Виктория провела рукой по поверхности полированного дубового стола. Ни пылинки. В лакированной глади отражалась люстра, словно солнце в лесном озере. В воздухе пахло лимоном, свежестью и тем особым, звенящим ароматом идеальной чистоты, которого она добивалась последние пять дней.
Она выдохнула и устало опустилась на диван, стараясь не помять идеально взбитые подушки. Эта неделя выжала из неё все соки. Генеральная уборка перед Новым годом — это святое, но в этот раз ставки были слишком высоки. Приезжала Ирина.
Золовка. Сестра мужа. Женщина-ураган и главный критик образа жизни Виктории.
— Вика, ты опять превратила дом в операционную? — обычно с порога заявляла Ирина, морща нос. — Людям нужен уют, а не стерильность.
Для Ирины «уют» означал горы разбросанных вещей и липкие пятна на полу. Но в этот раз Виктория решила: не подкопаешься. Все блестело.
— Снежная королева в своем ледяном дворце, — как-то пошутил муж, Олег. Ей нравилось это прозвище. В порядке был покой. В хаосе — угроза.
Звонок в дверь прозвучал резко, словно выстрел стартового пистолета.
Стоило повернуть замок, как дверь распахнулась.
— А вот и мы! Встречайте гостей! — голос Ирины заполнил собой всё пространство, вытесняя тишину.
Следом за грузной фигурой золовки в квартиру ввалились два вихря — племянники Пашка и Димка. А за ними, тяжело дыша и царапая когтями паркет, вошло чудовище — огромный черный ньюфаундленд.
— Барон, сидеть! — рявкнула Ирина, но пес лишь радостно гавкнул.
— Ира... Собака? Ты не говорила, что приедешь с собакой.
— Ой, Викуся, ну куда же я его дену? Мама заболела, соседка отказалась. Он смирный.
Барон энергично отряхнулся. Темные, маслянистые капли уличной грязи веером разлетелись по стенам, по зеркалу, по бежевому пальто Виктории.
— Ой, ну бывает, — отмахнулась Ирина, бросая сапоги посреди коврика. — Тряпкой протрешь, делов-то.
Мальчишки, толкаясь, скинули ботинки. Один из них с глухим стуком ударился о банкетку, оставив на светлой обивке жирный черный след.
У Виктории внутри что-то сжалось в тугую пружину. «Терпи, — сказала она себе. — Это семья Олега. Три дня можно пережить даже ядерную войну».
Но это была не война. Это была оккупация.
Прошел всего час. Идеальная квартира перестала существовать. На её месте образовался филиал вокзала. Сахарница была опрокинута, крупинки сахара хрустели под ногами. На столешнице растекалась лужица варенья.
— Вика, ты слишком заморачиваешься. Расслабься, — учила жизни Ирина, роняя крошки печенья на пол.
Виктория вышла из кухни. В гостиной на диване, том самом, итальянском, обитом жемчужно-серым велюром, возлежала огромная черная туша. Под головой пса был скомкан её любимый кашемировый плед.
Вечер близился. Ситуация накалялась.
— Вик, ну давай ёлку наряжать! — предложила Ирина. Не дожидаясь ответа, она полезла в шкаф и вытащила заветную коробку.
— Нет! Не трогай! — Виктория метнулась к ней, но было поздно.
В этой коробке лежала память. Старинные немецкие шары и главное сокровище — огромный шар ручной работы, темно-синий, с нарисованным заснеженным городом. Бабушка привезла его из Праги в пятьдесят шестом году.
— Ой, не нуди, — отмахнулась золовка, передавая коробку старшему сыну. — Димка, неси в зал.
Димка побежал, поскользнулся на мокром от собачьих лап паркете и взмахнул руками. Коробка выскользнула.
Звук удара был отвратительным. Не звонким, а каким-то хрустящим, влажным и окончательным.
Виктория медленно подошла к рассыпанным осколкам. Посреди блестящей пыли лежал он — синий пражский шар. Расколотый ровно пополам. Заснеженный город был разрушен.
— Ну вот, — раздался недовольный голос Ирины. — Я же говорила — скользко у тебя. Пол натерла, а ребенок чуть не убился. Вика, не начинай драму. Это всего лишь старые стекляшки. Купим новые, пластиковые. Вещи должны служить людям, а не наоборот.
Виктория медленно встала. Внутри неё вдруг стало пугающе тихо. Пружина лопнула.
— Вон, — произнесла она.
Ирина замерла.
— Что?
— Вон из моей квартиры. Сию секунду. Это не обсуждается.
— Ты сдурела? На ночь глядя? Мы семья! Из-за какой-то игрушки? Я брату позвоню, он тебе устроит!
— Звони. У вас десять минут.
Виктория прошла в коридор и начала выбрасывать куртки гостей на пол. Барон, почувствовав силу хозяйки, попятился.
Когда за ними захлопнулась дверь, Виктория прижалась лбом к холодному металлу. Ноги подкосились, она с трудом дошла до банкетки и упала на неё, закрыв лицо руками. Сердце колотилось где-то в горле.
Через час в замке повернулся ключ. Пришел Олег.
Он прошел в гостиную, не снимая пальто. Остановился на пороге.
— Ира звонила, — сказал он глухо. — Сказала, ты сошла с ума. Что ты выгнала детей на мороз.
Виктория молчала.
Олег сделал шаг вперед и услышал хруст под ботинком. Он опустил глаза. Узнал синий осколок. Посмотрел на пятна грязи на стенах, на разодранный плед в углу, на лужу варенья на кухне.
Виктория подняла на него глаза. Она ждала приговора.
Олег медленно выдохнул. Подошел к дивану, сел рядом и осторожно обнял её.
— Прости меня, — прошептал он. — Я идиот, Вика. Я просил тебя терпеть то, что терпеть нельзя.
Он прижал её к себе крепче.
— Я встретил их внизу. Вызвал такси и оплатил отель на три дня. И сказал, что в наш дом они больше не войдут. Никогда.
Виктория уткнулась носом в его пальто и заплакала.
— Тише, моя королева. Сейчас всё исправим. Алло, клининг? Срочно. Тройной тариф.
Утром Виктория проснулась в тишине. В квартире снова пахло свежестью. Олега рядом не было.
Она вышла в гостиную. Ёлка стояла наряженная обычными шарами. Но под ёлкой стояла деревянная резная шкатулка.
Виктория открыла её.
Внутри лежал шар. Темно-синий, тяжелый, современный, но невероятной красоты.
За спиной скрипнула половица.
— Я искал его полночи, — голос Олега звучал виновато. — Поднял на уши знакомого владельца галереи, пришлось ехать к нему на склад в четыре утра. Это коллекционный экземпляр, ручная работа.
Виктория заметила, что под шаром лежит плотная белая карточка. На ней почерком мужа было написано всего одно предложение: «Дом там, где тебя берегут».
— Он не вернет бабушкин, я знаю. Но... может, этот станет началом нашей коллекции?
Виктория подошла к нему, бережно держа шар в руках.
— Он прекрасен, — сказала она.
Снежная королева растаяла. Но границы её королевства отныне были на замке, ключ от которого был только у тех, кто умел ценить тепло.