Голод… Вся история человечества, вся его культура, как кажется, была направлена на избавление от этой жажды, стремления к насыщению. Когда обращаются к исходному латинскому глаголу слова «культура», а именно к «colĕre», то обыкновенно вспоминают только одно его значение, а именно «возделывать», но почти всегда забывают, что он также значит «почитать». И именно на стыке возделывания и почитания находятся все противоречия, а также весь потенциал культуры, который хочет реактивировать А. Арто в своей работе «Театр и его двойник».
Однако вернемся к голоду. Ибо он задает начало. Арто пишет о том, что людям попросту нельзя утрачивать чувство голода. Оно живительно и это то, что дает дыхание самой культуре. Более того, культура в соответствии с мыслями Арто должна быть активной. В культуре обязана гореть «живая жизнь». Весьма типичная французская мысль, не правда ли? Включить активность, практику, жизнь в действительное культурное исследование, в философскую артикуляцию мира. Анализировать, балансируя между двумя опасностями рухнуть: либо в вечный поиск ухмыляющейся пользы, либо в бесконечное построение пленяющих систем. Фактически, Арто выводит эту тенденцию равновесия в утверждение (а может быть, все еще вопрос?) о том, что мысль и действие вообще – суть одно и то же. Трудно однозначно соглашаться с подобным отождествлением, будто бы мы обнаружили два синонима. Однако стоит отметить: мы более не можем разделять мысль и действие, а тем более выстраивать их на властной вертикали. Не может быть двух миров, где один важный и правильный, а другой низменный и нуждающийся в преодолении. Все, что происходит, - неразрывно связано. Все, что происходит, - должно уничтожить разрыв и вернуть себе утраченное. Думается, нечто подобное и задумывал в своем проекте Арто, и его возвращение есть скорее реактивация заштрихованных глубин культуры, но не некоторое смутное эпигонство.
Продолжая свои размышления о современной культуре, переживающей разрыв, Арто говорит о вещах, которые начинают буквально мстить за себя. Темное, подавленное темное гулко трубит из тех недр, куда его когда-то вытеснила возымевшая власть новоевропейская парадигма. Возможно, именно поэтому Арто пишет о театре, как о работе с «тенями». Театр создан для того, чтобы воплощать и предъявлять подавленные желания, которые беспрестанно выплескиваются в нашем мире в чудовищные вещи упадка: преступность, смертоубийства, перверсии. Несомненно, в такой интерпретации сквозит влияние психоанализа, но даже так – если театр в возрожденном виде благодаря проекту Арто сможет дать новые направления для работы над глубинной тьмой без ее подавления… То почему бы и не прибегнуть к помощи психоанализа?
Ведь вытесненное странным образом – это так же и сама жизнь. И именно она есть то, что необходимо вернуть. Именно она есть то, о чем говорит Арто в своих манифестах жестокости. Жизнь внутри культуры и через культуру – это протест и сила. А европейская модель всегда отрывает силу от духа, создает разрыв, неспособная никак иначе справиться с той мощью, которая стоит перед ней. Нововременная парадигма манипулирует языком вытесняющим. Его нужно убить. Только убийство языка, как один из первых шагов, даст нам, в соответствии с Арто, соприкоснуться с жизнью. Естественно, думается, что Арто имеет ввиду тот самый структурный, мертвый язык, способный только создавать оковы, но не раскрываться чему-то поэтическому. Последнее, по Арто, должно наоборот, вновь войти в культуру.
А что же театр? Нам нужен отныне такой театр, который будет способен встряхнуть нас от долгого невыносимого сна и пробудить чувства, подавленные и утомленные ситуацией европейского разрыва силы и духа, мысли и действия. Для такого театра необходима та самая жестокость Арто. По сути, автор пишет: «Во всяком действии всегда есть жестокость. Но только идея действия, доведенного до последней точки, экстремального действия, может дать театру новую силу». Иными словами, дабы встряхнуть гамму чувств, долгое время подавленную, нужно свершить на сцене такую жизнь, которая будет до предела напряжена, будет максимально сильна и готова к взрыву. Более того, только на сцене и можно получить самую невероятную и ужасающую силу и Арто отмечает, что преступление, показанное на сцене, всегда имеет более мощное влияние, нежели даже реальное преступление.
Исходя из потенциального обладания театром такой невероятной силой, Арто вновь и вновь предлагает нам обратиться к поэзии. Автор пишет: «именно поэтическую, трансцендентальную сторону жизни ищет публика в любви, в преступлении, в наркотиках, в войне и в бунте», - то есть, само по себе поэтическое и есть желанное, есть глубинное, которое было вытеснено и по которому тоскует европейская часть человечества, публика, устремляющая за безграничным и первоначальным, являющемся в жестоком. Подобный дискурс лишь доказывает внутреннюю позицию Арто, включающую в себя необходимость театра избавиться от подчиненности текста. Текст как та структура, которая подразумевает под собой власть и строгую парадигму классической рациональности, более не должен подминать под себя глубины вытесняемых желаний и чувств. Но поэзия – вот то, что может помочь театру найти «особый язык на полпути от жеста к мысли».
Однако было бы ложным сказать, будто бы Арто лишь наивный популяризатор возвращения к прекрасному и далекому поэтическому мировоззрению. Вовсе нет. Арто устремляется еще дальше и хочет видеть на сцене театра такое подлинное созидание метафизики, в котором бы играли в гармонических переплетениях слово, жест и выражение. Автор апеллирует к великим идеям Творения, Становления и Хаоса, как к тем, которые только и могут вывести внутри истинного космического уравнения Природы, Человека, Общества. Все это должно быть введено театром «через кожу метафизики в сознание», введено в самые глубины вообще Человеческого. Так и возродится жизнь, которую подразумевает Арто. И такая возрожденная в театре жизнь, восставшая против конструкций, парадигм и оков рациональности, станет тем, что подтвердит: театр больше не искусство.
Все цитаты приведены по изданию:
Арто А. Театр и его двойник: Манифесты. Драматургия.
Лекции. Философия театра / Сост. и вст. ст. В. И. Максимова,
Комм. В. И. Максимова и А. Ю. Зубкова. СПб.; М.: Симпозиум,
2000. 443 с.
