Эксперты ЦСР рассказали о том, почему избыточная криминализация экономической деятельности вошла в правоприменительную практику и почему ее нужно преодолевать
В своем обращении к Федеральному собранию 1 марта президент России Владимир Путин заявил, что «следует убрать всё, что позволяет нечистоплотным, коррумпированным представителям власти и правоохранительных органов оказывать давление на бизнес. Уголовный кодекс должен перестать быть инструментом решения хозяйственных конфликтов между юридическими лицами. Такие споры нужно переводить в административную и арбитражную плоскость».
Президент обратился к рабочей группе по мониторингу и анализу правоприменительной практики в сфере предпринимательства с участием Верховного Суда, к правоохранительным органам, прокуратуре, представителям делового сообщества с просьбой подготовить конкретные предложения по этому вопросу.
Владимир Путин обратил внимание на проблему, о которой давно говорят эксперты — об избыточной криминализации экономической деятельности.
В связи с этим будет интересно рассмотреть специализированный доклад Центра стратегических разработок, в котором были проанализированы приговоры за 2016 год по статьям «Мошенничество» (ст. 159, 159.1–159.6) и «Растрата» (ст. 160). Основной вывод доклада — в стране слишком часто применяют меры уголовной репрессии несоразмерно степени общественной опасности деяния.
Авторы доклада полагают, что термин «криминализация» можно понимать двояко: и как проникновение преступности в различные сферы жизни, и как деятельность государства (законодателя и правоприменителя) по «маркированию тех или иных действий как преступных». По мнению экспертов ЦСР
уголовное преследование — это самый серьезный и самый дорогой инструмент государственного насилия, который должен применяться максимально экономно. То есть всюду, где права граждан и общества могут быть восстановлены без использования уголовного закона, он использоваться не должен… Помимо стигматизации и других неблагоприятных социальных последствий от использования мер уголовной репрессии, существует и экономический аргумент к их минимизации. Затраты государства на борьбу с противоправным поведением должны быть соотносимы с общественной опасностью этого поведения…
Авторы доклада говорят о том, что деяние может быть рассмотрено формально, а может быть — по сути. В последнем случае судья может руководствоваться тремя критериями: а) общественная опасность деяния; б) наличие умысла на совершение преступления; в) разумность расходования государственных средств на применение уголовной репрессии.
Правоохранители и предприниматели
Какими будут отношения силовиков и бизнесменов в будущем
Однако, реальная правоприменительная практика показывает, что очень часто следствие и суд игнорируют все три критерия, и выносят приговор по формальным признакам.
Например, кемеровский предприниматель О.В. Зазулина получила грантовые средства для реализации социально значимого проекта, однако проект реализовать не смогла, как сама утверждает — по объективным причинам. Средства, которые не были потрачены целевым образом, намеревалась вернуть в установленный договором срок для возвращения средств. Никаких действий по введению грантодателя в заблуждение по поводу фактического выполнения проекта не предпринимала, хотя и нарушала правила ведения отчетности. К уголовной ответственности была привлечен до того, как настал срок возвращения средств, просто по факту неисполнения договорных обязательств.
Итог — 1 год условно за несоблюдение сроков по контракту. Получается, что, с одной стороны, суд признал это преступлением, а с другой — учел «характер и степень общественной опасности совершенного преступления, данные о личности подсудимой, наличие смягчающего и отсутствие отягчающих наказание обстоятельств», и не счел возможным ни наложить дополнительный штраф, ни ограничить свободу осужденной, таким образом по максимуму компенсировав избыточную жесткость применения уголовной ответственности.
Еще пример:
На основании постановления о назначении административного наказания, вынесенного Государственной инспекцией труда в Саратовской области генеральный директор ОАО «Ровенское автотранспортное предприятие» Халилов Д.Г.о. был признан виновным в совершении правонарушения, предусмотренного ч. 1 ст. 5.27 КоАП РФ, и ему назначено наказание в виде административного штрафа в размере 1 500 рублей… Халилов Д.Г.о. находился на рабочем месте… в ОАО «Ровенское автотранспортное предприятие», где у него возник преступный умысел на растрату вверенных ему денежных средств для оплаты штрафа в размере 1 500 рублей… а также комиссии банка в сумме 45 рублей…
Иными словами, собственник автомойки потребовал от кассира выдать ему наличные деньги на оплату штрафа. Кассир выдает деньги, но без соблюдения определенных процедур, и без оформления соответствующих документов. А это уже растрата, уголовное деяние.
Правильным поступком в этом случае была выплата штрафа самим должностным лицом, а потом организация могла бы ему выписать ему премию в размере штрафа. Неправильное решение: оплата штрафа прямо со счета организации.
Халилова, по итогу, приговорили к шести месяцам лишения свободы, но заменили наказание 6 месяцами условного срока. Суд принял во внимание то, что ущерб несопоставим ни с многомиллионными активами ОАО, ни с довольно высокой зарплатой генерального директора. Однако, срок и судимость у человека образовались.
Заглянуть в клетку: как сократить число дел против предпринимателей
Российская уголовная политика делается с опорой на абсолютно иллюзорную реальность
Почему же так получается? Авторы доклада говорят о пяти причинах.
Во-первых, — это способ определения квалифицированных составов. Дело в том, что многие преступные деяния имеют не только основной состав (набор признаков, по которому они являются преступлениями), но и квалифицированный (набор признаков, говорящий о большей общественной опасности). В случае экономических преступлений отягощающими признаками, например, является то, что они совершаются с использованием служебного положения или группой лиц, поэтому правоприменитель имеет право не обращать внимания на размер ущерба, который может быть копеечным, и относить дело к уголовным, а не административным.
Во-вторых, — невнимание следствия и суда к позиции потерпевшего. Хотя в статье 14 УК РФ указывается, что отношение потерпевшего к деянию, является важнейшим инструментом оценки общественной опасности этого деяния, в статье 21 УПК РФ оговаривается, что прокурор и следователь могут не руководствоваться волеизъявлением потерпевшего.
В результате во многих приговорах позиция потерпевшего попросту не указывается, за исключением случаев, когда в качестве потерпевшего выступает государственный орган или государственное предприятие, позиция которых указывается всегда. Более того, в отдельных случаях приговор выносится вопреки позиции потерпевшего, который прямо указывает на то, что ущерба ему нанесено не было и сам он имевшее место событие преступлением не считает. Такие заявления суды не учитывают при решении вопроса о наличии признаков преступления, хотя и принимают во внимание при назначении наказания. Иными словами, суды и следствие квалифицируют поведение как преступное даже тогда, когда потерпевший по существу его таким не считает.
В-третьих, следствие и суд не стремятся доказать умысел на причинение вреда. По сути, приговор исходит из того, что сам факт совершенного деяния свидетельствует о преступном умысле, пусть даже «в ситуации однократного нарушения закона наличие умысла не очевидно».
И, в-четвертых, — но на самом деле — во-первых, — это характер отчетности правоохранительных органов. Следователь и дознаватель в своей работе опираются на две вещи: тяжесть преступления (чем выше процент раскрытых тяжких преступлений, тем лучше) и трудозатратность. Поскольку, как мы видели выше, ряд экономических преступлений легко квалифицируется как тяжкие и при этом не требуют больших усилий, то
выбирая между возможностью направить в суд десять дел, по которым не нужно проводить большого количества следственных действий, или одним делом, которое потребует очень большого количества усилий, рациональный правоохранитель выберет первую возможность… Направляя в суд дело о небольшом нарушении правил оформления хозяйственной деятельности, следователь или дознаватель быстро и без лишних трудозатрат демонстрирует высокие показатели по параметру «Направлено в суд тяжких и особо тяжких дел по преступлениям экономической направленности».
Подобные дела очень привлекательны для оперативника своей документированностью: чтобы описать «механизм» преступного деяния, достаточно внимательно прочитать официальную документацию того или иного предприятия. Не случайно дела о растрате раскрываются в 84% случаев.
К чему же приводит такая ситуация?
Как минимум, она наносит прямой ущерб российской экономике. В докладе эксперты посчитали, что если сложить (1) убытки от сужения налоговой базы, обусловленного понижением доходов осужденного, (2) избыточные расходы на судебные и правоохранительные органы, (3) и расходы на надзор уголовно-исполнительной системы, то выйдет сумма в 6,5 млрд рублей. Для сравнения бюджет Алтайского края — 6,1 млрд.
Есть и непрямой ущерб, связанный с тем, что собственники и руководители предприятий, стремясь минимизировать риски, все меньше прибегают к инновационным способам управления и все больше бюрократизирует свою деятельность.
Страдает от этого и правоохранительная система, которая все более ориентирована не на раскрытие общественно опасных преступлений, а на составление отчетности, в которой существенную долю составляют «тяжкие и особо тяжкие» преступные деяния вроде тех, что описаны выше.
МЧС уже не «кошмарит» малый бизнес. И это плохая новость
Доклад ЦСР «Плановые проверки в России» проливает свет на катастрофу в кемеровском торговом центре
Что же делать? Авторы доклада предлагают два основных инструмента:
1. Законодательный. Растрата менее 2,5 тысяч рублей должна решаться в рамках взаимоотношений между работником и работодателем, а мошенничество в рамках этой суммы может влечь только гражданско-правовую или административную ответственность, но никак не уголовную.
2. Правоприменительный. Прежде чем идентифицировать деяние как уголовное, суды должны доказывать, что ситуация не может быть разрешена в рамках гражданского, налогового и трудового права, а также то, что при совершении деяния имелся преступный умысел.
Идеальным инструментом для решения этой задачи было бы соответствующее постановление Пленума Верховного суда РФ. По возможности — с параллельным пересмотром в порядке надзора нескольких десятков (или сотен) уголовных дел, по которым суды, прокуратура и следствие не учли требований ст. 14, 24 и 25 УК РФ при принятии решения о наличии в действиях подсудимого состава преступления. Сам по себе такой пересмотр был бы очень хорошим и эффективным сигналом для всех правоохранительных и судебных органов.
Тем более, что, как мы видели, суды и так понимают, что подобные деяния не представляют общественной опасности и потому практически не используют наказание в виде реального лишения свободы, например, в 2016 году к реальным срокам было приговорено 28 процентов осужденных[1].
[1] Основные Оперативные статистические показатели судов общей юрисдикции за 2016 г.
