Автор: Эдит Уортон
Перевод с английского: Sergey Toronto
Работа с художественными произведениями подразумевает, что вы имеете дело с новейшим, наиболее изменчивым и наименее сформулированным из всех видов искусств. Изучение первоисточников всегда увлекательно, однако попытки связать современный роман с библейскими легендами о Иосифе и его братьях представляют исключительно исторический интерес.
На самом деле, современная литература появилась в тот момент, когда «действие» романа было перенесено с улиц городов в душу человека, и этот шаг, вероятно, был впервые предпринят, мадам де Лафайет в семнадцатом веке, написавшей небольшой рассказ под названием «Принцесса Клевская», историю о безнадежной любви и безмолвном отречении, где величественное течение изображаемых жизней, лишь чуть покрыто рябью ликований и страданий, следующих друг за другом, но которые при этом, глубоко скрыты от посторонних взоров.
Следующий шаг в развитии литературы был сделан, когда главные герои этой новой внутренней драмы были трансформированы из стилизованных марионеток (героя, героини, злодея, строгого отца и т. д.) в живых и узнаваемых людей. И здесь вновь, французский писатель аббат Прево проложил путь своим произведением «История кавалера де Грие и Манон Леско»; но его описание персонажей кажется обобщённым и схематичным в сравнение с первой, по настоящему великой фигурой современной прозы - ужасающим«Племянником Рамо». С момента смерти Дени Дидро прошло совсем немного времени, а его персонажи из столь многих великолепных историй века восемнадцатого, стали проявляться при создании подлых, циничных и несчастных человеческих фигур, не только в творчестве Бальзака, но и Достоевского.
Но даже «Манон Леско» и «Племянник Рамо», даже произведения Алена Рене Лесажа, Даниэля Дефо, Генри Филдинга, Тобайаса Смоллета, Самюэля Ричардсона и Вальтера Скотта отделены от современной литературы великими вехами, воздвигнутыми гениямиБальзака и Стендаля. За исключением той удивительной случайности Дидро, Бальзак был первым, кто не только показывал физические и нравственные стороны своих героев с их привычками, личными увлечениями и немощами, которые видел читатель, но и основывал драматическое действие историй, исходя из отношения персонажей к их домам, улицам, городам, профессиям, унаследованным привычкам и убеждениям, а также через игру случая, сталкивающего эти персонажи друг с другом.
Сам Бальзак приоритет такого реализма приписывал Вальтеру Скотту, в произведениях которого молодой писатель откровенно черпал своё вдохновение. Но, как заметил Бальзак, Скотт, столь увлечённый и непосредственный в изысканиях своего видения в отношении многих вещей, становился светски обусловленным и лицемерным, когда дело касалось любви и женщин. В знак уважения к притворно стыдливой волне, которая прокатилась по Англии после вульгарных эксцессов Ганноверского двора, он сменил сентиментальность на страсть и его героини измельчали, превратившись в «Слащавое» безвкусие; тогда как на твердой поверхности реализма Бальзака едва ли есть хоть какие-то изъяны, а его женщины, как молодые, так и старые - это живые люди, переполненные человеческими противоречиями и страстями, которые присущи всем его персонажам: скрягам, финансистам, священникам и докторам.
Стендаль же, хотя и безразличный, как любой писатель восемнадцатого века к атмосфере и «местному колориту», абсолютно современен и реалистичен в индивидуализации своих персонажей, которые никогда не были типичными (в той мере, как некоторые из Бальзаковских), а наоборот всегда резко дифференцированными и конкретными людьми. Еще более отчетливо в его работах, через присущее ему понимание источников социального движения, проступают черты новой литературы. При этом, нужно отметить, что ни один современный романист никогда не был настолько близок к источникам личного, индивидуального чувства, как это удавалосьЖан-Батисту Расину в его трагедиях; и некоторые из французских романистов восемнадцатого века (помимо Расина), несмотря на последние изыски в области индивидуального анализа человеческих душ, по-прежнему непревзойденны в этом. Новым в работахБальзака и Стендаля было то, что они считали каждого персонажа, в первую очередь, продуктом конкретных материальных и социальных условий, ставших теми кто они есть из-за того призвания, что они выбрали, воздействия семьи (Бальзак), общества, к которому они хотели принадлежать (Стендаль), акра земли, которого они жаждали или могущественного человека, которого они обманывали или завидовали (как у Бальзака, так и у Стендаля). Эти романисты (с единственным исключением Дефо, когда он писал «Молль Флендерс») были первыми, кто пришёл к пониманию того, что личность не имеет чётко очерченных границ, а каждый из нас незаметно расплывается, воздействуя на все близлежащие вещи и оказавшихся рядом людей.
Создание образов у всех романистов, предшествовавших этим двум мастерам, кажется, в сравнении с ними, неполным или незрелым. Даже у Ричардсона, это выглядит именно так на самых проницательных страницах его «Клариссы», даже у Гёте в его необычайно современном романе «Избирательное сродство» потому что у этих писателей люди, столь тщательно ими препарированные, висят в пустоте, невизуализированные и необусловленные (или почти необусловленные) какими-либо особыми внешними обстоятельствами их жизней. Но Бальзак и Стендаль тонко анализируют абстракции природы человека, с которым происходят только вещи, способные произойти практически с любым из нас независимо от выбранного жизненного пути – неизбежные и вечные события.
Со времён Бальзака и Стендаля, современная литература продвинулась во многих новых направлениях, осуществляя всевозможные эксперименты; но культивирование тех земель, что они очистили для нас не прекращается, не позволяя прозе вернулся вновь в сферу абстракций. Тем не менее, мы всё ещё имеем дело с видом искусства, находящемся в процессе своего формирования, свободным и управляемым, сочетающим насыщенное прошлое из которого можно извлечь некоторые общие принципы, и будущее, богатое новыми, неизведанными возможностями.
Книга первая. Основы.
II.
