Глава "Другу-поэту" здесь
Павел Васильев владел даром импровизации, как никто другой. Николай Анов, знавший Павла ещё с Новосибирска (Анов работал в журнале «Сибирские огни» ответственным секретарём), вспоминает: «Писал Павел удивительно быстро. Однажды в доме у Феоктистова, где обычно собирались писатели, затеяли пари: кто быстрее напишет стихотворный экспромт на тему о гражданской войне. Первым закончил Павел. Стихотворение «Лагерь», написанное тогда в несколько минут, выдержало проверку временем, мы относим его бесспорно к васильевским шедеврам. Чего стоят такие вот строчки, как эти, заключающие стихотворение:
И кто-то уж пошёл шататься
По улицам и под хмельком,
Успела девка пошептаться
Под бричкой с рослым латышом.
И гармонист из сил последних
Поёт во весь зубастый рот,
И двух в пальто в овраг соседний
Конвой расстреливать ведёт.
Люди идут принимать смерть, а кругом жизнь продолжается, как будто ничего не случилось. И это страшно! Среди более двухсот стихотворений, что он написал за свою короткую жизнь, такой вот блестящей скорописи, я думаю, у него немало, но «Бухта», которую он сочинил шестнадцатилетним на берегу Амурского залива, со мной согласятся многие, особенно хороша.
Он приехал во Владивосток вместе с Костей Вахниным из Семипалатинска в 1926 году с направлением из губоно. Но в университет их не приняли по причине отсутствия рабоче-крестьянского происхождения (эта дискриминация молодежи длилась до 1935 года, когда, наконец, несправедливый закон был отменён). Костя уехал обратно в Казахстан, а Павел пошёл по редакциям предлагать свои стихи. Стихи понравились. Известно, что Рюрик Ивнев и Лев Повицкий, случайно оказавшись тогда во Владивостоке, организовали для Васильева в университете творческий вечер и помогли ему опубликовать в газете «Красный молодняк» стихотворение «Октябрь» («Сегодня осень кажется весною»). Рюрик и Васильев обменялись стихотворными посланиями.
Первый написал стихи, заканчивающиеся так:
В глаза весёлые смотрю.
Ах, всё течёт на этом свете.
С каким же чувством я зарю
И блеск Есенина отметил.
Льняную голову храни,
Её не отдавай ты даром,
Вот и тебя земные дни
Уже приветствуют пожаром.
На что Васильев ответил стихотворением «Рюрику Ивневу», написанным им в поезде по дороге из Владивостока в Хабаровск 18 декабря 1926 года. И в нём он обещает:
Я не склоню мятежной головы
И даром не отдам льняную!
Но всё это случилось позже, а вначале, когда его не приняли в университет, было разочарование, возможно, растерянность, метания. Он пришёл искать утешения на берег залива и тут же сделал зарисовку, ведь он не писал свои стихи, он их рисовал, и много позже Евгений Евтушенко в своей антологии русской поэзии назовёт Васильева живописцем пера.
…Бухта тихая до дна напоена
Лунными иглистыми лучами,
И от этого мне кажется – она
Вздрагивает синими плечами…
Белым шарфом пена под веслом,
Тёмной шалью небо надо мною…
Ну о чём ещё, скажи, о чём
Можно петь под этою луною?
Хоть проси меня, хоть не проси
Взглядом и рукой усталой,
Все равно не хватит сил,
Чтобы эта песня замолчала.
Всё равно в расцвеченный узор
Звезды бусами стеклянными упали…
Этот неба шёлковый ковёр,
Ты скажи, не в Персии ли ткали?
И признайся мне, что хорошо
Вот таким, без шума и ошибок,
Задевать лицом за лунный шёлк
И купаться в золоте улыбок.
Знаешь, мне хотелось, чтоб душа
Утонула в небе или в море
Так, чтоб можно было вовсе не дышать,
Растворившись без следа в просторе.
Так, чтоб всё растаяло, ушло,
Как вот эти голубые тени…
…Не торопится тяжёлое весло
Воду возле борта вспенить…
Бухта тихая до дна напоена
Лунными иглистыми лучами,
И от этого мне кажется – она
Вздрагивает синими плечами.
Несомненно, это стихотворение написано под сильным влиянием С. Есенина, но уже проглядывает чисто васильевская манера одушевлять неодушевленное: бухта у него – женщина с синими плечами. Он постоянно применяет этот приём. Так он превращает в живое существо то камни, как в стихотворении «Турксиб»:
Расстелив солончак, совершают намаз
Кривоплечие камни на наших дорогах,
то целый город, как в поэме «Христолюбовские ситцы»:
Согнувшись под стальным копытом,
Нежданный получив удар,
На ящерицу
С перебитым
Хребтом
Похож был Павлодар.
Обшит асфальтной парусиной,
Гугнив
И от извёстки бел,
Ещё он лаял мордой псиной
И кошкой на столбах шипел.
Спустя годы в васильевских стихах от Есенина ничего не останется, но всё же, чтобы потешить себя, поэт будет время от времени вставлять в них есенинский образ. Так, его «Песня» начинается люто и беспощадно, точно по-васильевски:
В чёрном небе волчья проседь,
И пошёл буран в бега,
Будто кто с размаху косит
И в стога гребёт снега.
И сразу после этого мы слышим серебряный есенинский перезвон:
На косых путях мороза
Ни огней, ни дыму нет,
Только там, где шла берёза,
Остывает тонкий след.
Шла берёза льда напиться,
Гнула белое плечо…
Здесь Есенин заканчивается и по нарастающей идёт васильевский неистовый, жёсткий, гдето даже суровый стих:
У тебя ж огонь ещё:
В тёмном золоте светлица,
Синий свет в сенях толпится,
Дышат шубы горячо.
Отвори пошире двери,
Синий свет впусти к себе,
Чтобы он павлиньи перья
Расстелил по всей избе,
Чтобы был тот свет угарен,
Чтоб в окно, скуласт и смел,
В иглах сосен вместо стрел,
Волчий месяц, как татарин,
Губы вытянув, смотрел.
Вы читали главку из книги Натальи Васильевой "Маленькие истории больших стихотворений" Продолжение следует!
Tags: ЛитературоведениеProject:MolokoAuthor: Васильев Павел
Васильева Н.П.
Книга "Мы всё ещё русские" здесь
