Самоопределение, поиск векторов развития, большие планы, заоблачные мечты и рутина повседневности, ожидание и реальность – всё это неотъемлемая часть жизни любого молодого человека, и не важно, какое поприще он себе избрал. Нам стало интересно поговорить с подающими надежды молодыми художниками, ведь ни для кого не секрет, что творческая натура – это чуткий камертон окружающей действительности.
Героиня этого материала – Екатерина Герасименко (р. 1993), закончила мастерскую портрета Академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова и теперь постигает современную теорию в «БАЗЕ». Карьера молодой художницы стремительно набирает обороты, за прошлый год она успела заявить о себе на ярмарке SAM Fair и устроить персональную выставку в рамках резиденции Flacon1170. Мы поговорили с Екатериной о художественном образовании, учителях, источниках вдохновения, поиске себя и, конечно же, искусстве
Катя, как ты пришла к пониманию того, что хочешь заниматься искусством?
Наверное именно к пониманию я пришла относительно недавно. Я окончила Академию (РАЖВИЗ им. И. Глазунова – прим. ред.), художку и так далее, но это не совсем то же самое, что осознанное решение быть художником. Много раз отказывалась от этой профессии, потому что считала, что это несерьезно. Художку бросала, ушла из Суриковского, перепоступила в Академию, после Академии решила заняться чем-то другим. Думаю, что к осознанию того, что я хочу быть художником, пришла уже после окончания академии. От невозможности не быть им, это очень нужная и очень важная часть.
Что именно заставило тебя вернуться к искусству и оставаться в нём?
Не знаю, мне кажется, что это как с любым исследованием или изучением: чем больше ты начинаешь знать, тем отчетливее понимаешь, что ты ничего не знаешь, становится интересно, процесс затягивает. Плюс мне кажется, что это всё-таки интеллектуальная деятельность. Это как зависимость, клубок, который ты разматываешь. Я же не сформировавшийся художник, мне сложно сказать, что я буду делать через два года.
О ХУДОЖЕСТВЕННОМ ОБРАЗОВАНИИ
У тебя сейчас складывается классический путь современного художника: сначала академия, теперь ты учишься в Базе (институт Анатолия Осмоловского – прим. ред.). Учеба в Базе в каком-то смысле даже сложнее, чем академическое образование, где тебе ставят руку?
Вроде бы да, но и закончить академическую институцию тоже было сложно, потому что у меня немного взрывной характер, я сто раз хотела бросить Академию. Идя в Базу, я понимала, что мне точно не хватает теории и, возможно, окружения для развития. Я конечно что-то читала, но понимала, что всё это не то. База крутая в плане теории и комьюнити. Но да, я отучилась год и пока не закончила, у меня еще год впереди.
Поэтому не можешь особо ругать пока, да?
Нет, я и потом не буду ругать, мне кажется, что везде есть свои спорные моменты. И это тоже интересный путь: через отрицание или противостояние. Чем больше ты отстаиваешь свою позицию, тем ты сам увереннее в итоге в ней.
Главное – понимать, чего ты хочешь. Когда ты знаешь, куда плывешь, проще справиться с подводными камнями.
Да. Когда начинаешь всё критически воспринимать, становится проще. Плюс, мне кажется, важно, что в какой-то момент ты понимаешь, что идеальных авторитетов не существует. То есть нет человека, который тебе точно скажет, как надо. Мне кажется, есть такая проблема в творческих мастерских, в теоретических программах, что, как правило, оттуда выходят люди, которые делают примерно то же самое, что и мастер.
Что ты вообще думаешь о современном образовании? В России есть школы вроде ИПСИ (Институт современного искусства, основанный Иосифом Бакштейном – прим. ред.), Базы, которые дают дополнительное образование, и нет школ современного искусства как такового. То есть идеальный путь русского художника – это сначала учеба здесь, в академии, а потом уже дополнение знаниями концептуального характера, либо учеба за границей в школе современного искусства. Что ты по этому поводу думаешь?
Я кстати даже не уверена, что правильнее идти сначала учиться в академию, а потом – современному искусству. Потому что, возможно, даже круче наоборот. То есть идти за навыками, точно зная, зачем ты туда пришел и что от этого хочешь взять. Мне кажется это тоже интересный вариант. Я много разговаривала с теми, кто учился за границей, например, в Лондоне, не имея нашего совкового русского образования, и они говорили, что им как будто этого тоже не хватает. Наверное, идеальный вариант где-то между и возможно его вообще не существует. Мне кажется, невозможно научить никого быть художником. Можно дать какие-то скилы или показать, где искать или помочь научиться думать. Но наверное нет такого идеального образования, куда бы ты пришел, поучился, и после этого ты действительно хороший художник. В Европе местами слишком свободно, и когда туда приходят совсем молодые люди, они иногда теряются, просто не понимая, что им делать.
В итоге хорошими художниками не становятся, а ими рождаются?
Нет, мне кажется, тоже нет. Я думаю, что это просто большая работа, и если ты не сдался и доработал, не потерялся, то наверное да. Но не знаю.
О ТВОРЧЕСТВЕ
Кто тебя вдохновляет, за кем хочется стремиться?
Вот это кстати сложный вопрос, и ещё это самый распространенный вопрос в анкетах, при поступлении и так далее. У меня нет художника, на которого я хотела бы быть похожей, нет какого-то прототипа, какое искусство я хотела бы делать. Но есть ряд художников, творчество которых я считаю значимым и очень интересным. Мне кажется интересно то, что делает Гошка Мацуга, Ханс Хааке, вообще в целом весь московский концептуализм, то, что Елагина и Макаревич делают. Из современных живописцев мне нравится Мерседес Хельнвайн (Mercedes Helnwein), у нее есть очень крутые полароидные серии. Майкл Армитаж (Michael Armitage) и тот факт, что он работает на специально обработанной коре, в сочетании с темой его живописи, основанной на Африканской иконографии и его собственных воспоминаниях о Кении, выглядит очень гармонично. Причем он очень молодой, я смотрела какие-то его артист-толки.
В твоих работах много обыденных предметов и сюжетов, чем вызван такой интерес?
Меня цепляют какие-то странные моменты или связи, увиденные в жизни, я фотографирую их и перерабатываю эти фотографии, привнося в них некоторый контекст, или наоборот — извлекая из него запечатленные объекты. Но изначальные связи, которые меня привлекают, созданы не искусственно: это антропоцентрические композиции, которые естественно образовались в процессе жизни человека. Я стремлюсь показать иронию обыденности и эстетику повседневности, нюансы нашего взаимодействия с окружающим миром.
В последних проектах я стала акцентировать внимание на фотоэффектах — случайно появляющихся бликах, смазанностях. Именно они отсылают нас к исходному изображению, которое в процессе съемки преломляется множество раз.
Важной частью моих исследований стал анализ поведения людей и их интересов. Я стараюсь отобразить это без фигур самих людей, а через окружение — смоделировать их взгляд.
При взгляде на твои холсты возникает ощущение, что за их простотой скрывается длинная история, такая текстуальность в духе концептуализма.
На данный момент у меня очень понятная фигуративная живопись, которая легко считывается и не требует особого усилия для восприятия. И я стараюсь внедрять в работы неочевидные поломки и помехи. То, что при поверхностной легкости прочтения потом добавляет сложность и заставляет остановиться и задуматься, почему это так и к чему это отсылает. Меня сейчас больше всего интересуют минимальные сюрреалистические моменты. Не уходя в открытый сюрреализм, я стараюсь добавлять эти сбои и странные моменты в живопись, тем самым разрушая это успокаивающе-понятное ощущение от работ.
В твоих холстах читается много образов из детства на просторах 90-х и 00-х: выжженные дворы, ковры, надувные бассейны, образы, которые откликаются в сознании всех наших ровесников. Получается, что ты сейчас рефлексируешь детство?
Да, меня недавно спрашивали, откуда у меня столько про постсоветское и про то, что я уже особо не застала. Большую часть детства я провела на даче, где была вот в этом антураже. Это как раз рефлексия на детство. Плюс по-моему у Гутова была теория, что то ли в одиннадцать, то ли в тринадцать лет, то, что тебя окружает, формирует твои интересы. Можно, конечно, с этим поспорить, но в этом есть смысл. Мне сложно самой отделить, почему это так, но это вызывает у меня большой интерес. Недавно на Винзаводе была дискуссия, я встречалась с Александрой Архиповой и Анной Кирзюк, это авторы книги «Опасные советские вещи: городские легенды и страхи в СССР». Они собирали городские легенды, и то, как они формируются и почему. Там про всякие иглы со СПИДом в сиденьях, иголки в клубнике, Троцкий на коробке со спичками, все вот эти штуки. Про то, как формировалось это сознание и почему оно становится массовым. Мне эта тема очень интересна, особенно учитывая то, что я стараюсь выражаться через предметы, по возможности исключая людей и используя только антропоцентрические композиции, которые люди накидали. Беру какие-то связки в том виде, в котором я их замечаю, исследую таким образом.
Ты недавно начала заниматься мелкой пластикой...
Да, это керамика
... эти пакеты, консьюмеризм или что-то такое..
Не совсем, это объекты для персональной выставки, которые являются фрагментами с холстов. Вырванные из холстов еле заметные детали, которые будут переходить в трехмерное пространство – отсылка к поломкам, помехам, разбору изображения и сбору его заново. И поскольку это все некие сбои, они реструктурируют и заставляют зрителя сделать усилие, чтобы собрать их вместе. При всей очевидной понятности хочется ввести зону дискомфорта, чтобы человек мог остановиться и задуматься о том, к чему все это. Такой дополнительный медиум для меня и для проекта.
А почему именно керамика?
У меня изначально были идеи реди-мейдов, то есть я думала выставлять просто какие-то фрагменты с холстов, полусдутые надувные круги… Потом у меня была идея все это делать из цветного силикона, не супер-плотного, чтобы это превращалось в какую-то массу. Но в итоге я подумала, что у меня архаичная техника – классическая живопись. И мне захотелось сделать что-то ручное и не идеальное, чтобы форма была со сбоем. Я не стараюсь делать аккуратную идеальную керамику. Для меня в живописи сложнее отойти от техники, с керамикой проще.
О НАСТОЯЩЕМ И БУДУЩЕМ
Ты сейчас участвуешь в Открытых студиях Винзавода, расскажи как тебе этот опыт, как попала туда?
Когда прошлой осенью я участвовала в Samfair, со мной познакомилась Софья Троценко и пригласила подать заявку в студии на следующий сезон, а также купила у меня там несколько холстов. В целом мне очень нравится. Я немного интроверт, поэтому изначально переживала, насколько мне там будет комфортно. Но в итоге обстановка оказалась супер-дружелюбная, все очень разные и интересные. Мне кажется, это классный опыт, думаю, если у кого-то есть возможность пойти в студии, нужно идти. Плюс в нашем сезоне приводили очень много кураторов, художников и так далее. Людей, с которыми ты сам точно не познакомишься. Студии определенно дают полезные связи и опыт самопрезентации.
Ты уже сказала, что готовишься к персональной выставке, также будет выставка по итогам резиденции на Винзаводе. Это всё, или есть еще проекты?
У меня, получается, до ноября открывается шесть или семь выставок с моим участием, одна из них персональная.
Насыщенно. Как тебе дается этот период, много ли времени занимают организационные моменты? Творчество не страдает от напряженного графика?
На самом деле занимает очень много сил, у меня за лето было два выходных. Тяжело. Хотя мне самой хочется это сделать, это классно, но физически, конечно, сложно. Сейчас очень насыщенный период, в ближайшие пару месяцев участвую в разных проектах. Будет в рамках специального проекта биеннале молодого искусства групповая выставка. Это всё очень интересно и заставляет двигаться вперед, но иногда хочется сломаться.
У тебя классно складывается сейчас с московским полем, а куда дальше? Если пофантазировать, то через пять лет чего бы ты хотела?
Если все пойдет хорошо, я закончу Базу, наверное хотела бы поездить по каким-то хорошим резиденциям с кураторами и художниками. Потому что мне кажется, что обмен опытом очень важен. Меня интересуют не готовые выставки, а сам процесс создания, потому что я не считаю что то, что я делаю сейчас – какая-то окончательная точка. Я хотела бы дать себе время на поиски, пробования, нарабатывания, осуществление проектов. А дальше посмотрим. В целом, для меня важнее не продаваемость, а институциональная система. Хотелось бы делать какие-то хорошие проекты, которые можно было бы выставлять в музеях или участвовать в биеннале.
А в каких музеях? Куда бы тебе хотелось попасть: в Третьяковку или в ММОМА или в МОМА Нью-Йоркский?
Если говорить про заграничные, то тогда в Tate Modern, МОМА Нью-Йоркский.
То есть у тебя есть запал на выход из русского рынка в мировое поле?
На самом деле да, потому что, мне кажется, у нас очень ограниченная арт-тусовка. Хотелось бы немного выйти из этого контекста, как минимум для развития. Потому что даже когда я слушаю лекции или еще что-то, понимаю, что есть зацикленность на нашей арт-сцене. Возможно, не всё, что у нас делается – это очень прогрессивная позиция. Хотелось бы иметь свое представление, разбираясь в том, что делаешь.
Ещё один риторический вопрос. Каким по-твоему должен быть художник?
Если говорить про меня, я конечно не хочу быть голодным художником, но просто уходить в рынок и делать с какого-то момента только то, что от тебя хотят галереи, потому что это продается, тоже очень не хочется. Боюсь попасть в какую-то зависимость и безвыходное положение, где ты уже просто как конвейер что-то делаешь, а оно продается. С другой стороны, хотелось бы, чтобы творчество было востребовано и покупалось за нормальные деньги, чтобы на эти деньги можно было адекватно жить, но коммерция для меня точно не цель.
Если вам понравилась эта статья — поставьте лайк. Это поможет развитию нашего канала, а также новые статьи из нашего канала будут чаще показываться в вашей ленте. Также будем рады, если вы подпишетесь на наш канал.
Текст: Елена Шевченко, Варвара Муратова
telegram @moskvagalereinaya
instagram @mgdaily__
