Эрик Бирлуэц, историк агрономии высказал предположение, что уже 15 тысяч лет назад (то есть, во времена Верхнего Мезолита) наши предки имели практически полное представление о том, каким образом следует вести посевное хозяйство. Имели — однако, не применяли на практике. И в самом деле: зачем? Еды хватало на всех с избытком. Как известно, любая устойчивая система обладает зарядом инерции: покоя или движения. А потому, чтобы племя или народ в корне поменял привычный образ жизни, его должны принудить к этому некие, весьма серьёзные обстоятельства. — До поры отложим разговор о них, а вместо того вернёмся немного назад, к подспудно прозвучавшему вопросу: а что, собственно говоря, они знали? Точнее говоря, чего они не могли не знать.
Стройная и красивая теория, которой муштровали не одно и не два поколения школьников, гласила, что-де поначалу существовал охотничий промысел, который вели кочевые племена, однако со временем они понемногу «остепенились» и осели на земле, занявшись крестьянским трудом. — Но увы, вся её стройность на поверку оказалась всего лишь очередной ошибкой, недоумением. Так чаще всего и случается со схематическими представлениями: слишком простыми и «наглядными» для того, чтобы оказаться правдой. Позднейшие раскопки неолитических стоянок, производившиеся в первое десятилетие XXI века, с убедительностью доказали, что причинно-следственные связи были далеко не столь простыми и очевидными. Как правило, группы первобытных охотников и собирателей жили в постоянных поселениях (наподобие деревень), построенных в таких местах, окрестности которых были богаты дичью. Нет сомнений в том, что небольшие промысловые группы, отправляясь в многодневные (зачастую) охотничьи экспедиции, обустраивали для себя временные путевые лагеря и стоянки, однако в итоге всякий раз возвращались обратно к семьям и родичам — в деревню, где их ждали с добычей. В таком случае становится неизбежной ситуация, при которой женщины, дети и старики, ожидавшие возвращения охотников, естественным образом должны были заниматься собирательством в одних и тех же местах, неподалёку от своего селения. Первобытный человек, несравнимо более близкий к природе, был гораздо наблюдательнее современного, а потому заранее чуял и знал капризы и перемены в природе: от этого, прежде всего, зависело его выживание. Равным образом он понимал, что растения, в отличие от промысловых животных, требуют к себе внимательного и бережного подхода. К примеру: убил зверя или даже десяток, — ничего страшного, завтра, откуда ни возьмись, народятся новые, ничем не хуже прежних. Сотни и тысячи лет неиссякающего животного изобилия подсказывали именно такую логику. Однако с дикорастущими растениями ситуация выглядела едва ли не противоположной. Скажем, подрубил яблоню — и всё! — не видать тебе плодов ни завтра, ни через десять лет. Что же касается злаков, то с ними ситуация была ещё хуже. Однолетние растения нуждаются в регулярном пересеве, а потому, хочешь-не хочешь, но часть колосьев приходилось оставлять на месте, хотя бы в расчёте на то, чтобы через несколько месяцев вернуться за очередным урожаем. Практически с полной уверенностью можно сказать, что люди каменного века наизусть выучивали плодоносные окрестности своего селения и хорошо представляли, в каких местах находятся «естественные поля», где злаки растут в изобилии, чтобы не раз, и не два наведываться туда, когда подходило время сбора урожая.
Существует гипотеза, согласно которой определённый толчок развитию сельского хозяйства мог дать процесс самоодомашнивания растений. Попросту говоря, в так называемых «кухонных кучах» бытовых отходов, естественным образом располагавшихся на окраинах древних стоянок или поселений, во множестве прорастали семена злаков и прочих съедобных растений, случайно обронённые неряшливыми едоками, а также занесённые ветром, птицами или грызунами. Однако все эти чрезвычайно полезные «агротехнические» знания до определённого момента оставались в полном небрежении — и не применялись на практике. Да и в самом деле: зачем? Ведь собирать готовое было куда проще, чем трудиться на пахоте «в поте лица своего». И вот теперь, пожалуй, подошло время ответить на основной вопрос: что же стало тем переломным моментом, заставившим решительно сменить первобытное собирательство — целенаправленным процессом сельскохозяйственного производства.
Однако долгожданный ответ будет до смешного очевиден и прост: пшеничный колос — не мамонт и не гигантский ленивец. Он не только мал, но и требует массу усилий для поиска. В трудные времена, когда охота стала приносить всё меньше добычи, а замены для неё не находилось — того, что удавалось собрать «диким» способом попросту не могло хватить на прокорм для семьи и племени. Иного выхода попросту не оставалось, а потому пришлось принять неизбежное решение, к которому вынуждали новые обстоятельства существования. Этот перелом, пожалуй, величайший в истории человечества, получил в науке имя «неолитической революции». Но когда же именно произошло это событие? С достаточной уверенностью ответить не удаётся, оценки у разных исследователей колеблются в широком диапазоне между ХIII и VII (или даже III) тысячелетием до н.э. По всей вероятности, единого ответа быть и не может, поскольку ситуация в разных местах обитания развивалась по-своему, в зависимости от конкретных условий региона. Где-то более простым и естественным выходом оказывалось скотоводство (о котором более подробный разговор ещё предстоит впереди, в главе, посвящённой Мясу), однако в тех местах, где не было обширных степных просторов для выпаса коровьих и овечьих стад, единственной альтернативой охоте стало выращивание злаков. В каких же регионах это произошло? Благодаря археологическим раскопкам, предпринятым в последние десятилетия израильскими специалистами, мы можем с достаточной долей уверенности ответить на этот вопрос: в горном Курдистане, на юго-западе современной Турции, и вероятнее всего, ужé около XIII тысяч лет до н.э. В этих областях дикорастущие злаки густо покрывали поверхность земли, и потому именно здесь зародилось растениеводство, затем постепенно распространившееся на весь Плодородный Полумесяц, протянувшийся от берегов Иордана до междуречья Евфрата и Тигра.
Полумесяц плодородия получил своё наименование потому, что земля в этих регионах жирная, богатая гумусом, и очень мягкая. Её достаточно просто ковырнуть палкой, бросить в образовавшуюся лунку семена, затем чуть присыпать землёй (чтобы не склевали птицы), а несколько месяцев спустя — собрать обильный урожай. Поначалу это было в основном женское занятие. Заострённую палку в скором времени усовершенствовали. Сначала она превратилась в подобие мотыги — когда находили прочную палку с сучком или специально мастерили крестьянский инструмент в форме буквы «Г», которым было значительно удобней выполнять элементарные земляные работы: сев и окучивание.
Однако посеянных столь примитивным способом злаков не хватало, а потому местные племена зачастую были вынуждены сниматься с места в поисках пропитания, а временами переходить к полукочевому образу жизни. Даже и сегодня мы можем составить себе об этом достаточно наглядное представление, поскольку у многих народов подобный образ жизни сохранился вплоть до исторически обозримого и документированного периода времени. В течение одного сельскохозяйственного цикла (от сева до урожая) племя или селение оставалось на одном месте, но затем, обмолотив зерно, отправлялось на поиски свежих угодий для охоты и выпаса скота. И лишь позднее, когда были изобретены сначала соха, а затем и плуг, земледелие стало приносить урожаи вполне достаточные, чтобы прокормить новоявленных земледельцев в течение всего года — от жатвы до новой жатвы. И с той поры будущие крестьяне уже плотно оседали на земле, прирастая к одному месту и возможно боле полным образом осваивая всё пространство, находящееся в непосредственной близости к деревне. Несомненно, крестьянский труд был значительно тяжелее и монотонней традиционной охоты, но зато он мог обеспечивать и бóльшую сытость, и даже уверенность в завтрашнем дне. С той поры человечество ступило на путь производства, которым так и продолжает идти — вплоть до настоящего времени.
Однако, было ещё недостаточно просто распахивать землю и кидать в неё зерна того или иного дикорастущего злака. Чаще всего мы не даём себе труда задумываться над элементарным смыслом привычных и таких, на первый взгляд, понятных слов. Например: «одомашнивание». А ведь по существу это значит — вывести новую породу, подвид или сорт, максимально соответствующий запросам человека, и зачастую уже не способный по-прежнему существовать без его ухода, посреди дикой природы. Причём, одомашнивание растений в этом смысле мало чем отличалось от одомашнивания животных. К примеру, дикие злаки имеют одну особенность, весьма неприятную для крестьянина: созревшие зёрна, готовые к самосеву, перестают удерживаться внутри колоса. Они самопроизвольно высыпаются на землю или разносятся ветром, в результате чего после долгих усилий и тяжёлой работы вполне можно остаться у разбитого корыта..., а точнее говоря, у пустого колоса. Таким образом, в раннюю эпоху земледелия жители деревень едва ли не в большинстве случаев были вынуждены устраивать жатву заранее и собирать хлеб недозрелым. Прежде всего по этой причине селекция стала насущной потребностью, и самое показательное, что она была осуществлена каким-то непостижимым образом. Произошло это уже тогда, в первобытную эпоху начального земледелия, однако метод, посредством которого решили столь непростую задачу, остаётся для нас загадкой. Существует и прочно удерживается мнение, будто сработал многократно повторённый случай; при задержках жатвы, которые всё же происходили регулярно (по тем или иным причинам), жнецу неизбежно доставалось бо́льшее количество зерна с генетически отложенным процессом самосева. Как следствие, при следующей жатве количество подобных семян в новом урожае возрастало — пока наконец, постепенно, раз за разом произошёл «естественный» отбор современной пшеницы, не способной к размножению без непосредственного вмешательства человека. Однако, раз за разом вспоминая, что практически идентичный путь эволюции прошла кукуруза в Северной Америке, рис в Азии и вообще едва ли не все известные злаковые культуры, поневоле начинаешь сомневаться в «случайности» подобного случая. В конце концов, не стоило бы полагать наших предков глупее, чем они были на самом деле. Селекция растений, равно как и селекция животных не требовала ничего, кроме наблюдательности, умения сопоставлять факты и последовательности поступков.
Можно сказать, что человек, действуя шаг за шагом, подчинил себе зерно, — однако, как это всегда случается при подобных случаях взаимозависимости, и зерно тоже постепенно подчинило себе человека и, как следствие, весь его будущий мир... Связано или не связано с развитием земледелия развитие гончарного дела, можно спорить долго, но в том, что самые первые изделия из глины, ещё кривые и неуклюжие, кое-как слепленные и высушенные на солнце, использовались большей частью в качестве — кухонной посуды, двух мнений быть не может. Размежевание полей, а также право собственности на урожай и землю — с необходимостью потребовали организации гарантий и порядка в форме постоянной власти, а затем и государства — как её высшего воплощения. Конечно, всю эту ораву нужно было ещё и прокормить, но теперь в этом не было ничего невозможного, благо, остававшиеся после каждого урожая излишки зерна и прочих культур вполне позволяли обеспечить сытное существование вождя (со временем ставшего царём), его охраны (со временем превратившееся в армию, полицию и жандармов), и наконец — чиновников всех размеров и мастей.
Климат в районе плодородного полумесяца был неровный, засушливый, так что растущим посевным площадям требовался полив и орошение, что привело к образованию системы водоотводных каналов, шлюзов и дамб. Строительство столь сложных ирригационных сооружений в те времена было возможно исключительно за счёт подневольного труда крестьян или военнопленных, обращённых в рабство (что было предпочтительней с точки зрения власти). Необходимость защищать нажитое богатство от завистливых кочевников и менее удачливых соседей заставляла охранять границы владений, возводить крепостные стены, строить укрепления и, наконец — города. Короче говоря, кроме аппарата внутреннего подавления пришлось содержать ещё и постоянную армию — на случай нападения. И так, шаг за шагом — на смену первобытному равенству пришло его величество — государство со всеми его несомненными прелестями и выгодами.
Вряд ли имеет смысл брать на себя смелость громогласно утверждать, что виновато в том было исключительно земледелие, но что оно сыграло именно в таком повороте эволюции человеческого общества существенную роль — несомненно.
Благодарность сообществу MILITARIA ® за материалы!
