Моё первое знакомство с ядерной физикой и квантовой механикой, состоявшееся в далёкой юности, было очень эмоциональным и романтичным. Как и всё в далёкой юности. А кого могут оставить равнодушными протоны, электроны, мюоны и пионы? Эти мелодичные звуки ласкали слух и вызывали лёгкое щекотание в носу, как нежный аромат домашних булочек. А название частицы анти-сигма-минус-гиперон было просто песней. Будущее представлялось просто фантастическим. Цветущие сады посреди пустыни. Повернутые вспять русла сибирских рек. Термоядерная энергия, пришедшая в каждый дом. Наука только укрепляла веру в могущество человеческого разума. Микромир вообще был окутан ореолом романтики. Удивительны и сами кварки, и их названия – странный, очарованный, прелестный… Кроме того у каждого кварка есть свой аромат и цвет…
Всё это заставляло думать, что учёные - это весьма неординарные люди с богатой фантазией и своеобразным взглядом на мир. Но безуспешные попытки получить ответы на вечные вопросы природы сначала озадачивали меня, затем начали раздражать. Мне стало казаться, что все эти странные термины и невнятные теории являются свидетельством очевидной растерянности науки перед лицом природы.
Дальнейшее развитие науки стало меня не просто удивлять, а пугать. Наука длительное время противостояла религии. С флагом научной методологии она шла во главе прогресса. Но, столкнувшись с мировоззренческими трудностями, она вдруг изменилась. Вместо того чтобы искать истину и убеждать в своей правоте, наука стала агитировать в свою веру. Для этого она стала использовать терминологию своих оппонентов. Так появились понятия «Тёмная материя», «Тёмная энергия», «Ось зла во Вселенной», «частица Бога». При этом всё перечисленное ещё не изучено и не подтверждено, но уже получило громкое название. Для чего? Для того чтобы отбросить любые сомнения? Создаётся ощущение, что тем самым современная наука демонстрирует обыкновенную беспомощность перед лицом природы. И вместо того, чтобы признать ошибочность своих положений, она пытается заставить верить в их справедливость. В этом смысле наука стала играть не прогрессивную роль, а реакционную.
Я всё чаще стал задавать себе вопрос: «А та ли это наука, которая очаровала меня в юности? Та ли, которая была немного наивной, но такой искренней?» Нет, я не узнаю её. Но, глядя вечером на лучи заходящего солнца, я вновь вспоминаю свою юность с лёгкой улыбкой на губах и терпким привкусом вина из одуванчиков.
