Наряжать елку, водить вокруг нее хороводы и всячески умиляться по этому поводу запрещала советская власть — знаем. Но, оказывается, ни в чем не повинный символ зимнего праздника подвергался остракизму и во второй половине XIX века. В то самое время, когда мода на разукрашенное дерево наконец-то захватила и Россию - после неудачной попытки внедрения иноземных веяний Петром I и забвения.
Настоящий елочный бум начался еще в середине 1850-х. Журналист Иван Панаев писал: «В Петербурге все помешаны на ёлках. Начиная от бедной комнаты чиновника до великолепного салона, везде в Петербурге горят, блестят, светятся и мерцают ёлки в рождественские вечера. Без ёлки теперь существовать нельзя. Что и за праздник, коли не было ёлки?». Распространению обычая поспособствовал и выход в 1840 году на русском языке рождественской сказки Гофмана, называвшейся тогда «Щелкун орехов и царек мышей».
Но уже через пару десятков лет у «неуклюжей и неостроумной немецкой забавы» находятся ярые противники. Выражает беспокойство по поводу вырубаемых лесов Чехов: «Русские леса трещат под топором, гибнут миллиарды деревьев… Лесов всё меньше и меньше, реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днём земля становится всё беднее и безобразнее». Пышет полемическим жаром в своем фельетоне «Рождественская елка» Илья Гончаров: «А на ёлку не мешало бы и проклятие наложить! Ведь эти ёлки такая же пустая трата леса! Вот хоть бы в Петербурге, примерно двадцать тысяч домов; положить на каждый дом по две ёлки; будет сорок тысяч ёлок, а в домах бывает по десяти, по двадцати квартир – Боже ж ты мой! Сколько будущих домов, судов, телег, саней, посуды, всего прочего погибает даром!».
Писателя волнует не только экономическая, но и эстетическая сторона вопроса: «Взять из лесу мокрое грязное дерево, налепить огарков, да нитками навязать грецких орехов, а кругом разложить подарки! Ненатурально, и детям, я думаю, приторно смотреть, просто невыносимо! Копоть, жара, сор, того и гляди ещё подожгут какую-нибудь занавеску!».
Не рад всеобщему умилению елочкой и поэт Константин Случевский: «Деды на маленьких внуков глядят, веселятся! И забывают, что это не ель под парчой огневою, - Труп уничтоженной ели, начавший слегка разрушаться!».
С подозрением относится к иноземному обычаю, укореняющемуся на русской почве, и православная церковь. Мало того, что елки никогда не устраивались в домах духовенства, но Святейший Синод также запретил их устраивать в школах и гимназиях. В 1882 году газета «Московский листок» писала: «Прежде для всех учащихся заведено было делать ёлку, по обыкновению с наградой и сюрпризами; но вот уже года два, как это удовольствие сочли за несоответствующее воспитательным целям». Запрет поддержала часть педагогов, мотивируя это тем, что праздники только портят детей, подарки «вызывают оскомину», дети «не ценят ни ёлки, ни подарков, занимаются ими короткое время, привыкая к тому, что всё должно им “валиться с неба”».
Эту мысль продолжает развивать и Е. Швейцер в своей брошюре «О вреде елок и подарков», вышедшей уже в 1915 году — когда, казалось бы, елочный бум было уже не остановить. Правда советской власти это удалось. Но ненадолго.
