания литературы. То включаем в школьную программу рассказ, как Герасим собачку уконтрапупил - а потом удивляемся "а откуда это у детей такая жестокость к животным?" Или вот это вот: когда голодный студент старушку топором убил и съел - а потом диву даемся, мол, откуда у нас столько маньяков взялось.
Пушкин на этой ниве тоже пометился - пропагандой алкоголизма. Правда, тут надо учитывать, что часть таких провоцирующих работ у него - переводные. А переводчиком он был как раз хреновым. Автором он был превосходным, а переводчиком - наоборот. Но именно его недочеты в переводах и позволяют накопать очень много чего интересного. Того, что никто до сих пор не замечает.
Вот, к примеру, его знаменитое "Пьяной горечью фалерна" (1832):
Пьяной горечью фалерна
Чашу мне наполни, мальчик.
Так Постумия велела -
Председательница оргий.
Вы же, воды, прочь теките.
И струей, вину враждебной,
Строгих постников поите:
Чистый нам любезен Бахус.
Это перевод с латыни. Автором, как вы знаете, был древнеримский поэт Гай Валерий Катулл (87 до н.э. - 54 до н.э.). А стихотворение называлось AD PUERUM. Оригинал я приведу в конце статьи, кому интересно.
Как можно заметить из текста Пушкина, тут идет описание некоего веселого застолья. Но именно в этом Пушкин и ошибся. Ни о каком застолье в этом тексте не может быть и речи. Просто здесь есть один важный нюанс, на который Пушкин не обратил внимания и который меняет всё.
Дело в том, что слово "постумус" в латинском языке означает "наследник", "последний", "последыш", "потомок". Причем зачастую этим словом обозначали детей, родившихся после смерти отца. То есть, вот была супружеская чета, мамашка забеременела, а папашка во время беременности коня двинул - то ли заболел, то ли траванулся чем, то ли на войне погиб. Вариантов тогда полно было.
Папашку закопали (в хумус - в землю), а через некоторое время мамашка рожает ребенка. Который становится "пост-хумус" - тот, который "после хумуса" или "постумус". То есть, принцип такой: кто-то помер, а потом кто-то пришел после него.
В нашем случае получается, что Постумия (женский вариант постумуса) - эта та, что пришла ПОСЛЕ оргии, а не во время нее. То есть, участники-сопитухи (термин "собутыльник" тогда еще не существовал - бутылок еще придумали) должны были нажраться мертвецки (в хумус), а потом - когда они очухаются после пьяного "омертвения" - к ним приходила Постумия. Последышка. Последственница.
И вот тут уже начинается ритуал опохмела. Смотрите: сами они налить себе не могут - у них руки трясутся. Поэтому подзывают мальчика - мол, налей. Причем ладно бы налей - они еще требуют, чтоб тот им налил чашу аж до краев. А чаши там большие... Причем требуют-то они именно винища - неразбавленного. В древние времена вино обычно разбавляли водой. Потому как контингент слабоват был - удар не держал. Организмы слабые.
И заметьте: требуют-то они винища фалернского - а оно по крепости приближалось к портвейну. По тем временам чаша фалернского - это как жбан водки сейчас. Нормально так для опохмела, да?
Формально, Пушкин поступил правильно - когда перевел Постумию Постумией. Но по сути - нет. Ибо образ Постумии был вполне понятен древним римлянам, но совсем не понятен читателям последующих времен. Тут однозначно нужно было давать пояснение или искать другое имя. Например: "Так Делирия велела / завершительница оргий". Тогда переводческая задача была бы выполнена.
Видите, какую клиническую картину можно накопать всего лишь из одной ошибки Пушкина? А говорят - искусство, изящная словесность, литература... Ага.
Ну, а оригинал Катулла - вот он:
Minister vetuli puer Falerni,
inger mi calices amariores,
ut lex Postumiae iubet magistrae
ebrioso acino ebriosioris.
At vos quo lubet hinc abite, lymphae,
vini pernicies, et ad severos
migrate: hic merus est Thyonianus
