Будучи некоторое время назад в Венгрии, я обратил внимание на то, какое количество памятников и мемориальных знаков в честь событий 1956 года установлено в Будапеште. А мемориальная инсталляция у парламента своей пафосностью напомнила мне... Киев. Если быть точным, не сам Киев. а то, как в Киеве пытаются увековечивать все то страдание, которое якобы Украина вытерпела в советское время: все эти голодоморы, героизация событий "оранжевой революции" - оно же все настолько неестественное, что бросается в глаза. И то же самое я увидел в Будапеште.
Фотографировать там нельзя только внутри. Снаружи - сколько хочешь: мрачная лестница ведущая в подземелье, металлическая обшивка которой все исполосована следами от пуль. Натурально, ощущаешь всем телом, как диктатура советов готова тебя убить.
Внутри удалось сделать два кадра, не привлекая внимания полиции: реку крови и общую атмосферу они передают. А это главное.
Атмосферу гнетущую.
Вышел я на улицу из этого подвала и дал себе слово, обязательно опубликовать материал моего хорошего старшего товарища Юрия Нерсесова. Материал, написанный им в прошлом году, после поездки в Будапешт. Где он целенаправленно просил повозить его по местам трагических событий 1956 года. И первый же встреченный в этой поездке участник тех событий рассказал ему в деталях о произошедшем: и то, что танки у них были, как они их получили, о том, что оружие им раздавали еще ДО любых мирных демонстраций и еще о многом интересном. О чем мало где можно прочесть.
Остаюсь в полнейшей уверенности, что события в Венгрии 1956 года ничем не отличаются от других "цветных революций" нашего времени. От того же Майдана в Киеве очередного. И искренне восхищусь американскими технологами, которые за всем этим стоят. А именно, восхищусь тем, что люди умеют работать на перспективу в 30 - 60 - 90 лет. И умеют ждать не хуже героина.
Далее цитата отсюда.
У восстания 1956 года есть две основные версии. Сейчас принято считать, что в первый его день, 23 октября, студенты Будапешта вышли на мирную демонстрацию. Они требовали вывода армии русских оккупантов, демократии и восстановления на посту премьер-министра Имре Надя, считавшегося сторонником либерализации. У Дома Радио студентов обстреляли сотрудники госбезопасности, возмущённые рабочие и солдаты стали присоединяться к демонстрантам.
Имре Надь возглавил правительство, но 25 октября митинг у парламента расстреляли с крыш гэбэшные снайперы, затем огонь открыли советские танки, и в Будапеште начались жестокие бои. Повстанцы героически держались, революция перекинулась на провинцию, и 28 октября, по требованию Надя, оккупанты покинули столицу.
Новая власть распустила ВПТ, восстановила многопартийность и объявила о выходе из возглавляемой Советским Союзом Организации Варшавского договора. Кремль отказался признать поражение, и под давлением посла СССР в Венгрии Юрия Андропова решил утопить восстание в крови. Дивизии маршала Конева разгромили вооружённые отряды революции, а в декабре были разогнаны рабочие советы.
Робкие западные лидеры предали героев, не оказав им помощи. Марионеточное правительство, призвавшее советские танки, возглавил ранее сбежавший в Москву Янош Кадар, который только что клялся под эти танки лечь. Свыше 200 тысяч повстанцев и их близких спаслись от расправы, сбежав в Италию и Австрию.
Кроме писателя Аксёнова уже в те дня так думали и другие советские либеральные интеллигенты. С чрезвычайной симпатией о мятеже высказывался будущий лауреат Нобелевской премии по физике Лев Ландау. Известный бард Александр Городницкий даже посвятил уничтожению советской бронетехники на улицах Будапешта стихотворение завершающееся словами «Хорошо, что этот танк горит!».
Коммунисты придерживаются иного мнения, заявляя о контрреволюционном заговоре под руководством западных спецслужб. Оружие и отряды боевиков готовились заранее. По митингующим стреляли снайперы-провокаторы (как в октябре 1993-го в Москве и в январе 2014-го в Киеве), причём 25 октября они одновременно вели огонь по нашим солдатам.
Среди путчистов преобладали фашисты и уголовники, которые зверски расправлялись с пленными советскими воинами и партийными работниками. Предатель Имре Надь помешал разгромить мятежников, перешёл на их сторону и объявил о выходе из Организации Варшавского договора. Страна попадала под контроль западных государств, которые одновременно вторглись в дружественный Советскому Союзу Египет. Стало ясно: победив в Египте и Венгрии, враги не остановятся.
Ответный удар последовал немедленно. Ультиматум Кремля Великобритании и Франции заставил их вывести войска из Египта. Одновременно, вняв просьбе рабоче-крестьянского правительства товарища Кадара, советское руководство подавило венгерский мятеж столь быстро, что Запад не успел вмешаться. Жертв оказалось не так уж и много. За две недели погибли 720 советских военнослужащих и 3053 венгра, включая противников мятежа и случайно попавших под огонь обывателей.
Цифры свидетельствуют, что в восстании участвовали не слишком многочисленные отряды боевиков, с которыми обошлись чрезвычайно мягко. Повесили чуть более трёх сотен, а последних из 13 тысяч приговорённых к тюремному заключению амнистировали в 1963 году.
Свидетельства в пользу антисоветской версии я получил ещё в детстве, когда прочёл исторический боевик отставного сотрудника госбезопасности и популярного писателя-детективщика Андраша Беркеши «Октябрьская буря». (В СССР он, по причине нежелательных ассоциаций с Октябрём 1917-го, переведён под названием «Опасный водоворот» – прим. авт.).
В отличие от главарей восстания, протестующие студенты и главный герой, перешедший на сторону повстанцев сержант Ласло Тереки, описывались там с явной симпатией. Зато бывших коллег Беркеши сам обвинявшийся в пытках арестованных, репрессированный и реабилитированный сурово обличал, а о причинах выступления написал: народ взялся за оружие, потому что партийные секретари зажимали ему глотку.
Исследования показали, что казнили в Венгрии не так уж много: за 1947-1953 гг. немногим более 500 человек, включая подсиживающих друг друга партийных боссов. Зато с тюрьмами, лагерями, принудительными работами и прочими воспитательными мерами познакомились свыше 700 тысяч венгров, при населении 9,5 миллионов. Хватали за что попало и просто так, порой удивляя даже московских кураторов.
«Следователи из МВД совершенно сознательно при допросах применяют к арестованным крайние меры физического воздействия, – докладывал 20 июня 1949 года министру государственной безопасности СССР Виктору Абакумову советский советник в Венгрии, генерал-лейтенант Михаил Белкин. – Необъективно и провокационно записываются показания арестованных. Стоит арестованному назвать какую-нибудь фамилию в качестве своего знакомого, как следователь приписывает к этой фамилии «шпион», «троцкист» и т. п., из одного дела делают организацию. На объективные замечания нашей агентуры в системе МВД Венгрии о недопустимости таких методов внимание не обращается». (Н. Петров. «По сценарию Сталина: роль органов НКВД – МГБ СССР в советизации стран Центральной и Восточной Европы. 1945-1953 гг.»).
Как и при Венгерской Советской республике, мелкий бизнес ускоренно национализировался, лишая работы лавочников и трактирщиков. На селе столь же ударными темпами шла коллективизация, которую крестьяне воспринимали куда более болезненно, чем в России с её традициями общинного землевладения. Власть раздражала бездумным копированием всего советского, от военной формы в армии до системы школьных оценок (высшим баллом стала «пятёрка» вместо традиционной «единицы»).
Доходило до абсурда. Осмотрев мемориал лидера революции 1848-1849 гг. Лайоша Кошута на площади его имени перед парламентом, товарищи сочли, что статуя слишком удручена. Грустящего перед лицом наступления русской армии Кошута заменили пафосным монументом с воздетой кверху рукой в стиле Ленина на броневике, и только в наши дни вернули прежнее изваяние на место.
Кризису власти способствовала постоянная грызня внутри коммунистической верхушки. Министра иностранных дел Ласло Райка в 1949 году казнили как предателя и шпиона, а в 1955-м объявили невинной жертвой репрессий. Его преемника Дьюлу Каллаи посадили в 1951-м и реабилитировали через три года. Директора управления госбезопасности Габора Петера (Беньямина Айзенбергера) в 1952 году приговорили к пожизненному заключению за участие в «сионистском заговоре».
Тогда же получил пожизненный срок министр внутренних дел Янош Кадар. Сменившего его Шандора Зельда арестовать не успели – он застрелился, перед этим убив жену и детей. Сам Ракоши после смерти Сталина потерял пост главы правительства, а после разоблачения «культа личности Сталина» был убран из партийного руководства. Ставшего премьером после Ракоши Имре Надя в 1955 году отправили в отставку и выгнали из партии…
Рядовые коммунисты уже не могли понять, кто из партийных лидеров борец за права трудового народа, кто его палач, а кто вражеский агент. Многие разочаровывались в идее вообще и становились ярыми врагами режима.
Пламенная комсомолка, студентка мединститута Илона Тот зачитывалась «Молодой Гвардией», а после восстания была повешена за смертельный удар ножом раненному офицеру госбезопасности. Трансильванский рабочий Йожеф Дудаш провёл 6 лет в румынской тюрьме за членство в компартии, потом разругался с советской властью, отсидел 3 года и люто возненавидел бывших товарищей.
Пленных партийных работников и гэбэшников его люди во время мятежа забивали насмерть, отрезали руки, обливали лица кислотой, а трупы вешали на деревьях вниз головой. Некоторые считают подобные расправы ответом на расстрел мирных демонстрантов, но шествие студентов, с которого всё началось, при ближайшем рассмотрении оказалась не таким уж и мирным.
Кто послал снайперов, открывших огонь по митингующим на площади Кошута 25 октября? В расположенном тут же подземном музее восстания не дают ответа, говоря о неизвестных провокаторах – причём есть много свидетельств, что те одновременно били и по стоящим тут же советским танкам.
А вот о самом первом бое, у Дома Радио, нам рассказал участник его штурма – мастер по изготовлению музыкальных инструментов Ференц Шепицки, с которым мы встретились на кладбище, во время церемонии открытия мемориала казнённым повстанцам.
– Как 23 октября студенты к Дому Радио пошли, мы с приятелем к ним присоединились, интересно было! Там же мне и оружие дали, советскую снайперскую винтовку.
– То есть ещё до начала боёв стволы раздавали? А кто?
– До сих пор не знаю, но кто же в 18 лет от снайперской винтовки откажется! Подошли к Дому Радио, стали ломиться вовнутрь, гэбэшная охрана открыла огонь, мы по ним. Приятеля убили, я одного охранника застрелил, второго ранил... Потом раздался клич идти к казармам Килиана, освобождать стройбатовцев, запертых там под охраной тех гэбешников.
– Пишут, что солдаты к вам присоединились…
– Очень немногие... В основном они по домам разбежались. Зато оружие, которое там имелось, нам досталось, а потом с автоматами проблем не было. Среди наших оказалось много рабочих с оружейного завода и с патронного. Они привозили, каждый своё, и девчата на месте магазины заряжали. А 24-го у нас и танки появились.
– Откуда?
– От вас! Несколько танков остановились у набережной, выходят танкисты, похоже, украинцы, простые такие парни, и спрашивают: «Это Суэцкий канал?» Мы говорим: нет, это Дунай! Они не верят, говорят, что им объявили, что в Египет пошлют, а они хотели вообще из СССР уезжать. Договорились, что танки они оставляют взамен на доставку их в Австрию. Так и сделали. В бою у парламента, 25-го, они нам очень пригодились.
– Возглавлявший штаб введённого в Будапешт Особого корпуса генерал-лейтенант Евгений Малашенко подтверждает: два танка с венгерской стороны участвовали. Наверное, после появления бронетехники вы были уверены в победе?
– Честно говоря, особой уверенности не испытывали... Многие понимали: Венгрия маленькая, Советский Союз огромный! В нашем отряде, возле «Корвина», даже по именам старались друг друга не называть, только по кличкам, чтобы не выдать, если в плен попадём. Там меня и ранило, пулей в ногу и осколком тоже в ногу, но повыше, ещё чуть-чуть – и самое ценное бы потерял, но обошлось. Отправили в госпиталь. С медсестрой, которая меня выходила, мы не поженились, как принято в романах, у каждого своя любовь имелась, но дружим до сих пор... А 4 ноября, когда ваши во второй раз пришли, я уже санитаром пошёл, потому что драться ещё не мог. Спасали, кого могли, иногда сами гибли, а 10-го меня арестовали…
– Сколько лет получили?
– Вынесли смертный приговор. Я сначала не слишком волновался: судья знакомый оказался, и вдруг – вешать! До сих пор вспоминать страшно, уже вывели, в петлю засунули – тут писатели не врут: вся жизнь за секунды перед глазами пролетела. Оказалось – пугали, а судья не подвёл. Он специально приговор вынес с такими нарушениями, что адвокаты смогли обжаловать.
Отвезли меня в советский лагерь на Украине, где-то восточнее Львова. Ехали в товарном вагоне, человек сорок парней и одна девушка. Когда она к дырке в полу подходила, которая у нас туалетом была, все отворачивались.
В лагере, как узнали о моей специальности, прикрепили к бригаде уголовников, чтобы я их учил инструменты делать. Пришёл пацан совсем, а там такие серьёзные дядьки: бандиты и грабители, но ко мне хорошо относились и при деньгах. В нашей бригаде даже мясо давали, невкусное, то ли конину, то ли верблюжатину – так всё равно лучше, чем баланда.
Как научились друг друга понимать, и они узнали историю с захватом танков, спросили: можно ли из Венгрии в Австрию уйти? Я сказал – запросто, и в декабре 1959-го мы сбежали. Подкупили охрану и украинца, водителя грузовика, спрятались в кузове под брезентом и каким-то барахлом, ничего не видим, один из бандитов говорит: «Налево повернём, значит продал, направо – всё в порядке!» Повернули направо, и через несколько дней я оказался дома, первое время скрывался, а потом отец приятеля, высокий коммунистический чин, выхлопотал мне помилование. Только каждый год таких, как я, сажали на несколько дней два раза – 15 марта, в годовщину революции 1848 года, и 23 октября, – чтобы на улицах не бузили.
Как дальше жил? Да, в общем, нормально! У нас богатые сельхозкооперативы, по-вашему – колхозы, часто заводили подсобные предприятия, вот я на таком и работал. Делали мы рамки для окон автомобилей методом гальванопластики, металл на пластмассу напыляли и хорошо зарабатывали. Инструменты тоже делал, но редко, больше для души.
И ещё стал импресарио при эстрадном ансамбле, полмира объехал. Выезд мне разрешали только в социалистические страны, но через Югославию можно было направляться, куда хочешь, и никто внимания не обращал. В 1976 году даже на Кубе выступали и с Фиделем Кастро познакомились, он после концерта к нам за кулисы заходил…
Ференцу Шепицки повезло – в отличие от многих других участников боёв, да и просто тех, кто оказался не в то время не в том месте. Знакомый тётушки нашего гида, сам не участвовавший в восстании, но наблюдавший его во всех подробностях, вспомнил два эпизода.
Во время первого ввода войск, когда они часто не имели чётких приказов: наступать или ограничиваться самообороной, пара советских танков в узком переулке попали в заранее разлитый мазут, который тут же подожгли, а выскочивших из машин танкистов перестреляли.
При втором наступлении группа боевиков открыла огонь по танку из костела, переполненного спасавшимися внутри жителями, и ответные снаряды разорвались в самой гуще беглецов. Стрелявшие из-за спин женщин и детей – явные отморозки, тогда как наш собеседник выглядел вполне симпатичным дедушкой.
Кого среди восставших больше, и сколько вообще народу взялось за оружие? Поскольку погибших, казнённых и осуждённых насчитывается 16 тысяч и ещё больше эмигрировало, речь идёт о десятках тысяч боевиков. С оружием в руках всегда выступает меньшинство.
В Петрограде и Москве в октябре 1917 года на стороне большевиков тоже оказалось порядка 50 тысяч красногвардейцев, солдат и матросов на 4 с лишним миллиона горожан. Численность вполне сравнимая при том, что на стороне власти оказалось гораздо меньше. Будапештский горком ВПТ отбил несколько атак повстанцев, сдался лишь после танкового обстрела, а его защитников перебили люди Дудаша.
Отряд сотрудников полиции и госбезопасности, в котором воевал Андраш Беркеши, продержался в одном из зданий министерства внутренних дел до прихода советских войск. Подавляющее большинство силовиков разбежались или ждали, чья возьмёт, как и основная масса столоначальников ВПТ. Неудивительно, что, по сравнению с потерями мятежников и советских солдат, они отделались легко. По официальным данным тех времён, погибло всего 90 венгерских военных, правоохранителей и партийных работников.
Конец цитаты.
