Размещаю текст моей записи в ЖЖ от 24.04.2013, с небольшими изменениями. Комментарии здесь отключаю, можете комментировать оригинальный пост. Мои взгляды по некоторым вопросам за истекшее время могли измениться.
Этот пост вдохновлен интересным текстом (1, 2), в котором автор размышляет о том, почему насилие уходит из искусства в 18 веке, в то время как в 17-м оно было обычным явлением, в том числе, в произведениях крупнейших мастеров.
Вообще, в Галантном веке грубый натурализм изгоняется из искусства, и окончательно складывается мнение, что высокое искусство должно быть этаким идеально-отвлеченным. Истоки такого представления прослеживаются гораздо ранее, и в 16-м и в 17-м столетиях, оно оформляется уже в теории и практике академизма, но и братья Карраччи и Пуссен не брезговали изображением жестокости в своих работах.
Пуссен. Мученичество Св. Эразма, 1628.
Думается, с искусством происходит в 18-м веке то, что неминуемо испытывает всякая сложная система в процессе развития – наступает эпоха специализации. Искусство, создаваемое профессионалами становится доступным достаточно широким слоям населения – не только аристократам и церковникам, но и верхушке формирующегося мидл-класса. (А кое-где и не только верхушке). И происходит его расслоение на элитарное и демократичное. (Разумеется, такое деление существовало и раньше, но насилия в элитарном искусстве было не меньше, нежели в демократичном).
При этом, с водой выплескивается и ребенок: из элитарного искусства постепенно изгоняется не только натурализм, но и реализм (осознаю эфемерность границы между этими понятиями). Женщины в искусстве этого времени – все этакие нимфоподобные помпадуры, и даже Шарден, величайший реалист 18 столетия придает своим служанкам и прачкам изрядную долю помпадуристости.
Реализм же уходит в искусство демократическое (скажем, гравюру), но там он быстро обретает черты гротеска и карикатурности. Хогарт балансирует на грани и порой эту грань переходит, хотя он и говорил, что создает характеры, а не карикатуры. Его творчество напоминает мне искусство кватрочентистов с их грубоватым реализмом, а также северных художников 16-го столетия, не подвергшихся влиянию романизма.
Хогарт. Воздаяние жестокости, 1751.
Разумеется, элита также потребляла искусство Хогарта, а также искусство более низкое (карикатуры, эротические гравюры и т.д.), но при упоминании подобных явлений, похоже, считалось хорошим тоном кривить рот, как сейчас у некоторых представителей интеллигенции, если разговор заходит о массовой культуре.
Винкельманы, Лессинги и Рейнольдсы проповедуют идею о том, что искусство должно изображать лишь возвышенно-прекрасное, а если и показывать «правду жизни», то опять же, с возвышенно-прекрасной стороны. Скажем, Караваджо надолго провозглашается персоной нон-грата, именно за свой реализм, за «правду жизни» (даже в трехтомном труде Муратова, написанном в начале 20 в. о нем нет ни слова). Вот я предыдущую запись посвятил 130 сонету Шекспира. Не знаю, к сожалению, был ли он особо популярен в 18-м столетии, но если не был – не удивлюсь. Ибо там речь о простой женщине: не красавица, и походка не отличается особым изяществом, и пахнет от нее не ахти как. В общем, я и современным женщинам читать этот сонет не рискнул бы..)
Идея оказалась стойкой, и даже в среде элиты держалась до середины следующего столетия, по крайней мере. И неоклассицизм и романтизм (вновь вернувший жестокость в высокое искусство) были течениями идеалистическими, не реалистическими. Более того, она продолжает существовать и до сих пор, хотя художественная элита ее и отбросила в основном, но шир.нар. массы поддерживают. Скажем, почему в литературе и кинематографе герои не могут говорить тем же языком, что и в жизни? (Это я не только про мат, но и про построение фраз, интонации и т.д.) Конечно, эти стереотипы рушатся, но уж очень медленно.
