Со времен перестройки нет недостатка в публикациях о киносталиниане, вершиной которой стал фильм «Падение Берлина», датируемый 1949 годом. Многие другие фильмы тридцатых-пятидесятых годов не скрывались от зрителя после смерти Сталина, эпизоды с ним легко и просто убирали. Ино дело работы Михаила Чиаурели по сценариям Петра Павленко. В конце тридцатых Ромм с Каплером изготовили дилогию о Ленине, где, конечно, появлялся Сталин, но его образ не доминировал. А Чиаурели снял тогда «Великое зарево», где Сталин был главным героем. И продолжал производить подобную продукцию вплоть до «Великого прощания» о похоронах вождя. Впрочем, это был коллективный фильм.
После «Падения Берлина» был еще «Незабываемый 1919-й», но все же opus magnum Чиаурели и Сталина - фильм о победе в Великой отечественной войне. Да, Чиаурели, Павленко и Сталина. Каждый отснятый эпизод монтировали начерно и отправляли на просмотр вождю. На следующий день получали отснятый материал обратно со сталинскими рекомендациями. По личному указанию Сталина была снята финальная сцена.
Миф Сталина в советском кино – тема многих исследований и на западе. Нисколько не умаляя значения всех этих изысканий, осмелюсь отойти от мифологии к хронологии, дабы понять связь «Падения Берлина» с текущим моментом, с той реальностью, с которой сталкивался вполне земной вождь. Уже название фильма отсылает к его стратегическому поражению 1949 года – провалу блокады Западного Берлина. СССР, а значит Сталин, значительно ухудшили свою репутацию в глазах мирового общественного мнения.
Этот провал завершил цепь поражений Сталина на мировой арене, начавшихся сразу после окончания второй мировой войны, которую СССР все никак не хотел завершать и в конце концов начал третью мировую – дисперсную, гибридную, длительную – которую в итоге проиграл через много лет после смерти Сталина.
В 1949 году окончательно стало ясно, что дальше железного занавеса в Европе Сталина не пустят. Более того, он потерял часть позиций, завоеванных советской армией, – ему отказался подчиняться маршал Тито, опиравшийся на армию, преданную ему и имевшую богатый военный опыт. Черчилль в Фултонской речи 1946 года говорил о железном занавесе от Щецина до Триеста, к 1949 году Триест уже был по другую сторону. В Греции гражданская война, начатая коммунистами при поддержке Сталина и Тито, завершилась поражением, после того как Югославия прекратила поддержку компартии.
Территориальные претензии, предъявленные Турции и включавшие создание советской базы в Дарданеллах, были отвергнуты. Пришлось уйти из Ирана и оставить планы присоединения иранского Азербайджана к Азербайджану советскому. Успехи коммунистов в Китае и Северной Корее во многом напоминали успехи Тито – НОАК была армией Мао, приезжавшего в Москву, изображавшего верного друга и союзника, но при этом очевидно самостоятельного политика. Позиции СССР в странах, освобождавшихся от колониализма, были нулевыми. Ганди и Неру обличались совпропагандой как агенты империализма, компартии в странах Азии подвергались преследованиям. Рухнул израильский проект Сталина, при этом в арабском мире у СССР не было союзников. Во внутренних делах вождь сделал ставку на антисемитизм. В конце 1948 года был арестован Еврейский антифашистский комитет, с января по март сорок девятого очередная кампания проработок и разоблачений коснулась театральных критиков и приняла антисемитский характер.
Потерпели поражение и попытки коммунизации властных институтов в странах Западной Европы. Компартии Франции и Италии оставались сильными и заметными, но во власть их не пускали. В США весь 1949 год шел суд над лидерами тамошней компартии, изобличенной как подрывная организация на содержании СССР. Даже в Бразилии были аннулированы парламентские мандаты депутатов-коммунистов.
Сталин отыгрался в странах танкового социализма. В феврале-48 произошел коммунистический переворот в Чехословакии. Коммунисты окончательно захватили власть в Венгрии. Начались репрессии в высшем руководстве компартий в странах-сателлитах. Но все это меркло на фоне создания НАТО и успешных реформ Эрхарда в западной зоне оккупированной Германии, где была создана ФРГ. Провозглашение ГДР стало слабым утешением – ее потенциал был несопоставим с потенциалом соседки. Да и остальные страны-сателлиты были разрушены войной, послевоенными репрессиями и переустройством на русский лад. От них были одни убытки, особенно после отказа от участия в плане Маршалла.
Советский Союз вышел из войны ослабленным и разрушенным. Хоть и сбылись предсказания Черчилля о превращении СССР в мировую сухопутную державу после победы в войне, потенциал расширения ее границ был исчерпан. Осторожность Сталина дошла до того, что ТАСС в сентябре-49 опроверг испытание атомной бомбы, зафиксированное американцами. Ее наличие в советском арсенале было признано только в марте следующего года.
И самым серьезным ударом стал провал берлинской блокады. Второго падения Берлина не получилось. Сталин именовался отцом народов, но число народов не увеличивалось – отцом китайского и корейского народа, как и народов Югославии, он стать никак не мог и прекрасно это понимал. Много в романе Солженицына «В круге первом» анахронизмов, но самая большая неточность – образ императора земли. Из Сталина его не вышло. Такой же неточностью являются слова Сталина о будущем вторжении в Европу и большой войне, требующей большой чистки. В тот год и до конца своей жизни Сталин думал, как избежать войны. В частности, он сделал все возможное, чтобы в большую войну не перерос конфликт в Корее.
Впрочем, Сталин не был бы Сталиным, если б не нашел неожиданный ответ на провал своих попыток силой расширить сферу доминирования СССР. В апреле-49 в Париже и Праге прошел всемирный конгресс сторонников мира, в декабре-49, накануне юбилея вождя были учреждены сталинские премии за укрепление мира между народами. Сталинская затея была призвана ослабить способность свободного мира к сопротивлению, отравить общественное мнение пацифизмом перед лицом реальной русской угрозы. Это направление деятельности СССР нашло отражение в речи Сталина в финальной сцене фильма, придуманной им самим.
Картина Чиаурели цитируется в самых разных работах следующих лет – от «Сказки о Мальчише-Кибальчише» до «Врага у ворот». А страстная речь Сталина о мире была перенесена в финал фильма «Летят журавли». Не столь уж оттепельная продукция далека от сталинской. Да и Калатозов, до триумфа в Каннах и до «Верных друзей» снял «Заговор обреченных» и «Вихри враждебные».
Так что фильм «Падение Берлина» не только мифотворческий, не только пропагандистский. Для Сталина он был ностальгическим и компенсаторным – особенно финал. Пять лет спустя Михаил Дудин напишет текст песни «В путь» с таким припевом:
Пусть враги запомнят это -
Не грозим, а говорим:
Мы прошли, прошли с тобой полсвета,
Если надо - повторим.
Но в сорок девятом повторение ограничивалось кино- и шоу-реконструкцией. Сталин не только создавал миф, свою концепцию войны и победы, он в кино повторял и войну, и победу, не имея реальной возможности захватить не то что Европу, а вторую половину Берлина, не говоря уже об Югославии, Греции и Турции с Ираном. Вместо этого в августе-49, после неудавшейся блокады Западного Берлина, завершившейся в мае, в оккупированной Германии снимали штурм сорок пятого года.
Где миф, там нет истории. Перестроечные попытки разбирать «Падение Берлина» и прочие фильмы из того же ряда с точки зрения их соответствия известным фактам – занятие бессмысленное, если не принимать во внимание главное. А оно в том, что сталинское отношение к войне и победе ныне свойственно и элите, и массам. В своей книге «Русский тоталитаризм» я писал о том, что семидесятилетие победы сделало очевидным подобное восприятие войны. В цивилизованном мире история осмысливается, в России она отрицается реконструкцией прошлого, которое прошлым не становится. Все смеются: ряженые, ряженые. Но ведь это не только казенщина. Но и не дань памяти. Это массовое отрицание линейной темпоральности. Для выходящих на улицы масс война - не то, что закончилось семьдесят лет назад, а то, что происходит здесь и сейчас. Реконструкторы есть во всем мире, но в пространстве игры, а не реальности. В России же снова "идет война народная". И потому фильм «Падение Берлина» актуален со всех точек зрения.
Другой задачей Сталина было поставить на место маршалов и генералов, а затем и многих других представителей элиты, выдвинувшихся в годы войны. В отличие от громких идеологических кампаний против науки и культуры, сопровождавшихся негласными арестами, послевоенные репрессии не афишировались – открытых судов, митингов и демонстраций не было вплоть до дела врачей, которое должно было вылиться во всенародную поддержку депортации евреев. Все остальные переселения народов до того не афишировались.
Уже весной 1946 года началось дело против высшего командования военной авиации и руководства авиапрома. С того же времени длилась и опала маршала Жукова, что отражено в фильме «Падение Берлина», где не названы поименно руководители СССР, что обезличивает их по сравнению с яркими образами нацистских лидеров. Объяснением может служить то, что в 1949 году начало раскручиваться ленинградское дело, затронувшее высшую номенклатуру. И от греха подальше обошлись без имен. А узнаваемого Берию вырезали в 1953. Могли бы этого и не делать – фильм все равно оказался на полке. Это для простого зрителя. Кинематографисты его смотрели, что заметно по некоторым советским картинам.
Создавая образ императора земли, Солженицын допустил еще одну неточность: Сталин у него готовит массовые репрессии, в то время как с конца войны репрессии не прекращались, затрагивая различные социальные группы, включая высшие эшелоны власти. Впереди еще была чистка в МГБ и дело врачей. Все же поступить с Жуковым так, как с Тухачевским, Сталин не решился, хотя ближе к своей смерти был готов уничтожить и Берию, и Маленкова, и Молотова. Начать большую войну в условиях репродуцируемой им самим нестабильности вождь никак не мог. Но и на новый большой террор не пошел: сажал и убивал без прежнего размаха. Все больше переселял народы и покорял природу.
Положение Сталина к его семидесятилетию при всем внешнем великолепии сопоставимо с положением Гитлера к концу войны и к финалу фильма. Во внешней политике одни поражения, внутри страны – вечный страх, заставляющий проводить репрессии на уровне секретарей ЦК и руководства госплана, держать в узде генералов, готовить чистку МГБ. Поражения СССР в международных делах были элите известны и понятны, трактовались как проявление слабости вождя. Это надо помнить при оценке той части «Падения Берлина», в которой показаны Гитлер и его окружение. Фильм должен был напомнить о победе Сталина, но он как его соавтор поневоле воспроизводил в нем свою тревожность.
А вот в чем Солженицын был точен, так это в близости Сталина русскому народу, который вполне устраивал кремлевского горца, а горец устраивал народ. Еще одна задача Сталина как соавтора «Падения Берлина» – показать русский – именно русский – народ таким, каким он был ему нужен. Эту задачу решал Борис Андреев, герой которого боялся Сталина больше, чем немцев. Он ставил рекорды на своем мартене, но без санкции товарища Сталина даже бабу в койку не мог затащить. При этом русский народ в соответствии с тостом Сталина 1945 года был народом руководящим. Всю войну он вел за собой двух младших братьев – украинца и человека с фамилией Юсупов с ярко выраженными монголоидными чертами, что должно было вызвать ассоциации не столько со Средней Азией, сколько с Китаем. Собственно, это три богатыря. Семь лет спустя Борис Андреев сыграет заглавную роль в фильме «Илья Муромец», где, кроме троицы с картины в каждой чайной, повторится еще и былинный сюжет вызволения из полона подруги воина. Правда, в «Падении Берлина» нет другого сюжета, встречающегося в эпосе разных народов, – поединка отца с сыном. В фильме «Илья Муромец» он есть.
Можно, конечно, вспомнить «Руслана и Людмилу», но сюжет с полоненной красавицей и уроженцем Востока, ведомым русским богатырем был обыгран Александром Роу за пять лет до «Падения Берлина» в фильме «Кащей бессмертный». Но там была честная сказка, а в 1949 году сказка стала частью историко-художественной концепции.
Чиаурели не несет ответственности за эту концепцию, разработанную Сталиным и Павленко. Первоначально Сталин планировал снять десять фильмов, посвященных десяти сталинским ударам в заключительной стадии войны. Но после появления «Третьего удара» и «Сталинградской битвы» все силы были брошены на проект о последней битве, тем более что действие фильма охватывало всю войну и предвоенное время. Участие вождя напоминает соавторство Альберта Шпеера и Гитлера, создававших архитектурный облик третьего рейха. Их совместное мифотворчество в камне было рассчитано на тысячелетия – Шпеер говорил, что строить надо с расчетом на то, чтобы будущие руины были величественны, и Гитлер его поддерживал. Но при этом миф творился в потоке событий, с учетом текущего момента и злобы дня. Так делалось и «Падение Берлина»
Режиссер не мог не понимать, какая ответственность лежит на нем, что это задание куда серьезнее и «Великого зарева» и «Клятвы», что оно сопоставимо с установочным фильмом тридцатых – «Великим гражданином» Эрмлера. Снятый в тридцатые тоталитарный шедевр получил мировое признание и ставился в один ряд с лучшими фильмами мира. У «Падения Берлина» была совсем другая судьба. Еще в 1946 году другой фильм Эрмлера – «Великий перелом» - получил Гран-при в Каннах. Картина Чиаурели могла рассчитывать только на Хрустальный глобус карманного фестиваля в Карловых Варах. Впрочем, это не мешало другим советским фильмам получать не самые главные премии в Каннах еще при жизни Сталина, а до Золотой пальмовой ветви картины «Летят журавли» оставалось всего девять лет.
«Великий перелом» победил на том фестивале вполне заслуженно. Но Сталина этот фильм никак не устраивал. Эрмлер решил повторить ход из «Великого гражданина», сделав главным героем не вождя, а его верного соратника - генерала Муравьева, в котором угадывался Жуков. Первоначальное название картины «Генерал армии». Исторической достоверности в ней не было, неясно даже было, когда происходит ее действие, были соединены эпизоды битвы за Сталинград и на Курской дуге. Главное другое – это был военно-психологический фильм. Михаил Державин-старший создал образ полководца, принимающего решения, в которых он сам сомневается, понимающего, что война ведется из последних сил, что противник силен и катастрофа возможна.
Работа Эрмлера доказывала, что соответствие историческим деталям еще не гарантирует правды, что вымысел может быть антагонистом фальсификации. Своего рода противоположностью «Падению Берлина» стал фильм Григория Чухрая «Баллада о солдате», героя которого зовут так же, как персонажа Бориса Андреева, - Алеша. Даже сюжет этого фильма фантастичен – летом сорок второго года никто солдатам отпуск домой не давал. И погоны тогда никто не носил. Но Чухрай сознательно использовал такие приемы, чтобы отделить время художественного произведения от времени исторического. Само слово «баллада» отсылало к эпосу и мифу. Только это был миф солдатский, а не генеральский, как у Эрмлера, и не миф об инкарнации божества, как у Сталина с Чиаурели.
Возможности у Чиаурели были безграничными. Он был, как ни странно это прозвучит, свободен при работе над этим фильмом. Правда, то была свобода и от химеры совести, но снявши голову по волосам не плачут. Перед ним не стоял вопрос «что?», единственным был вопрос «как?». А ответ у него был как у человека, имеющего опыт художника, скульптора и археолога. Последнее формирует особое отношение к миру предметов.
О художественных приемах Чиаурели сказано достаточно. Его успех связывают с решением экранного образа вождя как говорящей статуи – сказался опыт скульптора. В «Падении Берлина» в большинстве эпизодов Сталин присутствует стоя, а не расхаживая по кабинету, как в «Освобождении». Статую можно назвать и по-другому – идол.
Чиаурели, в прошлом художник, создал триста цветных эскизов для всех сцен фильма. Светлый китель Сталина и тона его кабинета противопоставлялись зеленым, коричневым, синим цветам интерьеров Рейхстага. Сцена свадьбы Гитлера и Евы Браун, которую они затеяли перед самоубийством, снята с преобладанием мутно-зеленого цвета. В павильонах «Мосфильма» были выстроены макеты рейхстага в нескольких вариантах — в натуральную величину и с перспективными сокращениями. Музыка Шостаковича содержит автоцитаты из Седьмой симфонии, в кадрах о сталинградской победе слышен Глинка, а марш Мендельсона на свадьбе Гитлера и Евы Браун, запрещенный в рейхе с 1934 года, звучит на фоне разрушаемого Берлина и гибнущих мирных жителей.
И все же основным приемом создания образа Сталина стало зеркальное отражение его в образе Гитлера и его окружения. Создавая сталиниану, Чиаурели вместе со своим обожествленным соавтором создал шедевр гитлерианы, стоящий в одном ряду со сравнительно недавним «Бункером». Надо признать, что в фильме есть очевидные цитаты из чаплинского «Великого диктатора». Теология трансформировалась в демонологию. Работа актера Малого театра Владимира Савельева ничем не уступает работе Бруно Ганца в «Бункере», а до него – Фрица Дица и Энтони Хопкинса. Все гитлеровское окружение, включая генералов, названо поименно и сыграно блестяще – актерам просто-напросто было что играть
Следует отметить одну особенность советского кино. Ленина во все времена играли выдающиеся артисты, известные другими работами. Из исполнителей роли Сталина таким может быть назван лишь Алексей Дикий. Только в постсоветское время вождя стали играть лучшие русские актеры. Да и на Западе из тамошних звезд среди исполнителей это роли может быть назван разве что Майкл Кейн.
Гитлериана начинается на тридцать пятой минуте фильма, когда Гитлер принимает посланцев европейских стран. Там много смешных деталей, вроде фески, запрещенной еще Ататюрком, на голове одного из турок и звезды Давида на мундире представителя Японии. Но главное в заявлении Гитлера: я перевожу стрелки истории на столетия вперед. Ответ Сталина в финале: он встречается с представителями разноязыких народных масс, говорит о новой странице истории и провозглашает мир во всем мире для простых людей.
В начале картины происходит заочное столкновение Сталина с Гитлером, который по радио слышит выступление советского вождя на параде 7 ноября. Второе в финале – слова Гитлера: «Сталин всех поставил на колени». И, конечно, весьма показательно повторение Гитлером сталинского приказа лета-42 в иной редакции: «Не отступать ни на шаг!».
Сталин приписал Гитлеру собственные грехи, изобразив затопление берлинского метро делом его рук. Очевидна параллель с гибелью тысяч людей при взрыве плотины Днепрогэса и затоплением территории близ канала имени Сталина при обороне Москвы. Тоннель берлинского метро в ночь на 1 мая взорвала 2-я штурмовая инженерно-сапёрная бригада при 8-й армии генерала Чуйкова, и никто этого никогда не скрывал. Было это повторено в разных местах города, уровень воды в тоннелях был около полутора метров, растекалась она вовсе не так стремительно, как показано в фильме, где воссоздан всемирный потоп городского масштаба.
Ряд сознательных искажений в фильме связан с тем, чтобы свести на нет участие маршала Жукова в берлинском сражении. В частности, это сделано в эпизодах переговоров Кребса с Чуйковым. Но это обычное дело для советского кино и не отличает «Падение Берлина» от другой подобной продукции. Про то, как изображены союзники, и говорить нечего.
Покадровый разбор фильма можно продолжать долго – занятие захватывающее. Но главное сказано: Сталину надо было доказать самому себе, что его двойник-соперник – больший лузер, чем он сам. Удачен ли был столь грандиозный сеанс психотерапии для него, мы не знаем. Очевидно другое: сталинская реконструкция совсем недавнего прошлого полностью соответствует нынешнему воспроизводству событий более чем семидесятилетней давности, которое заменяет русскому народу и знание собственной истории, и внутреннее развитие. Русские берут Берлин сегодня и ежедневно, не замечая ни разрушения страны, ни деградации ее населения, то есть самих себя. Тоталитарный распад социума и личности продолжается под величественную музыку Шостаковича.
Впрочем, надо признать: в отличие от конца сороковых годов, экспансия России не встречает сопротивления. Так что нынешние вожди в психотерапии не нуждаются.
