Вспомнился мне забавный случай, произошедший на семинаре по литературоведению филологического факультета одного из педагогических вузов. Молодой креативный преподаватель, сам вчерашний студент, вёл речь с первокурсниками об онегинской строфе. Предполагалось, что текст «Евгения Онегина» будущие учителя литературы знают довольно хорошо. И всё же преподаватель решил применить некоторую хитрость. Поговорив о сюжетной линии пушкинского романа в стихах, он заострил внимание на личности главного героя, прочитав пару строф.
Когда же юности мятежной
Пришла Евгению пора,
Пора надежд и грусти нежной,
Monsieur прогнали со двора.
Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде,
Как dandy лондонский одет —
И наконец увидел свет.
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцевал
И кланялся непринужденно;
Чего ж вам больше? Свет решил,
Что он умен и очень мил.
Он всё отцовское именье
Еще корнетом прокутил;
С тех пор дарами провиденья,
Как птица божия, он жил.
Он, спать ложась, привык не ведать,
Чем будет завтра пообедать.
Шатаясь по Руси кругом
То на курьерских, то верхом,
То полупьяным ремонтёром,
То волокитой отпускным,
Привык он к случаям таким,
Что я бы сам почел их вздором,
Когда бы все его слова
Хоть тень имели хвастовства.
Окончив чтение, преподаватель вопросительно посмотрел на аудиторию. Как известно, студенты народ находчивый, расценив взгляд преподавателя как желание продолжить беседу о личности Онегина, начали пространные рассуждения о привычках, образовании, службе, умении очаровывать дам и постоянных путешествиях по Руси-матушке. Никто не почувствовал подвоха, однако, из предложенного отрывка следует, что в сюжете «Онегина» произошли некоторые изменения. И лишь один молодой человек робко предположил, что, скорее всего преподаватель прочёл студентам некий литературный микс. Юноша не мог припомнить факт из службы Онегина в качестве корнета…
Тогда преподаватель вернулся к определению онегинской строфы той самой, что написан роман в стихах – «энциклопедия русской жизни», и упомянул о талантливейшем подражателе своему кумиру Пушкину в использовании онегинской строфы - Михаиле Юрьевиче Лермонтове.
В 1838 году в журнале «Современник» была опубликована поэма «Тамбовская казначейша», в которой Лермонтов продолжил традицию пушкинского романа в стихах. В «Посвящении» Лермонтов сам подчеркнул связь поэмы с «Евгением Онегиным», с которым «Тамбовскую казначейшу» роднит не только 14-строчная строфа, но и наличие лирических отступлений и реалистического изображения нравов провинциального дворянства.
Таким образом, первая строфа из «Евгения Онегина», вторая из «Тамбовской казначейши», гармонично сочетаясь, ввели в заблуждение юных филологов и явились поводом для внимательного прочтения этих двух произведений.
