Наполеон уже одержал победу в неслыханной доселе битве, взял одну из неприятельских столиц, а к нему так никто и не вышел. Он отправил в Петербург гонца с предложением мира, но Александр не ответил.
Это было странно. Попросту – где это видано? Ведь, вообще говоря, война – это такие специфические переговоры.
И тут что-то начинает проясняться. Как в фильме ужасов. Кто все эти улыбчивые рожи с говорящими по-французски ртами? А это оборотни. Сирены.
Тогда император французов возопил снова. И опять – тишина.
Иногда мне кажется, что сюжет рассказа Эдгара По «Бочонок Амонтильядо» отсюда. Нет, ну правда:
Тысячу обид я безропотно вытерпел от Фортунато, но, когда он нанёс мне оскорбление, я поклялся отомстить. Вы, так хорошо знающий природу моей души, не думаете, конечно, что я вслух произнёс угрозу. В конце концов я буду отомщён: это было твёрдо решено, — но самая твёрдость решения обязывала меня избегать риска. Я должен был не только покарать, но покарать безнаказанно. Обида не отомщена, если мстителя настигает расплата. Она не отомщена и в том случае, если обидчик не узнает, чья рука обрушила на него кару.
Ни словом, ни поступком я не дал Фортунато повода усомниться в моем наилучшем к нему расположении. По-прежнему я улыбался ему в лицо; и он не знал, что теперь я улыбаюсь при мысли о его неминуемой гибели.
Надо ли объяснять, кто в середине 1812 «Счастливчик» и кто – претерпел тысячу обид? Под Аустерлицем, в Тильзите, Эрфурте, Смоленске? Наконец, пощёчина в Москве...
Ходят слухи, что Александр готов был отступать до Волги, Сибири, Камчатки. В то время, кстати, запасным аэродромом могла выступить и Америка. Впрочем, было очевидно, что «дядя шутит». Историки советские, обвешавшись как погонами этими репликами Александра, прикрывали ими маршальские успехи под Сталинградом.
Вопрос, почему Александр не вступил в переговоры с Наполеоном в сентябре 1812, не решён и не решается. Я подчеркну, вопрос ставится не «почему он не заключил мир или перемирие», а «почему не пошёл на переговоры вообще».
Немного об исторических вопросах. Известно, что правильно поставленный вопрос – половина ответа. На вопрос, почему Александр не пошёл на мир можно шелестеть письмами, листать воспоминания и отвечать – как угодно. Это ничего не даст. Монархи того времени легко заключали и разрывали союзы. И мир и миры рвали. От переговоров же не отказывались, всё время находились на прямой линии.
А ещё говорят, что как Монтрезор из рассказа По, наше сокровище – обиделось.
Вот прямо так и говорят. Про Сталина нет такого: ибо железный человек в сапогах и френче. А нежный Александр оскорбился и затаился в анфиладах Зимнего. И оттуда молчал.
Вообще мировая историография замалчивает самого Александра. Между тем поступки русского монарха в эпохе начала XIX века – главные. Не вопрос о жизни и отравлении Наполеона, не почему зарезался Каслри, кто упёк короля Георга в психушку, или зачем застрелили Персиваля, а, например, почему русских не было при Ватерлоо.
А то как-то странно: Меттерних или Талейран в истории есть, а человека №1 как будто и вовсе нет: тень. А человек возглавил Европу и владел международной организацией – монархов! Не ВАДой, не ВОЗом и даже не ВСЦой, а – ООН. Как так? А «волею вещей».
Суворов, бегавший от французов по задворкам Швейцарии – генералиссимус, Александр, взявший элегантным росчерком Париж – так, полковник. Первый почитается как великий военачальник, второй – даже не второй, двадцать второй. У историков так. Всегда так.
Почему Александр торчал костью в горле советских – понятно, достаточно посмотреть на рожи. Почему на западе его игнорируют – тоже ясно: русская монархия, поздно взяв старт, резво обошла всех на круг век и пристроилась чуть позади, контролируя отставших «лидеров». (Одна отмена смертной казни чего стоит. Или мирные инициативы Николая II.)
Поэтому вопросы следует сужать до такой степени, чтобы нельзя было лезвия просунуть.
Итак, почему в архикритический сентябрь 1812 Александр не пошёл на переговоры? Ведь стратегически, для выигрыша времени или перегруппировки сил Александру это могло быть выгодно. И обстановочку рисуют двояко. С одной стороны офицеры армии и часть истеблишмента требовали бескомпромиссных битв; доверенная сестра Екатерина предостерегала даже от переговоров, не то что от мира, говоря, что гнев дворянства и бородатого купечества может обрушиться на голову монарха. Но с другой стороны, половина императорской фамилии (даже Константина поминают) и часть приближённых требовали мира любой ценой, очередного переворота альянсов и союза против Англии. (Точно такая же ситуация с партиями войны и мира была в самой Англии.) Самое время начать переговоры или хотя бы сделать вид. Не обострять ситуацию у себя во дворце.
Войны той эпохи – это сплошные переговоры. Чуть кто продвинулся на 100 вёрст: и уже прихорашивается у зеркала чаадаев с пакетом новых предложений. Что касается связки Наполеон – Александр, то сигналы по ней шли всегда. А в самый критический момент – всё, стоп. И Наполеон сидел в Москве долго – больше месяца. А тут Александр ломает фишку. Ломает все дипломатические клише. Само по себе – это заявка на новое мироустройство. Но историки упорно твердят: обделался обиделся.
А ведь собрана целая коллекция случаев, когда Александр поступал диаметрально: одним говорил одно, другим прямо противоположное. Заверял Англию в дружбе, а Францию в любви. Что мешало объявить партии войны борьбу до конца, а самому тайно вступить в сношения с московским сидельцем?
Однако отсюда можно сделать только один вывод: у Александра имелся изначально ясный план, и события настолько хорошо в него ложились, что вообще никакой коррекции не требовалось. Любые переговоры дело только ухудшали. Это план Монтрезора по отношению к Фортунато.
Какой же это план? Его вообще-то иногда упоминают: заманить Наполеона на своё поле и там разнести всухую. Делают оговорку: Александр Наполеона долго провоцировал, провоцировал и – спровоцировал. И факты, в общем, налицо. Дразнил, было дело. И да, «паровоза» на мизере не получилось, но пару взяток сунули, что тоже беспрецедентно. (А то иногда забывают, что жалкие остатки великой французской армии преследовались жалкими остатками армии русской.)
Однако план Александра был сложнее. Рассмотрим ситуацию накануне кампании.
В терминах футбола, Россию после Тильзита плотно взяли в «коробочку». Не со зла, но просто третий – лишний. (А до Тильзита даже и туда не брали.) Весь 1810 и 1811 год Александра грубо плющили с обеих сторон, и главный его успех – в сохранении хотя бы минимальных степеней свободы. Сделать из России сторону, страдающую в одиночку (как, например, в годы ВМВ) Александр не дал.
Так что 1812 год – это заблаговременно спланированная акция по разжатию англо-французских тисков. Не только вырваться из лап Франции, но и отпихнуть Англию, получив, наконец, независимость. А вот это уже было гораздо сложнее. Союзник, это, знаете ли, тот ещё подлец.
Сверхудачный момент был в существенной степени сгенерирован политикой Александра, так, что до сих пор не вполне понятно, где план, а где повезло. Финты Александра с начала 1811 приобрели эпическую амплитуду. Фон – глубокий системный кризис в обоих вражеских станах (вражеских и между собой и для России). С конца 1811 сложилась уникальная ситуация трёхсторонней войны. Одновременно – парадоксального трёхстороннего мира.
Весь 1811 происходила последовательная разгерметизация нейтральной торговли. При этом, операции непосредственно с Англией проводились слабо и имели демонстративный характер. Если уж вред русской торговле был невосполнимый, пусть пострадает и торговля богатейшего союзника. Разговоры о том, что английский бизнес от континентальной блокады не пострадал – это для бедных. Вишенкой британским производителям повесили эмбарго США (оно было взаимным). Склады на острове мгновенно были завалены по крышу, по ночной Англии бегали хорошо обученные экстремисты-республиканцы с криками «мира!» и под катавасию из девяностого псалма и «Вихрей враждебных». С ними сражалась армия, превышавшая контингент в Испании.
Англичанам кризис 1811 удалось подсдуть отправкой в психушку короля и демонстративным убийством премьера-протекциониста. На 10 лет на трон – не сел, но присел – регент, репутацию которого сметали с пола в совок, чтобы было хоть что-то предъявить людям.
Всю весну Александр усиленно готовился к войне. Не к неизбежной, но необходимой. И кампания-1812 должна была пройти один на один. Наполеон уже собрал войска и приступил к концентрации. Теперь оставалось второе главное: не сорваться в мир с Англией ценой потери суверенитета. Никакой помощи от Британии, - чтобы она потом не выставляла политических счетов. Чтобы мирный договор не был обвешан обременениями, Александр выставил совершенно непомерные требования. Закономерно, что англичане отказали по всем пунктам, кроме главного, что и требовалось.
То же было на юге. Где Кутузов получил указание срочно заключить с Турцией мир – даже ценой уступок. Первоначально Александр просил посредничества и у Англии и у Франции. Чтобы не дай бог посредничество удалось, он обставил его фантастическими условиями, которые заведомо не могли принять ни Англия, ни Франция, ни Турция. Свой мир он заключил на условиях скверных, но – своих. Он мог позволить себе отдать что-то слабой Турции (Николай, воцарившись, первым делом забрал обратно), но не сильной Англии (поди потом у неё отбери).
В марте 1812 последовала отставка Сперанского. Сперанский – перископ английской подлодки в России. Его объявили официально сторонником Наполеона, распространив легенду, что в Эрфурте Наполеон предложил за его голову (за его ум) любое своё королевство. Но какой же он француз, когда поставлен английской партией? (Я, впрочем, далёк от мысли считать его шпионом или агентом влияния Великобритании, но он ставленник людей, которым критически выгодна была торговля с островом.) «Француз» в 1811 разработал для Александра самые антифранцузские протекционистские тарифы, которых ещё свет не видел.
Самым большим подарком стала англо-американская война. Объявили её американцы, так что надо бы тщательнее смотреть тогдашние русско-американские связи, нет ли там чего похожего на дело доктрины Монро. Случайна она или нет, но разразилась в удивительно нужный момент, и России была стратегически выгодна, так как отнимала у Англии последние силы и возможности для политического манёвра, наращивая вес Александра в двусторонних отношениях.
Что ж, можно вернуться в Москву-1812.
Планы, разрабатывавшиеся с начала 1810 включали необходимость организованного отступления. Александр провёл реформу армейского управления, хорошо подготовил и вооружил довольно значительную армию, создал опорные пункты снабжения по трём осям планового отступления. Считается, что начало войны было для России неудачным, а Наполеон, как всегда, победил. А почему неудачным? Когда определилось направление главного удара, русские армии принялись двигаться точно по плану. По плану отступали и сдавали территорию, по плану разрушали стратегические объекты. По плану не отрывались от авангардов Великой армии, дабы заманивать её ещё глубже, по плану же демонстрировали готовность вот-вот дать главное сражение.
Александр по плану от страха рвал на себе волосы (он был плешив). Французам давали понять, что все в панике, царь собирает манатки. Но вместо морозов включилось необычно жаркое лето, испарилась вода. Удар на Петербург был хладнокровно и умело отражён. Отступающие армии находились в полном порядке. Великая армия теряла от всех небоевых причин около тысячи человек ежедневно (в основном, болезни), и, ладно люди, но начался массовый падеж лошадей. Русская армия тоже несла потери, но легче их восполняла. Всем крупным начальникам было очевидно, что всё идёт нормально с тенденцией к улучшению, и никакого сражения не требуется.
Не подкачали и гражданские: в неделю Москву покинуло почти двести тысяч жителей – без давки и поножовщины. По плану вывезли военно-пожарную команду с пожарной техникой. Никакой неразберихи и случайностей не наблюдается.
Всё это было ясно, и Фортунато попал в западню. Какие переговоры, когда нужно спешить закладывать нишу?
Я не успел ещё уложить и один ряд, как мне стало ясно, что опьянение Фортунато наполовину уже рассеялось. Первым указанием был слабый стон, донёсшийся из глубины тайника. То не был стон пьяного человека. Затем наступило долгое, упорное молчание. Я выложил второй ряд, и третий, и четвёртый; и тут я услышал яростный лязг цепи. Звук этот продолжался несколько минут, и я, чтобы полнее им насладиться, отложил лопатку и присел на груду костей. Когда лязг наконец прекратился, я снова взял лопатку и без помех закончил пятый, шестой и седьмой ряд. Теперь стена доходила мне почти до груди. Я вновь приостановился и, подняв факел над кладкой, уронил слабый луч на тёмную фигуру в тайнике.
Громкий пронзительный крик, целый залп криков, вырвавшихся внезапно из горла скованного узника, казалось, с силой отбросил меня назад. На миг я смутился, я задрожал. Выхватив шпагу из ножен, я начал шарить её концом в нише, но секунда размышления вернула мне спокойствие. Я тронул рукой массивную стену катакомбы и ощутил глубокое удовлетворение.
Что было в 1813, почему Александр последовал в Европу вместо того, чтобы следовать совету Кутузова остаться – в другой раз.
