Информационно-развлекательный канал.

Сентябрь дышал последним летним теплом. Воздух, золотой от солнца, был густым, как мёд, и город казался не реальным, а нарисованным на позолоте старой открытки. Я брёл по центру, механически выискивая в витринах школьную атрибутику, но мысли витали где-то меж облаков — таких же беспечных, как это утро. И тут я увидел её. На скамейке, будто сошедшая со страницы нежной акварели, сидела девочка. Подросток. Рядом, с озабоченным видом, говорила что-то мать, жесты её были мягкими, но настойчивыми. А дочь смотрела вдаль, за горизонт обыденности...

Это было в августе, в том самом 2016-м. Воздух над городом плавился от жары, а солнце, ослепительное и щедрое, заливало светом каждый закоулок. Я бродил по раскалённому центру, одержимый одной лишь мечтой о прохладном мороженом. И вдруг — увидел Её. Она сидела в тени старого каштана, вся погружённая в свои мысли, словно отдельная частица тишины посреди шумного дня. Сердце замерло на мгновение. Спасибо привычке — верный фотоаппарат всегда был со мной. Я успел поймать кадр: задумчивый профиль, луч света в волосах, вечность в одном мимолётном моменте...

На самом краю Оренбургской области, где холмы целуют небо, а степи уходят в бесконечность, приютилось село Артемьевка. Мой дедушка мне рассказывал, а ему его отец. В XVIII веке пришли сюда два брата — Артём и Захар. Земли были вольные, бесхозные. Поселились в четырёх верстах друг от друга, чтобы и помогать, и не мешать. Со временем их семьи разрослись в целые села — Артемьевка и Захаркино. Ещё до того, как в Артемьевке зазвенели школьные звонки и загудел трактор, жила здесь иная, патриархальная жизнь...

1. Автором культового снимка является Артур Засс (Arthur Sasse) из агентства United Press International. Кадр был сделан 14 марта 1951 года после празднования 72-го дня рождения Эйнштейна в Принстоне. Уставший от папарацци, ученый в ответ на просьбу улыбнуться показал язык. Это была спонтанная реакция, которую Зассу удалось поймать. 2. Отношение Эйнштейна: Да, Эйнштейну снимок настолько понравился, что он сам заказал несколько копий, обрезал их (убрал окружающих — супругов) и использовал как открытки для друзей...

Мой мир сжат до размеров светящегося экрана. Я пишу ей, пытаюсь пробиться сквозь цифровой шум, сквозь назойливый пиксельный «ветер» чата. Пальцы скользят по стеклу, а в голове — призраки классиков. «Я к вам пишу…» — строки из письма Татьяны к Онегину настигают меня, как упрёк. Сквозь голубой туман одиночества мне чудится насмешливый взгляд Пушкина, а за его спиной — встаёт её образ. Не Татьяны — нет! Гордой, прекрасной и опасной Наины. И это становится последней каплей. Я — гусар ночного эскадрона...

"Случайная встреча. Муза".Это было тёплым вечером, когда город замирал в мягких красках заката. Я шёл без цели — просто шёл, слушая в наушниках музыку, думая о своих делах. И вдруг… взгляд. Она стояла у стены старого парка, прислонившись спиной к серому камню. Чёрная кепка, надетая наоборот, длинные волосы, и те самые — удивительно умные, глубокие глаза. Глаза, которые умеют слушать до слов. — Ты художник? — вдруг спросила она. — Фотограф, — ответил я, чуть растерявшись. — А ты? — Наблюдатель, — улыбнулась...

Тёплый вечер дышал на город тихим янтарным светом. Листья, подсвеченные последними лучами, казались золотыми и невесомыми. Я шёл, не думая ни о чём особом, просто ловил осень шаг за шагом. И вдруг — она. Незнакомка, словно вышедшая из тихого сновидения. Я не успел понять, что именно меня остановило: мягкая линия её волос, улавливающая свет, спокойный профиль или то тонкое ощущение, что в эту секунду время стало внимательнее. Рука сама потянулась к камере. Я поднял объектив — и словно в ответ она почувствовала мой взгляд...

Лариса всегда мечтала о коте. Она представляла его пушистым, игривым комочком с двумя ярко-зелёными глазами. Но судьба, как часто бывает, преподнесла свой, особенный подарок. Тот день был хмурым и дождливым. Мама Ларисы, Анна, возвращалась с работы по скользкой от воды дороге. Вдруг она заметила на асфальте маленький, тёмный и неестественно неподвижный комочек. Решив, что это мусор, она уже было хотела объехать, но сердце дрогнуло. Анна остановилась. То, что она увидела, заставило её сдержать дыхание...

Я часто возвращаюсь мыслями в ту свою прошлую жизнь. В те лихие девяностые, когда всё рухнуло: привычный уклад, планы, сама страна. Чтобы просто существовать, мне пришлось встать за прилавок на шумном, пропахшем пылью и дешёвым колонией рынке. Мы были «челноками» — новое племя, выросшее на руинах империи, таскавшие из-за бугра палатки джинсов и кучу всякой мелочёвки, без которой люди вдруг не могли обойтись. Это было время выживания. Сплошная политическая карусель и экономическая разруха. Каждый день — борьба за кусок хлеба...

Мама держит дочку, словно целый мир уместился в её объятиях. Девочка молчит, слушая, как где-то далеко шуршат листья и дышит осень. Поцелуй — тихий, осторожный — остаётся на щёчке, как невидимая метка любви. И кажется, что сама природа улыбается им: деревья кланяются, ветер затихает, а небо раскрывает мягкий свет...

Весь день Лариса играла на площадке. Она каталась с горки, строила с друзьями песочные пирожки и смеялась так звонко, что даже воробьи на заборе удивлялись: «Что это за весёлое солнце?» Сон Ларисы. Когда дедушка позвал домой, на щеках у Ларисы всё ещё играли огненные искорки ветра. Дома она сняла крософки, вздохнула и сказала: — Дедушка, я очень проголодалась... — Сейчас, внученька, — ответил он мягко, — суп уже на п лите, хлеб нарезан. Лариса села за стол, положила голову на руки и стала ждать...

И море, казалось, поняло его. Оно уже не ярилось пенными валами, а лишь тяжело и мерно дышало, накатывая на песок тёмной, почти чёрной бархатной гладью. Вода, побывавшая золотом, теперь вбирала в себя все оттенки сумерек: свинцовые, лиловые, пепельно-холодные. И в этой новой, рождающейся ночной палитре он был уже не огненным изваянием, а скорее тенью, силуэтом — резким и одиноким на фоне безбрежного пространства. Мысли, что всего несколько минут метались в такт волнам, теперь улеглись, упокоились, найдя, наконец, тихую гавань где-то в глубине его существа...