Ирина

Как бы стыдливая краса Сребристым облаком прикрыта, Луна взошла на небеса: Земля сиянием облита. И дочь счастливая небес, На светло-яхонтовом лоне, В огнисто-золотой короне Течет, златит и дол и лес, Блестящей свитой окруженна. Скажи ж, прекрасная луна, В тончайший облак облеченна, Что в небе делаешь одна, Скрывая кроткое сиянье? Идешь...

Пока твоих страстей ещё не охладили Потока времени прохладные струи, Запечатлей для тех, кто в жизнь едва вступили, Душевные волнения твои. Поведай молодости о сладчайшей боли, Такой же древней, как библейский Ной, О горькой радости, о радостной неволе И об улыбке, без вина хмельной. Поведай им, пленительным и юным, Едва раскрывшим очи для любви, О блеске звёзд, о ночи самой лунной И о незримых таинствах крови...

Лето пахнет душным сеном. Сливой тёмною и пыльной, Бледной лилией болотной, Тонкостанной и бессильной. Испареньями земными, Тмином, маком, прелью сада. И вином, что только бродит В сочных гроздьях винограда...

К этим гулким морским берегам, Осиянным холодною синью, Я пришла по сожжённым лугам, И ступни мои пахнут полынью. Запах мяты в моих волосах, И движеньем измяты одежды; Дикой масличной ветвью в цветах Я прикрыла усталые вежды...

Мы знаем страсть, но страсти не подвластны. Красою наших душ и наших тел нагих ‎Мы только будим страсть в других, ‎А сами холодно-бесстрастны. ‎Любя любовь, бессильны мы любить. Мы дразним и зовём, мы вводим в заблужденье, ‎Чтобы напиток охлажденья ‎За знойной вспышкой жадно пить. ‎Наш взгляд глубок и чист, как у ребёнка...

Вижу очи твои изумрудные, Светлый облик встает предо мной. В эти сны наяву, непробудные. Унесло меня новой волной. Ты поникла, земной паутиною Вся опутана, бедный мой друг, Но не бойся: тебя не покину я, - Он сомкнулся, магический круг...

У неё глаза морского цвета, И живёт она как бы во сне. От весны до окончанья лета Дух её в нездешней стороне. Ждёт она чего-то молчаливо Где сильней всего шумит прибой, И в глазах глубоких, в миг отлива, Холодеет сумрак голубой. А когда высо́ко встанет буря, Вся она застынет, внемля плеск, И глядит как зверь, глаза прищуря, И в глазах её — зелёный блеск...

Оловянных солдатиков строем По шнурочку равняемся мы. Чуть из ряда выходят умы: «Смерть безумцам!» — мы яростно воем. Поднимаем бессмысленный рев, Мы преследуем их, убиваем — И стату́и потом воздвигаем, Человечества славу прозрев. Ждёт Идея, как чистая дева, Кто возложит невесте венец. «Прячься», — робко ей шепчет мудрец, А глупцы уж трепещут от гнева. Но безумец-жених к ней грядёт По полуночи, духом свободный, И союз их — свой плод первородный — Человечеству счастье даёт. Сен-Симон всё своё достоянье Сокровенной мечте посвятил...

Ты был ли когда-то, пленительный век, Как пышные рощи под вечной весною Сияли нетленных цветов красотою, И в рощах довольный витал человек, - И сердца людского не грызла забота, И та же природа, как нежная мать, С людей не сбирала кровавого пота, Чтоб зёрнами щедро поля обнизать? Вы были ль когда-то, прекрасные дни, Как злая неправда и злое коварство Не ведали входа в Сатурново царство, И всюду сверкали веселья одни, - На землю взирали с лазурного свода Небесные звезды очами судей, Скрижали законов...

Как встарь, смешение наречий, - Библейский возвратился век, И поднял взгляд нечеловечий На человека человек. Гонимы роковою ложью, Друг в друге разъяряют злость, И, поминая имя Божье, В Христову плоть вонзают гвоздь...

В сапожном деле отличиться Пьер в годы юности сумел; Хотя он прошлого стыдится, Зато изрядно преуспел. Теперь, торговец сапогами, Завел он в парке у себя Фонтаны, гроты, пруд с мостами — Не хуже, чем у короля. И, продолжая в том же роде, Он приказал прорыть канал, Чьей ширине и многоводью Мог удивиться б кардинал. Не ограниченный запретом, Опустошить он мир готов, Чтоб стол его зимой и летом Был полон лакомых кусков. И дом его похож на чудо, В лепных узорах потолок, Из золота его посуда, Из серебра ночной горшок...

Какой изъян в мозгах быть должен с юных лет, Чтоб с Музами водить знакомство год из году! Посадят, подлые, они на хлеб и воду Того, кто разгадать надумал их секрет. С тех пор как я пишу, мне все идет во вред, Фортуна прочь бежит, а я терплю невзгоду, Забрался на Парнас — и в скверную погоду Там пью из родника и в рубище одет...