Инфантилизм как паттерн поведения
Вернёмся к условной духовности. Почему же она всё-таки условная? Дело в том, что Раневская сама по себе незрелая личность. А потому принимаемое поначалу за «духовность», например, доброта на деле оказывается детской наивностью.
Другими словами, истинная духовность – это осмысленный выбор взрослого человека. Любовь Андреевна же по определению не в состоянии такой выбор сделать.
Теперь же давайте проследим линию инфантилизма Раневской во всём произведении. А чтобы не быть голословными, начнём вот с какой цитаты:
«Детская, милая моя, прекрасная комната… Я тут спала, когда была маленькой… (Плачет.) И теперь я как маленькая…»
Это прозвучало в первом действии. Любовь Андреевна сама сравнивает себя с ребёнком. Учитывая это, все последующие решения, слова женщины принимают оттенок несерьёзности. Оттенок попыток казаться взрослее.
Так, довольно трогательное признание Раневской в любви к Родине абсолютно точно не является патриотизмом. Тоской по дому, по матери. Детской жаждой ощущения безопасности и защищённости, но не патриотизмом:
«Видит бог, я люблю родину, люблю нежно, я не могла смотреть из вагона, всё плакала»
Примером же именно патриотизма в русской литературе можно назвать Сашку из одноимённого произведения Вячеслава Леонидовича Кондратьева. Любовь к Родине этого героя осознанная, рациональная, выраженная в готовности защищать Отечество.
Вернёмся к Раневской. Другим проявлением инфантилизма является полное нежелание брать на себя ответственность. Так, помещица вздыхает, что не может забыть своё прошлое и свои грехи, то есть жить дальше, настоящим моментом и будущим.
«Если бы снять с груди и с плеч моих тяжёлый камень,
если бы я могла забыть моё прошлое!»
Однако на деле Любовь Андреевна не хочет признавать свои ошибки и прорабатывать их – брать ответственность за совершенные когда-то действия. В противном случае ей придётся признать свою неправоту и порочность. А делать это женщина совсем не стремится.
О порочности Раневской говорит и Гаев – её брат:
«Она хорошая, добрая, славная, я её очень люблю, но, как там ни придумывай смягчающие обстоятельства, всё же, надо сознаться, она порочна. Это чувствуется в её малейшем движении»
Внезапное открытие для читателя, поскольку перед ним Любовь Андреевна предстаёт как чистый, невинный человек, как жестоко обманутый ребёнок. Двуличность ли? Я бы сказала, неумышленная, порождённая всё тем же инфантилизмом.
В то же время Любовь Андреевна проявляет тиранические черты. Например, она давит на своего брата:
Гаев: «Мне предлагают место в банке. Шесть тысяч в год… Слыхала?»
Любовь Андреевна: «Где тебе! Сиди уж…»
Помещица косвенно принижает достоинство одного из самых близких для себя людей. Возможно, она боится, что брат станет свободным, когда получит деньги, и покинет её. Такая боязнь одиночества тоже является примером незрелости. А возможно, Раневская понимает, что как только Леонид Андреевич начнёт зарабатывать деньги, у самой женщины не останется каких-либо оправданий своего транжирства, неумения вести дела. Вот почему ей так важно удержать брата у собственной юбки. Чтобы он был вровень, а то и ниже её.
В третьем действии Чехов вновь подчёркивает оторванность Раневской от реальности:
«Несчастье представляется мне до такой степени невероятным, что даже как-то не знаю, что думать, теряюсь…»
Появляется новый конфликт Чеховской героини: противостояние мечтаний и реальности. Вымышленного мира, в котором жила Любовь Андреевна, с действительностью.
Далее идёт типичный пример детского: или я, или он/она/они/это. А также наивный максимализм:
«Ведь я родилась здесь, здесь жили мои отец и мать, мой дед, я люблю этот дом, без вишнёвого сада я не понимаю своей жизни, и если уж так нужно продавать, то продавайте и меня вместе с садом… Ведь мой сын утонул здесь… Пожалейте меня, хороший, добрый человек»
Во-первых, любой взрослый человек, как бы ни было больно, умеет отпускать дорогие ему вещи, если это необходимо.
Во-вторых, интересно, что, говоря о своей любви к дому, Раневская отмечает смерть своего сына в этом месте. Забавный оксюморон получается. Тем более, если вспомнить, как в начале пьесы Любовь Андреевна бежала от своего дома – напоминания о гибели ребёнка.
В-третьих, просьба пожалеть. В контексте всего поведения помещицы она выглядит как ещё одно проявление инфантильности. Это просьба маленького ребёнка. И если придраться к словам, то уважающий себя человек не будет просить о жалости к себе – он станет просить о сочувствии.
Совершенно детское поведение Любовь Андреевна демонстрирует в ходе дальнейшего разговора с Трофимовым. Женщина не желает слушать и слышать неприятную ей правду из уст Петра Сергеевича:
«Нет, нет, нет, не надо говорить так… (Закрывает уши.)»
Жест Раневской, к слову, тоже совершенно детский в этой ситуации. Пётр Сергеевич пытается открыть женщине глаза: мол, её возлюбленный шарлатан и вор. Только вот Любовь Андреевна сама это знает, но продолжает твердить, что любит этот камень на своей шее. Только вот любовь ли это? Никак нет. Желание пострадать, вернее желание искупить свои грехи страданием. Только вот это не совсем так работает. Ведь чтобы что-то искупить, это нужно принять, а потом в этом ещё и раскаяться, причём искренне. Любовь Андреевна же к такому развитию событий явно не готова.
В четвёртом действии, когда Леонид Андреевич корит сестру за отданный кошелёк, помещица вновь как маленькая девочка пытается оправдаться:
«Я не смогла! Я не смогла!»
Это может означать лишь одно: Раневская так и не решила ни один из своих внутренних конфликтов. И как следствие так и не смогла «вырасти».
«Я посижу ещё одну минутку. Точно раньше я никогда не видела, какие в этом доме стены, какие потолки, и теперь я гляжу на них с жадностью, с такой нежной любовью…»
Любовь Андреевна оказалась не в состоянии отпустить наконец своё прошлое и устремиться в будущее. Она осталась жить днём вчерашним и, грубо говоря, сама стала чем-то уходящим, уступающим место новому. Раневская – самое яркое действующее лицо-символ во всей пьесе. Помещица олицетворяет старое поколение дворянства, которое из-за своего консерватизма было погребено под толщей истории.
Часть 1
Часть 3
