Немецкие офицеры в 19-м столетии в воображении русского офицерства не представляли образов врагов. С прусской армией армию царей Александра Первого, Николая Первого связывала общая боевая работа. В прусской армии существовал даже полк, носивший имя императора Александра -- так стало после победы над Наполеоном.
Во время франко-прусской войны немало русских офицеров направились служить под знаменами немецкой армии и сражаться против галлов. Французов не любили в среде русских военных. Еще помнили позор Крымской войны и падения Севастополя. Французы казались в отличие от немцев исконными врагами, ведь это их привел Наполеон на Русь, чтобы разорять города и деревни.
Все стало меняться с наступлением века 20-го. Угроза с Запада все больше в России ассоциировалась с вторжением войск Австрии и Германской империи, в которой нарастал националистический дух. Русская армия первой мировой пережила трансформацию отношения к германской военщине.
На начальном этапе первой мировой русские офицеры еще сознают, что немецкая национальность не означает сразу того, что ее носитель будет врагом. В русской армии среди генералитета было к 1914 году примерно 30 процентов немцев -- обрусевших, из Прибалтики, Финляндии. Немецкая прослойка была одной из самых многочисленных в русской армии, выделяясь своими непривычными фамилиями и устойчивыми традициями несения службы в армии. Среди немецкого дворянства традиция из поколения в поколение служить в русской армии закрепилась ещё со времён Петра I.
К началу первой мировой войны много в армии России десятилетий существовали известные военные династии, давшие царям видных военачальников. В кадетских корпусах и юнкерских училищах активно преподавали немецкий язык, знание немецкой культуры воспринималось в среде военных благосклонно. Немецкая культура почиталась за присущий ей педантизм и аккуратность, рационализм и точность в суждениях.
Интересно, что при воспитании будущих офицеров русской армии культивировалось рыцарское отношение к противнику во время боевых действий. Пример тому -- «Наказ русской армии о законах и обычаях сухопутной войны». Там указывалось, что необходимо после боя обращаться с офицерами и солдатами поверженного врага без унижения их человеческих прав. Раненых врагов указывалось призревать и сохранять.
Когда погиб сын кайзера Вильгельма Второго, то многие русские офицеры носили на рукавах мундиров черные повязки. Гений самой успешной операции первой мировой генерал Алексей Брусилов отмечал, что немецкий солдат вполне достоин уважения из-за своей стойкости и храбрости.
Немецкая культура у русских офицеров вызывала чувство восхищения, когда они сравнивали условия быта на войне у своих солдат и у германцев. Немецкий солдат воевал так, как привык работать -- по графику, размеренно, с выдержкой и комфортом. Немецкие окопы в восточной Пруссии. к примеру. поражали русских своей продуманной основательностью. Блиндажи были прочнее русских и выстроены так, будто их хозяева собирались в них жить долгие годы. Генерал Гурко не скрывал от своих штабных офицеров, что достойно всяческого внимания инициатива и напористость немецких малых подразделений, которые не теряют активности даже оставшись без старших офицеров. Младшие командиры немецкой армии представлялись русским военным образцом понимания организации службы. Немецкий унтер-офицер с его практичным педантизмом являлся тем элементом, который и удерживал знаменитую прусскую дисциплину в войсках.
В феврале 1915 года поручик Орлов, побывав под огнем германских тяжелых батарей, указывает в своем дневнике, что с русским менталитетом в позиционной войне трудно будет сломить мощь военно-промышленного германского гения.
Фактически русские офицеры, как подмечают российские современные историки, создавали для себя некий образец для преклонения в образе германского воинства. Превознося достоинства противника, офицерство Николая Второго как бы нивелировало достоинства своих собственных солдат, которые офицерской массе представлялись серой "скотинкой". Мужиков в шинелях можно было гнобить и презирать, чего нельзя было позволить себе в отношении германцев. Такой психологический парадокс отмечается в мемуарах офицерства России после революции февраля 1917 года. Этот же психологический феномен, не исключено, породил одну из причин развала русской армии в 1917 году и ее панического отступления перед измотанными полками кайзера.
