Писатели и историки в наше время часто романтизируют Фронду. Между тем романтичного в ней нет ничего. А из забавного — одно название («фронда» на франц. «рогатка, праща» — детская игрушка, по сути).
В действительности Фронда была, в общем и целом, пошлейшей попыткой приближенных к трону, а вместе с ними и парламента, и так получившего в первые годы «правления» маленького Людовика массу привилегий, урвать себе побольше власти, пока король еще юн и силы его — невелики.
Безусловно, были исключения (без них не обходится).
Безусловно, часть выступивших на стороне мятежников, сделали это поддавшись эмоциям — как то: нелюбовь к Мазарини или, наоборот, влюбленность в какую-нибудь из прекрасных дам, цветущих «по ту сторону баррикад» (у меня есть примеры, да).
И, разумеется, все мятежники, как один, называли себя роялистами и верноподданными его величества. Но очевидно, что фрондеры, что бы они там ни говорили, выступая против регентши, являющейся законным представителем малолетнего короля и до его совершеннолетия управлявшей государством от его имени, выступали против Короля и Франции (в те времена люди мыслили именно так: монарх и государство были понятиями неразделимыми).
Я писала уже в одной из прошлых статей о том, что за время мятежа Людовику дважды приходилось бежать из Парижа.
Мазарини напишет после того, как в ночь с 5 на 6 января 1649 года маленький Луи покинет мятежный город: «Мы должны возносить хвалу Господу за решение, которое Его Величество принял: покинуть Париж, так как последующие события ясно показали, что нас вскоре окружили бы и что заговор был направлен на то, чтобы захватить короля, после этого нечего было и надеяться, что в течение всего периода несовершеннолетия короля можно будет оспаривать авторитет парламента или делать что-либо вопреки его желаниям».
Если взглянуть на список имен тех, кто встал на сторону Фронды в те годы, то невозможно не понять, что именно чувствовал маленький Людовик.
Итак… на стороне юного короля были:
— его мать, регентша, Анна Австрийская
— Мазарини, кардинал и первый министр Франции (часть времени, пока длилась Фронда, он находился «в изгнании»)
На стороне Фронды:
— Гастон, герцог Орлеанский, называемый Месье, брат Людовика XIII, дядя маленького Людовика;
— старшая дочь герцога Орлеанского, Мадемуазель, двоюродная сестра Людовика XIV;
— принц Конде, Людовик II де Бурбон, известный как Великий Конде, пэр Франции и первый принц крови (Конде – младшая ветвь Бурбонов);
— Принц Конти, Арман де Бурбон
— виконт де Тюренн, Анри де Ла Тур д’Овернь, дальний кузен маленького Луи;
— герцог де Буйон, также дальний кузен Людовика.
Кроме вышеупомянутых в Фронде участвовали герцоги де Ларошфуко и де Люин, де Бриссак, де Витри и де Нуармутье, члены семей Лонгвилей и Вандомов… Огромное количество родственников — близких и не очень. Кузены и кузины по боковым линиям. Пэры и королевские министры.
Огромное число близких к королю по крови, тех, кого он привык видеть рядом с собой в те, мирные, дни до Фронды, вдруг (ну… для маленького Людовика – «вдруг») сделались врагами.
Часть из них была последовательна в выборе стороны, на которой выступала, часть — то и дело меняла свои «убеждения».
Про герцога Орлеанского, например, скажут: «Герцог Орлеанский был всегда на стороне фрондеров, когда он был с ними; но, как только он говорил с королевой, все выглядело иначе; он менялся так сильно, что ни одна из партий не могла бы в полной мере положиться на него».
И таких было немало.
«Принцы Конде и Конти, их сестра герцогиня де Лонгвиль, герцог Орлеанский, коадьютор Парижский (т. е. заместитель Парижского архиепископа) Поль де Гонди, будущий кардинал де Рец — вот далеко не полный список основных противников Мазарини, которые, впрочем, не брезговали несколько раз за время Фронды примыкать и к его партии». (Л.И. Ивонина)
Впрочем, нельзя отрицать и то, что некоторые из фрондеров, однажды «одумавшись», служили после Людовику XIV верой и правдой. И сделали немало для Франции — для ее славы и богатства.
Так виконт де Тюренн — блестящий полководец, уже перед началом мятежа достигший огромных высот и признания королевской семьи — в 1649 году, поддавшись влиянию своего брата (так утверждают знающие люди), герцога Буйонского, выступает «против Мазарини». Но есть маленькая деталь: Тюренн влюблен. Влюблен герцогиню де Лонгвиль — главную вдохновительницу Фронды. Так что в случае с Тюренном поговорка «ищите женщину» («cherchez la femme», фр.) оказалась исключительно к месту.
С влюбленностью этой, впрочем, все сложилось не самым гладким образом.
Анна Женевьева де Бурбон-Конде, герцогиня де Лонгвиль — дочь Генриха II де Конде, сестра Великого Конде и принца де Конти, супруга Генриха II де Лонгвиля — была особой… эээ… пикантной. И любить ее было непросто))
В мае 1651 года Тюренн примиряется с королевским двором и ему даруется амнистия.
Насколько связаны два предыдущих предложения — я расскажу, конечно. В одной из последующих статей))
А пока важно то, что виконт де Тюренн оказался прощен. И впоследствии в качестве полководца оказал неоценимые услуги Людовику и Франции.
Среди фрондеров были и другие — «вернувшиеся навсегда».
Позднее король будет последовательно разбирать каждый случай. Будет прощать и наказывать.
У Людовика хорошая память. Он будет помнить все: весь перечень заблуждений, преступлений и сожалений с раскаяниями. Каждую мелочь.
«Благодаря Перефиксу и Мазарини Людовик был посвящен в детали предыдущих мятежей (начиная со смерти Генриха IV и кончая заговором Сен-Мара); его воспитатели раскрыли ему причины возникновения гражданских и религиозных войн XVI века. Он понимает, что Фронду можно объяснить конъюнктурными соображениями, но политическое легкомыслие знати порождено самой системой. Наказать или простить — король разбирал случай за случаем, поскольку каждый случай был индивидуальным, и хотел каждый раз найти наилучшее решение, это поражало общество, — вот главная забота Людовика XIV в течение более чем шестидесятилетнего управления королевством», — пишет Франсуа Блюш.
И это действительно так. Людовик, несмотря на юный свой возраст, понимал много и многое оценивал верно.
При этом мы помним, да, что в эти же самые годы у Франции Фрондой дело не ограничивалось?
Пока королева и Мазарини договаривались с фрондерами — да, с теми самыми братьями, дядями и кузенами короля, и искали способ их побороть, шла война с Испанией, неспокойно было на юге страны.
И со всем этим нужно было справляться не только Мазарини и королеве (хотя понятно, что этим приходилось несладко в первую очередь), но и Людовику, который не имел возможности пока самолично участвовать в управлении страной, но, конечно, не мог не переживать, не раздражаться, не гневаться, видя, как его родня пытается рвать на части государство, отданное ему во власть.
«Непомерные требования Конде лежат в основе нового (начало «Фронды принцев». Прим. мое) конфликта. Этот принц хочет заставить заплатить дорогой ценой за услуги, оказанные королеве. Его натиск вынуждает королеву временно согласиться, чтобы он стал во главе правительства, и кардинал подписывает 2 октября декларацию, по которой он обязуется советоваться с принцем, прежде чем вынести решение по любому важному назначению. В это время Месье, брат покойного короля, сближается с королевой, а Гонди пытается подстрекать буржуазию и народ Парижа.
Мазарини, со своей стороны, ухитряется продолжать войну против Испании, подавлять беспорядки на юге страны, охранять наши границы на севере и вносить раскол во фрондистские партии, выгодный для королевы. Он никогда не был так ловок, как этой осенью». (Франсуа Блюш)
И Людовик все это видит. Больше того, он участвует в этом по мере сил. Людовик наблюдает за тем, как Мазарини использует каждую возможность, чтобы разъединить мятежников. Приходится ему наблюдать — и не однажды — и за отступничеством своей мятежной родни.
Когда по королевскому указу 19 января 1650 года Конде, принц де Конти и герцог де Лонгвиль задержаны в Пале-Рояле и заключены в тюрьму в Венсенне, он видит, как его дядя, недавно еще выступавший на стороне Фронды, отмежевывается от них.
«Месье, временно лояльный, заявляет, отрекаясь от родственников, союзников и друзей: «Вот прекрасный улов, пойманы разом лев, обезьяна и лиса!» (Ф.Б)
Очень скоро Людовик будет иметь возможность оценить и степень беспринципности своего дяди, когда тот вновь примкнет к мятежникам. И Людовику придется подчиняться их, мятежников, давлению.
11 марта 1651 года (то есть через три месяца после ареста принцев – см. выше) Людовику приходится подписать приказ об освобождении принцев.
Это происходит на следующий день после «взятия Пале-Рояля» парижанами. Накануне Людовик притворялся спящим, когда толпы горожан ворвались во дворец и в его спальню, чтобы взглянуть на короля и удостовериться, что тот — в Париже и в их руках. А на следующий день к королеве-матери явились бунтовщики и потребовали у нее тот самый приказ об освобождении арестованных ранее принцев.
В это время в Пале Рояле — только Анна Австрийская с детьми и слуги. Мазарини – в изгнании. Королева-мать и Мазарини продолжают переписываться, но что и насколько это облегчает – когда ситуация в Париже меняется ежеминутно, а ответов на письма приходится ждать неделями?
Представьте себе, что чувствовал тогда юный король. Разумеется, эти тяжелые годы не могли пройти бесследно для Людовика, не могли не отразиться на его мироощущении. В это долгое мятежное пятилетие Людовик ощущал себя исключительно уязвимым и временами — беспомощным. И, конечно, всю последующую жизнь будет стараться никогда больше не испытывать ничего подобного.
Именно здесь, на основании этого его опыта, и рождается понимание необходимости: «… создать структуру двора, закрепив за ним статус официального института для того, чтобы знать была под надзором и стремилась служить в свите Его Величества и во главе его армий и могла бы надеяться на новые благодеяния, которые не были бы ни бесплатными, ни оплачиваемыми по тарифу, ни оплачиваемыми чрезмерно». (Ф.Б)
(продолжение следует)
подписывайтесь на мой канал
