Богатейший человек Рима был ведом жадностью:[1] Цицерон называл его бесчестным негодяем, готовым на любую подлость ради денег.[2]
Красс ненавидел Цицерона. Но его сын Публий, начитанный и любознательный, был привязан к Цицерону в такой степени, что, когда тот подвергся судебному преследованию, он вместе с ним сменил одежду на траурную и заставил сделать то же и других молодых людей.
В конце концов он убедил отца примириться с Цицероном.[3]
Позже сын Марка Лициния Красса Публий под руководством Гая Юлия Цезаря покорил Аквитанию.
В поход на парфян он пошел вместе с отцом во главе тысячи отборных кельтских всадников из Галлии, украшенный знаками отличия за доблесть.[4]
В Риме его не задержала даже женитьба на юной Цецилии Метелле.
Её гробница ныне важная римская достопримечательность.
Подобную верность долгу проявит в 1799 году французский республиканский генерал Б. Жубер, который тоже отправится сразу после женитьбы воевать с А. В. Суворовым в Италию.
Жубера убили одной из первых австрийских пуль в сражении при Нови.
Смерть Публия была не менее мучительной.
«Между тем из городов Месопотамии, в которых стояли римские гарнизоны, явились, насилу вырвавшись оттуда, несколько солдат с тревожными вестями. Они видели собственными глазами целые скопища врагов и были свидетелями сражений, данных неприятелем при штурмах городов.
Все это они передавали, как водится, в преувеличенно страшном виде, уверяя, будто от преследующих парфян убежать невозможно, сами же они в бегстве неуловимы, будто их диковинные стрелы невидимы в полете и раньше, чем заметишь стрелка, пронзают насквозь все, что ни попадается на пути, а вооружение закованных в броню всадников такой работы, что копья их все пробивают, а панцири выдерживают любой удар.
Солдаты слышали это, и мужество их таяло.
Раньше они были уверены, что парфяне ничем не отличаются ни от армян, ни от каппадокийцев, которых Лукулл бил и грабил, сколько хотел, считали, что самое трудное в этой войне — предстоящий долгий путь и преследование беглецов, ускользающих из рук, а теперь, вопреки надеждам, предвидели борьбу и большие опасности, так что даже некоторые из начальников полагали, что Крассу следовало бы остановиться и созвать совет, чтобы вновь обсудить общее положение дел. В числе их был и квестор Кассий.
Да и гадатели тайно давали знать, что при жертвоприношениях Крассу постоянно выходят дурные и неотвратимые предзнаменования (Публий был авгуром, — Д. Н.).
Но Красс не обращал внимания ни на гадателей, ни на тех, кто советовал ему что-либо другое, кроме как торопиться».[5]
Вооружение галлов Публия Красса скульптор изобразит на гробнице его вдовы.[6]
Для схваток с парфянами кельтское оружие оказалось недостаточным.
Это сразу стало понятным, когда парфяне спровоцировали Публия атаковать их.
Плутарх: «Галлы били легкими, коротенькими дротиками в панцири из сыромятной кожи или железные, а сами получали удары копьем в слабо защищенные, обнаженные тела. Публий же больше всего полагался именно на них и с ними показал чудеса храбрости.
Галлы хватались за вражеские копья и, сходясь вплотную с врагами, стесненными в движениях тяжестью доспехов, сбрасывали их с коней. Многие же из них, спешившись и подлезая под брюхо неприятельским коням, поражали их в живот.
Лошади вздымались на дыбы от боли и умирали, давя и седоков своих и противников, перемешавшихся друг с другом. Но галлов жестоко мучила непривычная для них жажда и зной. Да и лошадей своих они чуть ли не всех потеряли, когда устремлялись на парфянские копья.
Итак, им поневоле пришлось отступить к тяжелой пехоте, ведя с собой Публия, уже изнемогавшего от ран.
Увидя поблизости песчаный холм, римляне отошли к нему; внутри образовавшегося круга они поместили лошадей, а сами сомкнули щиты, рассчитывая, что так им легче будет отражать варваров. Но на деле произошло обратное.
Ибо на ровном месте находящиеся в первых рядах до известной степени облегчают участь стоящих за ними, а на склоне холма, где все стоят один над другим и те, что сзади, возвышаются над остальными, они не могли спастись и все одинаково подвергались обстрелу, оплакивая свое бессилие и свой бесславный конец. При Публии находились двое греков из числа жителей соседнего города Карры — Иероним и Никомах.
Они убеждали его тайно уйти с ними и бежать в Ихны — лежащий поблизости город, принявший сторону римлян. Но он ответил, что нет такой страшной смерти, испугавшись которой Публий покинул бы людей, погибающих по его вине, а грекам приказал спасаться и, попрощавшись, расстался с ними.
Сам же он, не владея рукой, которую пронзила стрела, велел оруженосцу ударить его мечом и подставил ему бок.
Говорят, что и Цензорин умер подобным же образом, а Мегабакх сам покончил с собою, как и другие виднейшие сподвижники Публия.
Остальных, продолжавших еще сражаться, парфяне, поднимаясь по склону, пронзали копьями, а живыми, как говорят, взяли не более пятисот человек.
Затем, отрезав головы Публию и его товарищам, они тотчас же поскакали к Крассу».[7]
[1] Cic. De fin. 3, 75.
[2] Cic. De offic. 1, 18, 73–76; Утченко С. Л. Цицерон и его время. М., 1986. С. 205.
[3] Crass. 13.
[4] В 55 г. до н.э. Публий занимался чеканкой монеты, возможно, в качестве квестора (Crawford 430/1), в этом же году вошел в коллегию авгуров (Plut. Cic. 36, 1).
[5] Plut. Crass. 18.
[6] Д’Амато Р. Воин Рима. С. 68.
[7] Plut. Crass. 25.
