Паутинки миров

Время перестало быть. Потерялось под грудой непрекращающихся дней. Оно не шло вперёд — оно стачивалось, как камень под водой. Зима сменялась весной, весна — летом, но Мар замечал это только по запахам: сырость уходила из камня, в воздухе появлялась пыль, потом — цветочная горечь, потом снова плесень. Тело менялось быстрее, чем память. Боль становилась короче. Раны — тише. Сон — глубже и реже. Его называли Призраком. Не за белую кожу, не за глаза, седые волосы и не за молчание. За то, что он появлялся там, где его не ждали, и исчезал, не оставляя следов...

От автора: эта история короче, чем полноценный роман. Это скорее очень длинный рассказ, но я не могла ее не выложить )) Поэтому спасибо Дзену, что теперь есть оглавление в начале статьи, где можно просто тыкнуть на нужную главу ))) Снаружи город всегда звучал иначе. Внутри стен — привычное, вязкое гудение: шаги по камню, скрип телег, шепот торговцев, которые вроде бы и кричат «свежее! дешевле!», но делают это так, будто боятся разбудить кого-то важного. Внутри стены люди жили аккуратно, словно каждый день был одинаковой тарелкой каши: безопасно, сытно, но без вкуса...

Белый не дал ему времени ощутить победу. В толпе учеников и недоучек, в грязи двора, среди чужого хриплого дыхания Мар успел только один раз моргнуть — и всё. Мир снова стал узким, как лезвие. — За мной, — сказал Белый. Не приказал громко. Не повысил голоса. И от этого стало холоднее, чем от ночи на камнях. Мар пошёл. Он шёл чуть позади, как положено. Не обгоняя. Не отставая. Так ходят слуги. Так ходят те, кого можно ударить, если раздражаешь. Они вошли в дом, куда до сих пор вход им – простым дворняжкам Белого, – был запрещен...

Дом удовольствий умел быть тихим только ночью. Днём он дышал, смеялся чужими голосами, пах сладким дымом, дешёвыми духами и усталостью. Мар научился узнавать шаги по коридору так же легко, как раньше узнавал матушкины нотки в голосе: Лира — коротко, уверенно, идёт, будто стучит печатью; Аша — чуть волоча носок, словно ей всегда холодно; Пелли — быстро, нервно, как мышь. И всё равно — это был дом. Пусть грязный, пусть чужой, пусть построенный на том, что Мар когда‑то презирала. Тут было тепло. Тут были стены...

У неё было всего несколько минут. Предрассветные часы — самые сложные: ночь уже прошла, а рассвет только протянул свои серые лучи сквозь угасающую тьму. В такое время дико хочется спать. Разбойник, дежуривший всю ночь, тоже чувствовал усталость. Оглядев маленький лагерь осоловелыми глазами, он решил, что в этом месте им ничего не грозит. Лес шумел, но это был обычный, пробуждающийся лесной шум. Разбойник прикрыл глаза и облокотился спиной о дерево. Стоило ему тихо захрапеть, как Мария распахнула глаза, сверкнувшие призрачной сталью в отблесках костра...