«В доме пусто. Я один...» (Константин Паустовский).
«В мире никого нет. В мире только Бог, небо и я». (Зинаида Гиппиус).
«И просыпается поэзия во мне». (Александр Пушкин).
«Ты не можешь сидеть и ждать, когда придет вдохновение. Ты должен выслеживать его с дубинкой в руках». (Джек Лондон).
Как часто наедине с собой бывает холодно и неуютно. Пытаешься вдохнуть всей грудью воздух, и ничего. Ловишь пустоту и тебя обдает леденящим ветром.
Марсель Пруст. Писатель, который, за короткое время, отмеренное ему Богом, сотворил невозможное – прожил две жизни.
Светскую! Во фраке, с закрученными усами и с орхидеей в петлице. Тогда он позировал перед фотографами, элегантно подставляя руку под подбородок, тогда он убивал время в модных салонах, тогда он засиживался в кафе и наслаждался автомобильными поездками за город… Даже писал, хотя безуспешно – сам тоже не впечатлялся, но все же.
И наконец, другую жизнь! В произведениях. В поисках утраченного времени… Пруст станет затворником – изменит образ жизни, и образ мыслей, и образ творчества. Он останется наедине со своей астмой, той, что преследует его с десятилетнего возраста. Он положит все остатки сил на плаху творчества. Именно эту, вторую жизнь, он будет считать настоящей.
…Марсель навсегда закроет двери своей комнаты, специально обитой пробковым деревом, чтобы никакой шум снаружи не проникал в кабинет.
«Итак, я пришёл уже к тому выводу, что мы не свободны перед произведением искусства, что мы творим его отнюдь не по собственной воле, но, поскольку оно уже ранее, до всего, до замысла, существует в нас и является объективной, но скрытой реальностью, мы должны открыть его, как закон природы».
Его ждут 16 лет заточения - чтобы отыскать свое «утраченное время». Из прежних записей и записей «эпохи заточения» создан цикл из семи романов «В поисках утраченного времени». Приблизительно 3 200 страниц, 1 500 000 слов. На сцену «Поисков…» выведено более 2 000 персонажей. В одну из последних ночей, в присутствии смерти, стоящей на пороге, он прокричит своей домохозяйке Целисте, что нужно внести некоторые изменения в рукопись романа «Отчаяние Альбертины»…
Да… именно в отчаяние Альбертины, а не в отчаяние Пруста.
Да, чуть не упустил, в семи томах Пруста не нашлось места только тому, как он творил. Как просыпался среди ночи от нехватки воздуха. Ему захотелось сохранить эту тайну.
Просыпаешься среди ночи – бьешься за свое право дышать, потом за право быть гением… Все имеет особенный смысл. Потому бьешься за крохотную возможность раскрыть тайны своего воображения.
«…Нам необходима опасность неосуществимости».
Роман вырастет лишь из тех образов, которые создает память главного героя, которого так же, как и автора, зовут Марсель.
«Лучшее, что хранится в тайниках нашей памяти, — вне нас; оно — в порыве ветра с дождем, в нежилом запахе комнаты или в запахе первой вспышки огня в очаге, — всюду, где мы вновь обнаруживаем ту частицу нас самих, которой наше сознание не пользовалось и оттого пренебрегало, остаток прошлого, самый лучший, тот, что обладает способностью, когда мы уже как будто бы выплакались, все-таки довести нас до слез». (Марсель Пруст «Под сенью девушек в цвету»).
Как хотя бы приблизиться к Прусту? Может избрать для себя добровольное заточение, какое избрал он сам. Один из персонажей Мураками сказал: «Чтобы полностью прочитать Пруста, надо сесть в тюрьму».
Андрей Тарковский рассказывает о том, чего он ожидал бы от молодых людей: «Думаю, мне бы хотелось сказать им только то, чтобы они умели больше находиться в одиночестве. Любили бы быть наедине с самим собой почаще. …Мне кажется, каждый человек должен учиться с детства находиться один. Это не значит, быть одиноким. Это значит – не скучать с самим собой».
Прослушал несколько раз – будто разговаривал с ним: интонация голоса заставляет думать, что ты где-то рядом, стоишь за тем же деревом.
Когда ищешь спасение - ты его не находишь… Но когда ищешь путь - ты в пути. И отчаянию тебя не достать, за закрытыми дверьми - баррикада из твоих книг...
Отрывок из письма издателю Гастону Галлимару, которое Пруст напишет на пороге смерти, измученный болезнью и почти ослепший:
«Другие могут наслаждаться целым миром – и я рад за них. Но сам я лишен движения, слов, мыслей, простого облегчения от утихшей наконец боли. Изгнанный из самого себя, я нахожу прибежище в томах [«Утраченного времени»] ... лишенный всего, я поглощен тем, что в мире духовном наделяю книги жизнью, для меня уже недосягаемой».
