Донна Тартт — один из наиболее ярких современных американских писателей, лауреат Пулитцеровской премии 2014 г., присужденной ей за роман «Щегол». Ранее автор выпустила еще два романа: «Тайная история» (1992 г.) и «Маленький друг» (2002 г.). До публикации «Щегла» в России о Тартт говорили не так много. «Щегол», несомненно, сделал Тартт литературной звездой — как за рубежом, так и в России. У нас в стране, однако, произведения Тартт до сих пор известны немногим, что удивительно, учитывая ее несомненный талант и наличие всех симптомов того, чтобы стать в России любимым писателем.
В книгах Тартт много отсылок к классической русской литературе — как прямых, так и стилистических, что делает ее произведения созвучными вкусам российских читателей. Иностранные рецензенты часто отмечают влияние Диккенса на произведения Тартт; в не меньшей степени на ее произведения повлияла и русская литература, в особенности произведения Достоевского. В этой статье я изложу свое видение того, какие сюжетные и стилистические параллели можно провести между романами Донны Тартт и произведениями русской классической литературы.
1. Тайная история
В одном из интервью Тартт говорила, что «хороший детектив — это не «кто убил», а «почему убил». Первый роман писательницы написан в соответствии с этим принципом. С первой страницы мы узнаем преступника (то есть преступников — главного героя Ричарда и его друзей) и их жертву. А дальше нас ждет более 600 страниц рассуждений на тему того, как они до этой идеи дошли и как жили после убийства. У российского читателя такой сюжет, конечно, сразу вызывает ассоциации с «Преступлением и наказанием». На случай, если вы все же не заметили сходства сюжета романа Тартт с историей о несчастной старухе-процентщице, то в книге есть прямая цитата Раскольникова, без кавычек и какой-либо вводной каймы. Как и оригинальная фраза в «Преступлении и наказании», цитата в «Тайной истории» появляется в один из самых напряженных моментов книги, который как будто сшивает ткань повествования с романом Достоевского, на секунду перенося нас с северного побережья США в Петербург XIX века.
Интересно, что герои Донны Тартт сталкиваются с проблемами, аналогичными героям Достоевского, но в итоге приходят к абсолютно другим выводам. По Тартт любое зло рано или поздно будет наказано, и никто из «организованной группы» убийц в итоге не обретает счастья, но и из жизни обычных людей они себя не вычеркивают. Убийство однокурсника заставляет героев романа пробудиться от грез и встретиться с самими собой — настоящими. При этом большого раскаяния за содеянное никто не испытывает, наоборот, главный «зачинщик» преступного сговора Генри, даже говорит, что до того, как он убил человека его жизнь была мертвой, а после он приобрел чувство, что он может сделать все, что хочет. Оценка Генри совершенного преступления таким образом кардинально расходится со страданиями Раскольникова, который говорил, что, убив старуху он убил самого себя. Пройдя через раскаяние, Раскольников обретает некоторое подобие душевного спокойствия, Генри же уготована зеркально противоположная судьба: до последнего не отказываясь от своего упоения вседозволенностью, он убивает себя, просто потому что имеет право и не это тоже.
Помимо наличия параллелей между сюжетами «Тайной истории» и «Преступления и наказания», в романе Тартт есть также несколько прямых упоминаний русской литературы. Вкладывая в уста героев романа отсылки к русской литературе, Тартт на мой взгляд, преследует две цели. Во-первых, интеллектуальные диалоги героев о древнегреческой культуре, немецкой философии и русской литературе создают значительную часть антуража романа. Во-вторых, в этих сценах проявляется типичная черта Тартт, которую часто уличают в «списывании» у знаменитых писателей: каждый раз, когда при прочтении книг Тартт вы чувствуете, что где-то это уже видели, слышали или читали, она тут же сама дает вам подсказку, откуда эта сцена срисована. Например, в одной из сцен на замечание о том, что у одного из членов «организованной группы» могут на полицейском допросе сдать нервы и он выкинет какой-нибудь фортель, Генри восклицает «И где ты только набрался этой достоевщины?». В другой сцене, когда герои романа участвуют в масштабных поисках убитого ими однокурсника в полях, покрытых снегом, Генри замечает «Словно какой-нибудь эпизод из Толстого, правда?». В обеих сценах фразы произносит Генри, чье интеллектуальное превосходство в романе не раз подчеркивается. И в обоих случаях упоминания русской литературы связаны со схожестью рисуемых Тартт сцен со сценами Толстого и Достоевского.
2. Щегол
Справедливым будет отметить, что книги Тартт напичканы разными цитатами, именами известных людей, названиями брендов, фильмов и книг примерно также как ими нашпигованы тексты песен Мирона Федорова aka Oxxxymiron (то есть очень сильно — пояснение для тех, кто далек от рэпа). Поэтому сам факт упоминания в текстах Тартт того или иного писателя еще не является чем-то удивительным: их там упоминается масса. Это герои романов Диккенса еще могли жить в каком-то безымянном культурном пространстве, но герои Донны Тартт слушают Radiohead, ходят в Brooks Brothers, курят Lucky Strike, пьют кофе в Starbucks и читают всех писателей подряд от Вергилия до Стига Ларсонна, — в общем, живут в реальном мире. И если в «Тайной истории» отсылки к русской литературе еще встречаются наравне с множеством упоминаний прочих книг, то в «Щегле» связь повествования с русской классикой выходит на главную сцену.
Основным проводником идей русской литературы в романе «Щегол» является Борис — друг главного героя книги Тео неопределённой славянской национальности — Борис называет себя то русским, то украинцем, говорит похоже на всех славянских языках подряд. Борис иногда ведет себя как немного карикатурный русский персонаж — пьет, ввязывается в полулегальные авантюры и читает роман «Идиот», лежа у бассейна в Лас-Вегасе. При этом это действительно «живой» персонаж, со своими страстями, грехами и раскаянием. Как я уже писала, Тартт любит давать подсказки читателям о том, какие литературные параллели она использует. Поэтому, конечно, Борис не случайно читает именно роман «Идиот» (позже Тео также читает этот роман), а целый раздел книги тут так и называется — Идиот. Сюжет «Щегла» в части взаимоотношений Бориса и Тео тесно связан с сюжетом «Идиота». Отношения Бориса и Тео во многом повторяют отношения Рогожина и Мышкина. Они одновременно и братья и враги. Оба испытывают к друг другу сильные чувства, что не мешает Борису украсть у Тео самое ценное, что у него есть — картину «Щегол». Также обмен крестами с Мышкиным не помешал Рогозину увезти Настасью Филипповну со свадьбы с Мышкиным.
На протяжении всего романа Тео, также, как и князь Мышкин, все время пытается сделать что-то хорошее. В попытках помочь близким Тео совершает одно преступление за другим, вследствие чего все его поступки приводят к еще большим страданиям — его собственных и окружающих. Но в самом конце судьба делает Тео причиной возвращения миру несколько похищенных шедевров искусства. Так парадокс того, что благими намерениями бывает выложена дорога в ад, который иллюстрирует роман «Идиот», в «Щегле» оказывается перевернут с ног на голову. Данную мысль озвучивает Борис в своем монологе на тему того, почему история князя Мышкина закончилась печально, и почему их собственная история пошла по иному пути: «Потому что, если от добрых намерений иногда бывает вред? То где тогда сказано, что от плохих бывает только плохое? А вдруг иногда неверный путь — самый верный? Вдруг можно ошибиться поворотом, а придешь все равно, куда и шел?» Ответ Тео на данные размышления можно найти только в последних абзацах романа, где он говорит, о том, что «судьба жестока, но, может быть, не слепа», соглашаясь с фатализмом Бориса.
По крайней мере в двух из трех романов Тартт ощущается значительное влияние русской литературы. Иностранные рецензенты часто ищут — и находят — в ее произведениях влияние Диккенса, Сэлинджера, По и других англоязычных писателей. В ее творчестве действительно есть немного от них всех, также, как и немного от русских классиков.
