Жизнь БМ наших дней

Предновогодний зуд охватил крымский город С. Деньги, еще вчера томно покоившиеся в тугих кошельках граждан, словно ошпаренные коты, рвались наружу. Их сменяли бумажки с портретами деятелей, равнодушных к людским страданиям, но зато охотно принимаемых в кассах. Предновогодние дни – это не просто суета, а какой-то всеобщий, лихорадочный припадок. Кажется, будто на город напустили заклятие внезапного обогащения, и все, от профессора до дворника, кинулись искать золото на дне своих карманов. Ищут, роются,...

Ах, эти облака над Сакским районом… Они как воспоминания, нечеткие, ускользающие. Словно старые фотографии в пожелтевшем альбоме, такие размытые, но до боли родные. Смотришь на них, и вдруг – ррраз! – и ты не здесь, не на этом берегу, где соленый ветер теребит волосы, а где-то там, в полях Орловской области. Там, где земля пахнет чабрецом и пылью, где горизонт такой ровный, что кажется, будто можно дотронуться до неба. Лежишь на спине, запрокинув голову, и видишь эти облака. Они словно кусочки разорванного письма, обрывки чьих-то снов...

Ночь. Лампада чадит над монитором. В голове – Олег Медведев, отрывки фраз, сплетения смыслов, как нейронные сети в уставшем мозгу. И песня… Песня, словно вынырнувшая из глубины, из того самого «где-то», о котором шепчут сумеречные легенды. Жизнь – как мутное стекло, сквозь которое смотришь на искаженный мир. Вот и Иван… Где ж его искать? На дне бутылки, в пьяном угаре, в беспамятстве, где боль хоть на миг отступает. Ни меча, ни лат, лишь разбитая душа и лицо в салате. До утра, в забытьи. Вот и вся его правда, вся его жизнь...

Лизавета, дочь смирения и кротости, стояла, словно прибитая к земле, перед пестрой толпой. Высокая, нескладная фигура её выделялась, как одинокое дерево в поле, изъеденном бурями. В глазах её, тихих и робких, светилась вселенская печаль, будто в них отражались все скорби мира. Тридцать пять лет, но казалось, что жизнь пронеслась над ней, не оставив ничего, кроме тихой, извечной покорности. Возраст, когда иная женщина расцветает, словно роза майская, но на ней он оставил лишь печать извечной покорности, словно клеймом выжег на сердце безмолвное рабство...

"Марш Трансвааль" Олега Медведева – это исповедь измученной души, блуждающей в лабиринтах утраченного времени. Песня не просто звучит – она кровоточит, каждый аккорд отзывается щемящей болью в самом сердце. Это не марш победителей, а похоронный гимн несбывшимся мечтам, реквием по идеалам, растоптанным жестокой реальностью. "Марш Трансвааль" – это не просто песня, это портал в сумрачный мир коллективной памяти, где эхо давно отгремевших битв сплетается с экзистенциальным поиском современности. Песня, словно древний артефакт, пропитана духом потерянности и тоски по утраченному идеалу...

О, эта колдовская пятница на Руси! День, когда тусклый свет лампад гаснул в предчувствии разгула. День, когда тоска по несбывшемуся и обида на ускользающее выливались в безудержное пьянство. Но разве только в нем дело? Она накатывала, как волна цунами, сметая остатки трудовой недели. Деревянные избы начинали дышать хмелем, баньки источали пар с запахом веника и прошлогодних забот. Народ русский, измученный поиском истины в кривом зеркале бытия, хватался за пятницу, как за спасительный круг. Виноградная лоза оплетала сознание, а вместе с ним – память...

Олег Медведев, скрестивший на гитаре кости абсурда и экзистенциальной тоски, явил миру свой "Идиотский марш". За простым названием прячется зеркало, в котором каждый рискует увидеть собственное отражение, если только не побоится заглянуть в эту бездну. Мелодия, обманчиво легкая, как первый снег, на поверку оказывается липкой патокой отчаяния, медленно обволакивающей сознание. Строчки, словно осколки разбитого зеркала, ранят и одновременно притягивают. В них – боль утраты, бессмысленность суеты, тщетность...

Да, это как раз то, что мне сейчас нужно. Просто пить чай и смотреть, как мир вокруг немного сходит с ума. В смысле, он всегда немного сходит с ума, но сегодня это особенно заметно. Может, дело в дожде, который никак не может решиться, пойти ему или нет? Или в том, что кофе кончился, а новые зерна еще не обжарены? В любом случае, самое время задуматься о вечном, о смысле жизни и о том, почему тот белый кот с черными яйцами так пристально на меня смотрит. Ко всему прочему, чай остыл. Идеально. Идеально, чтобы запивать эту приторную тоску, знаете, когда горчит даже мед...

Солнце, восходя над горизонтом, окрашивало золотом поля, где еще вчера колыхалась рожь, убранная с любовью и надеждой на грядущий урожай. Но не только поля жили этим утром. В доме, где рождались FENIXMIKS, каждая душа пробуждалась с единой мыслью: творить. День начинался не с петушиного крика, а с глухого гула печи, словно вздоха проснувшейся земли. Кирилл Владимирович, с руками, помнившими тепло каждого зернышка, замешивал концентрат, словно лепил судьбу из простого. Лицо его, бородатое и с веселыми морщинами, каждая из которых – зарубцевавшийся след прожитого дня, светилось умиротворением...

Вечер опустился на усадьбу, словно бархатная завеса, укрывая мир от дневной суеты. В просторной гостиной, где потрескивали дрова в камине, собрались старые друзья. Лица их, изрезанные морщинами времени, излучали тепло и усталость прожитых лет. Водка, словно искра, зажигала огонь в глазах, развязывала языки. Вспоминали былое, смеялись над глупостями молодости, сокрушались о потерях. Говорили о детях, о внуках, о надеждах на будущее. Каждый тост был пропитан любовью, уважением и тихой грустью. На столе, уставленном кулинарными изысками, царило изобилие...

Город Кромы… Эх, сколько раз ты, словно кость, брошенная меж двух империй, кровью обагрялся, да славой народной. Словно былинный богатырь, что на перепутье стоит, так и ты, на вечном перекрестке дорог, судьбы своей дожидаешься. Град мой кровный, словно яблоко, оброненное в пыль веков! Скольких бурь ты свидетель, сколько раз, словно птица Феникс, из пепла восставал! Не зря говорят: "История – учительница жизни", а Кромы – живой учебник, каждая улица – страница, запекшаяся кровью и потом поколений...

Итак, за окном дождь. Сначала это была такая, словно нерешительная морось, будто кто-то наверху никак не мог определиться, стоит ли вообще начинать это осеннее дело. А потом плюнул и решил – быть дождю. И вот он уже барабанит по подоконнику, уныло стучит по крышам машин, растекается мутными слезами по стеклу. В Крыму осень. Настоящая, влажная, прохладная. Будто кто-то долго ждал ее прихода, собирал капли летнего солнца в кувшины, бережно хранил их, а потом разом выплеснул на землю, навстречу ветру и серым облакам...