Ольга Старушко. Стихи и заметки

Я тобi кажу, що їм давно усiм плювати на нас После ночной сирены главное — встать. Питбулка, ам булли — суки. И альфа-кобель — стафф. Два чихуа на сдачу, сказал приют: бери что дают. …Три, четыре, пять. Мы идём гулять. Булка глухая с рождения. Ам булли на нейролептиках. Стаффа порою клинит. Не буду рассказывать, как нас зовут в ветклинике. С такими-то мордами рады нам не везде. А всё же суббота. Гуляр. Крокодилов день. У кого на руках старики, у кого — дети. А у меня иногда то мёртвый кот в пакете, то ворон с некрозом крыла...

Мы в гуще событий. Мы в толще времён, где разум и смысл отменён. Никто не читает доклады ООН, напишут в докладе ООН. И попран завет, и неведом закон. Мы вязнем в случившемся, словно в смоле: кромешность её горяча. Младенцев изводят в библейской земле...

Предыстория: ещё до открытия сорок девятых Шукшинских дней на Алтае в этом году — куда были приглашены в числе иных писателей и я, и тов. Иванов, ответственный секретарь Союза писателей России — организаторы разослали участникам программу их работы, по дням и по часам. Например, встречи с читателями в библиотеках Барнаула, Бийска, Павловска, Буланихи, Новоалтайска, в Сростках... Или приветствие участникам и зрителям на церемониях открытия или закрытия фестиваля (а он давно и по праву имеет статус общероссийского)...

Кто выкроил таких мужчин из полотна суровой нити? Отец и муж, и брат и сын, и дед — защитник и хранитель. Поскольку тут не хватит слов, о них попробую сказать я не описательно — числом. И в бой весь род, двенадцать братьев, за брата павшего идёт...

Мне сладок воздух родины моей, когда луна в нем — долькой мармелада. Пришла пора цветенья винограда, и аромат доносится с полей, засахарив дремотные долины. Роскошны розы, их краса пышней. Но всех нежнее в день июньский длинный, где млеют даже чайки в вышине, соцветий виноградных ноты мне. Есть под лозой работа для меня от Трифона до Троицына дня, потом...

Ты спросишь, как дела у нас? Обыкновенно. Четвёртый за ночь, пятый раз ревут сирены. На Лукоморье — ПВО, и Пушкин рядом, за ликом мраморным его Орест с Пиладом, Георгий поднятым копьём сражает змия. Пока есть Пушкин, мы живём...

Вот и Чистый четверг. Зацветает иудино древо средь кипенья сирени и вишен, черешен и груш. ПВО и стрелковым работают справа и слева: наши службу несут под моления храмовых служб. Только ветер крепчает над морем, отчаянно синим, и от Крыма на север летит неизбежной весной. Слышишь голос его? Словно мать вспоминает о сыне, что от нечисти спас монастырь на неделе Страстной...

И как определить, кто из потомков — в широком смысле — свой? А кто — чужой и враг? ДК похожи в здешних городках. Боец нашёл твой бюст среди обломков нетронутым, по счастью. И застыл: стоит и смотрит... Признаёшь ли ты его наследником бессмертной славы, защитником и речи, и державы, где всё твоё — Одесса и Полтава? А тот, кто враг, выкатывает танк: боится бюста гипсового так, что мстит и мстит тебе за липкий страх, не помнящий родства и чуда речи...

Не так много стихотворений написано в уходящем году. "Славянку!" — памяти отца моей однокурсницы родом из Очакова Коса — документальная история про коника, которого на Кинбурнской косе спасали казаки из отряда «Аксай» Тревога, очень личное для меня Излом: вошло во вторую поэтическую книгу RT "ПоэZия русской зимы" Плоть и кровь — о событиях начала марта 2022 года Шершаво Кадык — ещё одно очень личное посвящение, успевшее стать и песней Родничок, одно из самых болючих Черта Имя Текст о тексте "Ура!" Отрывок Событий, связанных с песнями, было неожиданно больше...

В одном переходе от древней Олимпии присел отдохнуть он в тени под оливами. И узкие листья над ним трепетали, и дымка легла на холмы золотая. С рассветом, держась по возможности проще, со всеми вошёл он в священную рощу. Принёс по обычаю скромную жертву и Зевса почтил, а за ним и Деметру. Но тут же, едва миновал он треногу, какой-то юнец заступает дорогу: на играх ты петь собираешься, старый? А где же твоя кифара? — Я сам основал музыкальную школу когда-то. И был молодым и весёлым: язвил я над тем, что забавным казалось...

В седле спозаранку под шквальным огнём Корнилов Владимир Андреич, и флотский мундир запылился на нём от близкого залпа картечью. Денёк, если правду сказать, непростой: октябрь шипит раскалённый. Корнилов — на пятый, потом на шестой отчаянные бастионы. И главный редан, и Малахов курган уже огрызаются глуше. Французов орудия и англичан тяжёлые катят по суше. Им бреши нужны, где позиции — встык. И замысел видит начштаба, а чем поддержать боевые посты? Да личным примером хотя бы и парой-другой ободряющих слов...