«Слово о полку Игореве» − великий литературно-исторический памятник, посвященный походу Игоря Новгород-Северского против половцев в 1185 г., т.е. почти через два столетия после крещения Руси. Само «Слово…», разумеется, написано значительно позже. И тем не менее оно просто пронизано языческими символами! Боян – по-видимому, известный сказитель − называется внуком Велеса, ветры − внуками Стрибога, а князья − «Даждьбожьими внуками». Во время похода русского войска в Дикую степь, им вслед Див «кличет вверху древа» (Див – птица, посланник языческих богов, предвещающий скорую смерть или серьезные бедствия тому, кто его увидел). Хорс, одно из наименований солнечного божества, именуется в «Слове…» Великим; таково его титулование в иранской мифологии и известное славянским племенам Юга, жившим вблизи Великой Степи – полянам, наверняка – уличам и тиверцам, возможно – и северянам. Упоминаются в «Слове…» и практически неизвестные персонажи, но наверняка из языческого пантеона − Карна и Желя, которых некоторые исследователи считают олицетворениями тоски и печали.
Возникает вопрос: почему «Слово…», великий памятник православной Руси, представляет собой чуть ли не энциклопедию язычества? И почему языческие символы сопровождают русскую рать, идущую в степь? Не потому ли, что цели похода не вполне отвечали христианским принципам? Князь Игорь совершал не только походы против половцев, но и активно участвовал в междоусобных войнах на Руси. Он также предпринимал совместные с половцами походы – например, против Давыда Ростиславича Смоленского под Друцк. Следует указать, что пламенная патриотическая речь Игоря перед своей дружиной в преддверии похода, описанного в «Слове…» («Лучше ведь убитым быть,/Чем плененным быть;/Сядем же, братья,/На борзых коней/Да посмотрим хоть/На синий Дон»), выглядит не слишком убедительно в свете того, что поход планировался несколькими князьями, но Игорь двинулся в степь в одиночку, желая самому стяжать славу победы и, по-видимому, рассчитывая единолично захватить половецкое имущество. Эта речь очень похожа на позднейшую вставку переписчика, что часто бывало при переписывании летописей. Не красит образ князя и тот факт, что его дружинники ударили по половецким кочевьям в отсутствие половецких войск, и «…помчали красных девок половецких, с ними золото и ткани». Это больше похоже на грабительский набег, чем на поход из патриотических побуждений – он напоминает те набеги, что производили в отношении Руси сами половцы. Может быть, обилие языческий символики в «Слове…» как раз является намеком автора на то, что действия князя не вполне соответствуют христианским нравственным нормам?
Зато поведение князя Игоря похоже на то, как вели себя русские князья в Прибалтике двумя десятилетиями позже. О нравственном облике русских князей (а он находился в прямой зависимости от их приверженности христианским ценностям) писал Л. Гумилев: «А славянские князья воевали друг против друга, и Роман Мстиславич − яркий тому пример. Он "устремлялся на поганых, как лев, сердит как рысь, губил, как крокодил, проходил землю их, как орел, а храбр был, как тур". Но эти "поганые" были соседние литовцы, ятвяги и половецкие женщины, которых Роман полонил в то время, когда их мужчины пошли на помощь болгарскому царю Иоаннице, стремившемуся заключить с греками пристойный мир (1201 г.). Набег Романа был совершен в 1202 г., очевидно, в угоду его верным союзникам и заклятым врагам половцев - торкам.
Всю остальную жизнь он проливал русскую кровь, от Новгорода до Галича, предавал друзей и родных и никогда не щадил слабых. Роман был больше похож на римского солдатского императора III в. или на тюркского эмира XV в., чем на графа Аквитании, Ломбардии или Саксонии» (Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. Gumilevica, электронная версия).
И совсем не красят русских князей события, предшествовавшие битве на Калке с монголами в 1223 г., и трагическая история самой битвы. Вспомним, что тогда к Киеву бежали половецкие орды, разбитые войском монгольских полководцев Субэдэя и Джэбэ, и попросили русских о помощи. Поскольку русские князья находились в союзнических, а часто и родственных отношениях с половецкими ханами, к просьбе половцев в Киеве отнеслись предельно серьезно и собрали съезд всех основных князей, чтобы решить, что делать дальше.
Вождем половцев был хан Котян Сутоевич – тесть сильнейшего русского князя Мстислава Галицкого «Удатного»; кстати, свои пламенные призывы о помощи хан сопроводил ценными дарами князьям (т.е. взятками). Русские князья решили выступить на защиту половцев, что, в целом, понятно из-за тесных связей двух народов. Со всей Руси под Киевом собралось громадное войско – такого ранее не собиралось никогда (историки спорят о его численности, но она составляла не меньше 40 тысяч воинов, а возможно, даже 80 тысяч).
Монголы прислали в Киев послов, заявивших: «Слыхали мы, что вы идете против нас, послушавши половцев, а мы вашей земли не трогали, ни городов ваших, ни сел ваших; не на вас пришли, но пришли по воле Божией на холопов и конюхов своих половцев. Вы возьмите с нами мир; коли побегут к вам, − гоните от себя и забирайте их имение; мы слышали, что и вам они наделали много зла; мы их и за это бьем». Конечно, трудно было бы ожидать, что русские князья приняли бы монгольские предложения, но их реакцию назвать разумной тем более нельзя: послов изрубили. Есть версия, что это сделали присутствовавшие на переговорах половцы, но это не меняет сути дела: произошло убийство послов, причем в присутствии ведущих русских князей – преступление, после которого война стала неизбежной. Князья не могли не знать, что убивать послов нельзя – все-таки они не были вождями совсем уж диких племен. Тем более, что, узнав о разгроме монголами половцев – мощнейшей военной силы на востоке Европы и в прилегающих частях Азии − стоило задуматься над целесообразностью нанесения столь жестокого оскорбления народу, обладавшему такой военной силой. Опять, как и в случае с походом Игоря против половцев, и с войнами русских князей с крестоносцами в Прибалтике, несоблюдение христианских нравственных норм, жестокость и крайнее легкомыслие шли рука об руку.
Русско-половецкое войско, двинувшееся на монголов, имело огромное численное превосходство – не менее чем в 4-5 раз, и не сомневалось в победе. Монголы, отбиваясь, медленно отходили на восток; при этом русские и половцы убивали всех пленных и добивали раненых, что значительно превышало общепринятые в то время нормы жестокости. Вскоре это аукнулось не только князьям, но и всей Руси.
На берегах Калки монголы прекратили отступление и изготовились к битве: скорее всего, у них кончились стрелы и продовольствие, а кони настолько устали, что бежать дальше они уже не могли. После истребления послов и убийств пленных и раненых монголы не могли рассчитывать и на переговоры с русами, и решились на бой насмерть. Русско-половецкое войско, вместо того, чтобы сразу обрушиться на малочисленные и измученные монгольские отряды, остановилось на отдых – и дало отдохнуть монголам. Воины Субэдэя и Джэбэ набирались сил, кормили коней и готовились к битве, а русские князья и половецкие ханы устроили грандиозную попойку (в монгольской армии за употребление спиртного во время войны полагалась смертная казнь). И «погуляли» три Мстислава – Киевский, Галицкий и Черниговский – так сильно, что переругались и даже подрались. Побитый Мстислав Киевский (между прочим – великий князь, которого остальные должны были слушаться!), обиженный и похмельный, отказался идти в бой и со своими воинами (не меньше трети всех русских сил!) начал строить укрепление. Он заявил, что в бой не пойдет. При этом место для полевого укрепления от выбрал просто феноменально легкомысленно – в стороне от переправы с лодками и без источников воды!
Но и без киевских полков союзники имели большое преимущество над монголами. Галицкие, черниговские и половецкие войска ринулись в битву − с похмельными князьями и ханами во главе, а возможно, и простые воины тоже перед этим перебрали вина. Монголы применили в бою испытанный прием – ложным отступлением они спровоцировали хаотичное выдвижение русско-половецкого войска вперед и нанесли сильные удары по флангам, раздробляя силы противника.
Битва привела к небывалому разгрому русских и половцев; если половецкие отряды, сразу бросившись прочь с поля боя, понесли относительно небольшие потери, то русское войско потеряло убитыми 80% состава. Пленных монголы не брали, раненых перебили (что естественно после такого же поведения русских и половцев в ходе преследования монголов от берегов Днепра до Калки). Крепость, построенная киевским войском, сдалась монголам через три дня из-за отсутствия воды: все сдавшиеся были убиты.
Показательно, что остатки галицких частей, добежавшие до Днепра, изрубили лодки, чтобы бежавшие следом за ними черниговцы не могли переправиться – таков был уровень общерусской солидарности! И как это не соответствует христианским нормам поведения!
Разгром русских войск монголами на Калке продемонстрировал крайне низкий профессиональный, интеллектуальный, а главное - нравственный уровень русской элиты.
Несмотря на решительную победу при Калке, монголы стали готовиться к окончательному разгрому половцев и их союзницы Руси. Яса (Конституция) Чингисхана содержала пункт, предусматривавший ведение войны до полной победы над врагом; кроме того, монголы опасались ответного удара русско-половецких войск (Чингисхан, узнав о битве при Калке, сказал: «Путь от Керулена до Днепра равен пути от Днепра до Керулена», что означало возможность появления врага в самой Монголии). О плачевном состоянии русских войск после поражения хан монголов не знал…
Через 14 лет после поражения на Калке, в 1237 г., мощное монгольское войско, сокрушив основные силы половцев, Волжскую Булгарию и воинственных башкир, вторглось в русские княжества. В течение трех месяцев чудовищному разгрому подверглись Рязанское и Владимиро-Суздальское княжества, после чего монголы отошли в степь, чтобы добить последние отряды половцев, еще продолжавших сопротивление. В 1240 г. монголы нанесли удар по Черниговскому, Киевскому и Галицко-Волынскому княжествам, разгромив их одно за другим (помощи друг другу они не оказали), после чего ураганом прошли по Польше и Венгрии и попутно истребив армию немецких рыцарей, возвратившись в половецкие степи через хорватские, валашские и болгарские земли, также подвергшиеся опустошению.
Винить русских за поражение от монголов не имеет смысла: в силу особенных и до сих пор окончательно не понятных историкам обстоятельств монгольская армия в то время по военной силе превосходила все прочие вооруженные силы. Чингисхану удалось создать чрезвычайно эффективную военно-бюрократическую систему тоталитарного типа и сверхдисциплинированную армию, не знавшую ни феодальных, ни племенных, ни религиозных различий. Подобно римским легионам, монгольская армия состояла из одинаково организованных и единообразно вооруженных частей и соединений, чего в то время нигде в мире не знали. Монголы сумели взять на вооружение все технические новшества Востока (баллисты, катапульты, порох, ракеты, системы связи, единую медико-санитарную службу, с большой вероятностью – артиллерию), чем сами государства Китая, Кореи и Вьетнама по ряду причин воспользоваться не сумели.
В связи с этим спекуляции на тему «если бы русские князья объединились, то тогда Русь бы победила» − бессмысленны. Войну с монголами выиграть было невозможно в принципе, несмотря на относительно небольшую численность их войска. Дело в другом: ее можно было по-другому вести и добиться совершенно других результатов (хотя они в любом случае были бы тяжелыми). Беда в том, что русские князья после Калкинского разгрома не извлекли из него никаких уроков. С 1229 г. (восемь лет!) на Русь поступали сведения о том, что монгольские войска шаг за шагом приближаются к границам Руси, громя своих противников одного за другим. На Руси было известно, что Монголия расценивает истребление посольства и поход русских войск к Калке как объявление войны и намерена эту войну продолжить до победного конца. Известно было и о силе монгольской армии. Но для укрепления обороны не было сделано практически ничего – только с Булгарией велись какие-то переговоры, но, когда монголы ее уничтожали, русские дружины ей не помогли. Не было и попыток объединить силы княжеств; даже когда войско Батыя завоевывало Рязань, черниговский князь Михаил отказался ей помогать, вспомнив, что рязанцы за 14 лет до этого отказались принять участие в походе на Калку. Его обида понятна, что стоило ли ее лелеять в час, когда страшный враг вот-вот разгромит всю Русь? Но имеет ли смысл вообще говорить о равнодушии разных княжеств к судьбе друг друга, если в момент вторжения монголов во Владимиро-Суздальское княжество его соправитель Ярослав с половиной войска, вместо того, чтобы отражать врага, идет воевать с «Литвой» на Протве? А такие крупные города княжества, как Ростов и Углич, отказались сопротивляться монголам и дали им провиант и лошадей. На территории Новгородской республики монголы осадили богатый Торжок, но Новгород отказался послать войска ему на помощь! Стоит ли упоминать о том, что не затронутые нашествием Смоленское и Турово-Пинское княжества ничего не предприняли для помощи соотечественникам?
О том, что успешной борьбе русских дружин с монголами, по крайней мере в какой-то степени, препятствовало противостояние христиан и язычников косвенно свидетельствует эпизод, связанный с осадой Козельска. «…Профессор Н. В.Тимофеев-Ресовский рассказал мне по детским воспоминаниям, что около Козельска есть село Поганкино, жители которого снабжали провиантом монголов, осаждавших "злой город". Память об этом была в XX в. настолько жива, что козляне не сватали поганкинских девиц и своих не отдавали замуж в Поганкино» (Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М.: Мысль, 1989).
Название «Поганкино» означает, что в большом селе под Козельском (а оно должно было быть очень большим, если не только попало в летопись, но и сохранилось до ХХ века) жили «поганые» − либо осевшие там кочевники (половцы или печенеги), либо соплеменники-славяне, сохранившие языческую веру. Совершенно очевидно, что горожане и соседи-поганкинцы испытывали друг к другу сильнейшую неприязнь, иначе селяне не помогали бы уничтожать горожан столь активно, что память об этом сохранилась на века. Резонно предположить, что таких «поганкиных» на Руси в то время было немало.
К 1240 г. большая часть Руси лежала в руинах; владимирские, рязанские, галицкие, киевские и черниговские князья признали вассальную зависимость от монголов. Об этом страшном времени написано выдающееся «Слово о погибели русской земли», неизвестный автор которого справедливо винит в постигшей страну беде не монгольских интервентов, а самих русских князей. Но князья разрушали Русь не только потому, что были «плохими» − глупыми и непатриотичными, а потому, что так хотели их подданные. Черниговцы больше хотели воевать с владимирцами, чем объединяться с ними против внешнего врага; тем же владимирцам был понятнее союз с монголами против галичан, а галичанам – союз с папским престолом против владимирцев и черниговцев.
Получается, что христианская вера в первой половине XIII века уже не объединяла русские земли, если православные галичане предпочли союз с католиками, а владимиро-суздальцы – с монголами и против католиков. А выбор Александра Невского в пользу монголов – отдельная тема, но и он свидетельствует во всяком случае об сильнейшем ослаблении и даже исчезновении христианской солидарности и между народами Европы и Руси, и между русскими княжествами, и между самими князьями.
Русь была на грани гибели еще до монгольского вторжения. Междоусобные войны носили столь ожесточенный характер, что назвать их феодальными совершенно неверно, да и феодализм как уклад на Руси в то время был в зачаточном состоянии. Киев, Галич, Чернигов, Рязань задолго до нашествия Батыя были столько раз и столь зверски разорены, что не успевали отстроиться, и защищать их руины было трудно, а иногда и просто некому, если, как уже упоминалось, в Чернигове оставались лишь «псари да половцы».
Еще в конце XII века на Руси начинается т.н. безмонетный период, характеризовавшийся почти полным отсутствием в обращении монет − как отечественных, так и иностранных. Страна возвращается к натуральному хозяйству. Историки связывают это с наступлением немецких и шведских крестоносцев в Прибалтике, а также с прекращением отношений с Византией, рухнувшей под ударами крестоносцев (1204 г.). К этому можно добавить и ужесточение войн с Польшей и Венгрией на западе и с Волжской Булгарией – на востоке, и потерю выхода к Черному морю, отрезанному половцами и язычниками-берладниками. Да еще Литва присоединяла одну русскую волость за другой. Все это вызвало сильнейший экономический и культурный упадок. Это и была «погибель русской земли».
Крушение такого огромного государства, как Киевская Русь, всегда определяется множеством причин. Помимо усиления внешних войн и внутренних конфликтов, огромную роль сыграла неупорядоченность и архаичность государственного устройства Руси. Приняв первый свод законов («Русскую правду»), русские князья сделали огромный шаг вперед по сравнению с временами, когда писаных законов не было вообще, но он уже тогда отставал от требований времени. «Русская правда» соответствовала родоплеменным сводам законов − таким, как Бургундская, Вестготская и Салическая «правды» бургундов, вестготов и франков. Однако они создавались, во-первых, под влиянием римского права, а во-вторых − они принимались в V-VI веках, а «Русская правда», являвшаяся документом родоплеменного общества в чистом виде – в XI веке. Эффективно регулировать общественные отношения в русском государстве она не могла, так как устарела еще до своего написания. «Правда Ярославичей», принятая позднее, создавалась на той же правовой базе и ничего принципиально не меняла. На Руси сохранялось лествичное право княжеского престолонаследия (замещение престола братьями по старшинству), свойственное догосударственным образованиям (вождествам). Такая устаревшая система власти приводила к бесконечным междоусобицам и расшатывала общественную жизнь. До монгольского нашествия на Руси важным органом власти было вече – племенное собрание без четких прав, функций, регламента и системы выборов. В Новгороде и Пскове даже существовали вечевые республики – при том, что вече, этот реликт родоплеменного строя, к тому времени был фактически недееспособным органом власти! В результате власть в вечевых республиках перешла в руки олигархии, сохранившей древний институт веча только для придания своей тирании видимости законности и публичности.
Сохранение древних родоплеменных обычаев и законов и их кодификация свидетельствуют об отсутствии внешнего влияния на законотворческий процесс. То есть русские князья, принимая «Русскую правду» и «Правду Ярославичей», не были знакомы с византийскими и прочими документами, разработанными в более развитых государствах. И не было при них грамотных советников − греков, болгар или немцев. Значит, и грамотных русов было крайне мало; косвенно это подтверждает предположение, что христианство укоренилось на Руси ко времени монгольского нашествия весьма поверхностно, иначе образованные монахи повлияли бы законодательство.
Уровень культурного развития Руси в конце XII − начале XIII веков вошел в противоречие с потребностями развития государства и общества, что вызвало жестокий кризис, сопровождавшийся гражданскими и внешними войнами, а также, судя по косвенным, но убедительным данным – упадком христианства и возрождением язычества. Эти коллизии поставили Русь на грань гибели, от которой стране пришлось отходить мучительно долго – в течении более трехсот лет.
Монгольское завоевание укрепило положение церкви на Руси, поскольку завоеватели видели в ней организующую силу, на которую можно было опираться для прочного контроля над страной. Благодаря монголам церковь стала мощнейшим государствообразующим институтом и, по сути единственным носителем современной цивилизации, что ставило ее в уникальное положение. Церкви и особенно монастыри были центрами прогресса и единственными источниками образования и вообще знаний.
Монголы и их наследники – исламизированные татары – православную церковь не трогали и даже не облагали налогами. При том, что княжеская власть и боярство были сильно ослаблены в результате ига – в военном, финансовом и в политическом плане – церковь, напротив, окрепла. Свою роль сыграло и то, что во время ига произошел массовый отток непримиримых русских язычников за границу: монголы, а затем татары нанимали в их в свои войска, в отряды налоговиков-баскаков, в казачество – для охраны дорог и борьбы с разбоями. Язычники-наемники уходили с территории Руси на собственно монгольские территории – на Дон, на Волгу, в не входившие в состав Руси низовья Днепра, Днестра и Буга; даже в Пекине при монгольской династии Юань был расквартирован русский гвардейский полк, состоящий из язычников.
Частичная изоляция Руси от культурных центров тогдашней Европы привела к еще большему замедлению и без того неполной христианизации страны. В письме митрополита Макария Ивану Грозному (1534 г.!) сообщается о том, что «скверные мольбища идольские сохранялись и до царства великого князя Василия Ивановича», а также, что в качестве мольбищ используются «лес и камни и реки и болота, источники и горы и холмы, солнце и месяц и звезды и озера». А последние вспышки язычества, как отмечено выше, происходили на русских землях даже во второй половине XVII века. Это оказало серьезное влияние на дальнейшие судьбы страны.
(Выдержка из статьи http://www.historicus.ru/prinyatie-hristianstva-na-rusi/).
