Парадоксально, и тем не менее, факт: автора лучезарного «Московского дворика» и лучших лирических русских пейзажей Василия Дмитриевича Поленова то и дело обвиняли в нерусскости. Знаменитый критик Стасов так и писал Поленову: «Вы собираетесь поселиться в Москве, это не что иное, как несчастное подражание Репину, это (по словам Лермонтова), „пленной мысли раздраженье!“, а между тем Москва Вам ровно ни на что не нужна, точь-в-точь, как и вся вообще Россия. У Вас склад души ничуть не русский, не только не исторический, но даже и не этнографический. Мне кажется, что Вам лучше всего жить постоянно в Париже или Германии».
Что мог возразить обескураженный Поленов? Потомственный русский аристократ, вернувшийся из-за границы, чтобы писать реки Ока и Воря, старые дворянские усадьбы и заросшие пруды, проектировать церкви, строить школы и организовывать народный театр? Поленов, которого художник Леонид Пастернак называл «единственный, в полном и лучшем смысле слова джентльмен»? Он только терпеливо объясняет, что любить Россию не значит закрывать глаза на «холопство и произвол» — главные, как считал Поленов, недостатки современной жизни.
Артхив собрал говорящие цитаты из писем Василия Поленова.
Надо непременно знать по-аглицки, чтобы ехать в Лондон. Как я сожалею, что вместо ненужной латыни или разных катехизисов, богослужений, чтения псалмов и т. п. бесполезностей не выучили меня по-аглицки, дело иное было бы…
Здесь почему-то считают меня аристократом. Это какое-то недоразумение. Я никаких дворянских качеств в себе не чувствую. Постоянно работаю, да и выше всего люблю работу. Всякую работу; конечно, больше всего живопись. Хотя подчас эта работа очень тяжелая или, скорее, трудная.
Живопись я называю моей духовной жизнью, а музыку моей высшей любовью. Живопись давала мне величайшие радости, но и огромные страдания, музыка только первое; оно и понятно — в живописи я работник и специалист, в музыке дилетант и почти профан, живопись часто доводила меня до полного изнеможения, а музыка давала мне силы переносить тяжесть жизни.
Мой друг Илья Ефимович Репин когда-то назвал меня отсталым либералом, вот это было верно сказано.
То, что я, живя за границей в Париже, увлекался произведениями французских художников и волей-неволей им подражал, еще не значит, что я для России никуда не годен. Положим, что моя натура не типично русская, но из этого не следует,чтобы я был французом или немцем.
Теперь у меня русские сюжеты в голове.
Я никогда не был ни нигилистом, ни анархистом, я всегда был противником всякого разрушения и цинизма, напротив того, я всегда стоял за созидание и устройство. Ненавидел, да и теперь ненавижу, динамит, смертную казнь, произвол, а это главная сила современной России.
Осторожность вещь хорошая, даже необходимая, но если ее доводить до крайности, то она с успехом может превратиться в большую трусость, она может сделаться ширмой, за которую весьма удобно прятаться в минуту, когда следует действовать.
Недавно у нас в Академии художеств произошло изгнание учащихся в ней женщин, после чего им всемилостивейше дозволено поступать, но не иначе, как со свидетельством от полиции о благонравном поведении. До сих пор полицейские свидетельства требовались в публичных домах, а в Академии зачем? Это неясно… Ах,что за холопское царство! Холопы прислуживаются и выслуживаются перед хамами. Постойте, милостивые государи, ваши дни сочтены, вы не будете забыты при расчете.
В искусстве я совсем равнодушен к направлениям, хорошее оно или плохое, либеральное или консервативное — мне все равно, ибо я делю искусство и художников на два сорта — на талантливый и бездарный. Поэтому во всяком направлении талантливый художник интересен, а бездарный плох.
Я искренно желал сделать искусство доступным и интересным народу. Это было всегда одной из главных задач моей работы.
Мне кажется, что искусство должно давать счастье и радость, иначе оно ничего не стоит. В жизни так много горя, так много пошлости и грязи, что если искусство тебя будет обдавать сплошь ужасами да злодействами, то уже жить станет слишком тяжело.
В Петербурге упорно держатся мнения, что добрый русский народ до того любит свое начальство, что пьет для его вящего благополучия, но мне кажется, что это большое заблуждение. Народу, как и нам всем, нужна в жизни радость, а жизнь дает ее скупо — вот и тянет его у нас к водке, в Китае — к опию, на Востоке — к гашишу. Но искусство ведь тоже дает минуты радости, а эти минуты и продолжительнее,и много безвреднее алкогольных…
Как Европа ни хороша, а Россия в деревне мне милей в сто тысяч раз, а кроме того, прямо подло жить в Европе, когда в России надо работать, особенно если здоровье не гонит вон…
Мне представляется, что в настоящее время отечество наше охвачено непреоборимым духом холопства, который всем заправляет… Вы спрашиваете, отчего я редко бываю в Питере? Именно оттого, что уж очень унизительно себя там чувствуешь… Кто знает, с чем столкнешься, с интригой, обманом, продажностью и, наконец, что мне всего ненавистнее, — с произволом.
Освобождение брака из-под ига попов… уничтожение ехидного «ять»… даже перенесение числа на западный календарь есть хорошая перемена.
Мерзавец никогда не станет порядочным человеком, а дурак ни от чего не поумнеет.
Смерть человека, которому удалось исполнить кое-что из своих замыслов, есть событие естественное и не только не печальное, а скорее радостное, это есть отдых, покой небытия, а бытие его остается и переходит в то, что он сотворил.
Цитаты собрала Анна Вчерашняя, artchive.ru
