Исследователи до сих пор не могут вывести единого определения для прерафаэлизма – столь неоднозначным и противоречивым было это направление в английской живописи второй половины XIX века. Однако все они сходятся в одном: прерафаэлиты были по преимуществу романтиками, которые пытались изобразить свое романтическое мироощущение зрительно. Главным источником вдохновения для участников Братства и его последователей всегда была литература, которая на их полотнах обретала новый и, зачастую, весьма неожиданный смысл.
Джон Эверетт Миллес. Бесперспективная Изабелла и безобразный Христос.
Миллес был не только самым юным из создателей Братства прерафаэлитов, - он был самым молодым студентом за всю историю Королевской Академии Художеств, на момент зачисления в которую художнику было всего 11 лет. Малышу, как его прозвали в Академии, во всем сопутствовал успех, – родители всячески поддерживали, преподаватели, которые поначалу отнеслись к нему скептически, вскоре ставили его рисунки в пример старшим студентам. Однако, после знакомства с Уильямом Хантом, прямая дорога к посту президента Академии стремительно вильнула в сторону. Из всеобщего любимца Миллес превратился в бунтаря и отщепенца.
Прерафаэлиты всегда любили использовать для сюжетов своих картин литературные образы, не был исключением и Миллес. Его первой картиной в прерафаэлитской традиции стало полотно «Лоренцо и Изабелла» (1849), которое иллюстрирует известную новеллу из «Декамерона» Боккаччо.
После академических парадных портретов и пафосных мифологических композиций, раннеренессансная «Изабелла», написанная архаическим стилем, вызвала у критиков недоумение. Главное ее отличие - в буйной яркости красок (этот эффект создавался благодаря отсутствию подмалевка) и нарочитой плоскостности. Осыпанного медалями отличника Академии заподозрили было в неумении пользоваться линейной перспективой, на что Джон Рескин едко заметил, что все эти люди «понимали в перспективе не больше, чем в астрологии».
Уже здесь видно увлечение художника символизмом, свойственное школе прерафаэлитов. Нежные лица влюбленных подчеркивают животную злобу сидящего напротив брата Изабеллы, который носком скульптурно выписанной ноги пинает борзую. Эта деталь намекает на будущую участь печального Лоренцо. К слову, морда борзой слегка напоминает чертами утонченного Уильяма Майкла Россетти, который позировал для возлюбленного Изабеллы.
Этот опыт Миллеса не вызвал ни восторгов, ни поруганий со стороны ценителей искусства, академический мир оставался спокоен и незыблем. Но настоящий вопль ужаса викторианское общество испустило в 1850 г. на выставке в честь 82-й годовщины Королевской Академии. Именно здесь Миллес впервые представил свое видение Священного Писания, которое воплотилось на картине «Христос в доме родителей». Библейские сюжеты никогда не оставались забыты, к ним вновь и вновь возвращались творцы различных эпох. Но впервые за последние 300 лет канонический сюжет изображался так – без прикрас, без иллюзий. Так, будто это происходило на самом деле.
Отбросив в прошлое знаменитую викторианскую мораль, вглядимся пристальнее в картину Миллеса. Композиция гармонично выстроена – к центральным фигурам Марии и Христа лучами стягиваются Иосиф, его помощники, Иоанн Креститель. Не только их позы образуют завершенное и целостное пространство, но и взгляды. Иисус поранил ладонь, и к нему с состраданием прильнула мать, Иоанн спешит с чашей воды, чтобы промыть рану. Все это – аллюзия к будущим мукам Христовым, к мукам, которые вынес не бог, но человек.
Еще несколько лет после этого Миллес остается прерафаэлитом, вдохновляясь Китсом, Шелли и Шекспиром. Но после 1857 г. его картины, по-прежнему мастерски написанные, так трогательны, что становятся скучны. Вместе с девиантностью исчезла глубина, прерафаэлит умер, уступив место доброму викторианцу и примерному семьянину, который все-таки стал президентом Королевской Академии Искусств.
Данте Габриэль Россетти. «Божественная комедия» или «Труп невесты».
Правила академического искусства быстро наскучили его кипящей и изменчивой душе. После знакомства с Фордом Мэдоксом Брауном и случайного открытия на тот момент всеми забытого Уильяма Блейка, протест окончательно оформился в создании Прерафаэлитского братства.
Первые картины Россетти написаны на библейскую тематику, позже он изображал сюжеты Шекспира, Теннисона, Китса, Мэлори, но главной книгой всей жизни художника оставалась «Божественная комедия». Данте Алигьери неотступной тенью преследовал Россетти, который возвращался к теме любви Данте и Беатриче в целом ряде своих работ, не только художественных, но и стихотворных. Россетти также перевел «Vita Nuova», которую высоко ценил.
Прекрасных дам в его жизни было две, но Беатриче – лишь одна. Чистая, тронутая позолотой красота Элизабет Сиддал, поразила прерафаэлитов, стала идеальным воплощением трагических литературных персонажей, она была Офелией для Миллеса, Сильвией для Ханта, Виолой для Деверелла. Ее образ бесконечно восхищал Россетти, он изобразил ее на множестве картин и набросков.
Их отношения, ставшие мучительными, продолжались 11 лет, во время которых Россетти пленялся новыми музами, не обременяя себя хранением верности. Красота Элизабет становилась все более хрустальной и болезненной, истончаясь ревностью. Призрак былых чувств нашел успокоение 23 мая 1860 года, во время состоявшегося бракосочетания. После рождения мертвого ребенка Элизабет стала принимать лауданум, от передозировки которого умерла в 1862 году. Россетти два дня оставался наедине с телом жены и, по легенде, именно тогда началась работа над одной из его самых пронзительных работ – «Beata Beatrix», «Благословенная Беатриче».
Возникновение подобных домыслов перестает удивлять при взгляде на полотно. Несколько лет назад «Беатриче» осенила трепетом своих ресниц и последним вздохом Пушкинский музей, где посетители смогли взглянуть в ее лицо. Без сомнения, жизнь уже почти покинула Беатриче, а последние ее отголоски остались в оцепенении транса. Длинная шея выгнулась, устав держать тяжелый нимб волос. Цвет лица обязан теплотой не бегущей по венам жизни, а закатному лучу, скорбно скользнувшему по вялому телу женщины. Протянутые в последнем стремлении руки упали, не достигнув цели, и их покорной открытости вот-вот коснется символ невинности и смерти – белый мак.
Романтик Россетти совершил для Элизабет последнюю жертву, бросив в холодные объятия супруги саму свою душу – рукописный сборник стихов, над которым работал всю жизнь, втайне мечтая о признании на поэтическом поприще. Но когда боль и ярость расчетливо покинули Россетти, сожаления заняли их место, и сборник впоследствии был изъят и издан. «Дом Жизни», который побывал в обители смерти, особенного успеха, однако, не сыскал.
Такой она всегда была:
Мы удивляемся тому,
Что не дают нам зеркала
Исчезнуть полностью во тьму.
Мне кажется, она вот-вот
Вздохнет, рукою шевельнет
И с губ, раскрывшихся едва,
Слетят сердечные слова…
Над ней теперь трава растет.
(Из стихотворения Д. Г. Россетти «Портрет»)
