Записки про счастье

Виктория провела рукой по поверхности полированного дубового стола. Ни пылинки. В лакированной глади отражалась люстра, словно солнце в лесном озере. В воздухе пахло лимоном, свежестью и тем особым, звенящим ароматом идеальной чистоты, которого она добивалась последние пять дней. Она выдохнула и устало опустилась на диван, стараясь не помять идеально взбитые подушки. Эта неделя выжала из неё все соки. Генеральная уборка перед Новым годом — это святое, но в этот раз ставки были слишком высоки. Приезжала Ирина...

Снег за окном падал крупными хлопьями, укутывая вечерний город в белую тишину, но в квартире у Лены было тепло и пахло свежесваренным кофе с корицей. Она сидела в глубоком кресле, поджав ноги, и с удовольствием разглядывала новые обои в гостиной. Этот нежный, фисташковый оттенок она выбирала почти месяц. Каждая вещь в этой «двушке» была выстрадана, заработана бессонными ночами над отчетами, отказами от отпусков и бесконечной экономией. Лена сделала глоток горячего напитка и прикрыла глаза. Ипотека выплачена полгода назад...

Снег валил хлопьями, крупными, мокрыми и тяжелыми, словно небо решило высыпать на город весь свой запас именно сегодня, тридцать первого декабря. Я стояла на остановке, переминаясь с ноги на ногу, и чувствовала, как ледяная каша просачивается сквозь, казалось бы, зимние сапоги. В руках у меня были два объемных пакета, ручки которых, несмотря на перчатки, безжалостно впивались в ладони. Там было всё то, без чего не обходится ни один приличный стол: икра, которую я чудом урвала по акции, но все равно...

За окном темнел ноябрьский вечер. В кухне, напротив, царила теплая, пахнущая ванилью и корицей атмосфера. Марина доставала из духовки высокий, румяный бисквит. Ей нравились эти тихие субботние вечера, когда можно было не спешить на работу, не проверять в суматохе уроки, а просто наслаждаться домашним уютом. За столом, склонив вихрастую голову над шахматной доской, сидел семилетний Пашка. Он покусывал кончик карандаша и что-то бормотал себе под нос, просчитывая ходы. Глядя на сына, Марина чувствовала тепло, разливающееся в груди...

Вечерний город за окном уже зажигал первые огни, рассыпаясь по проспекту желтыми бусинами фонарей, но в квартире Полины царил полумрак. На кухонном столе, освещенном лишь тусклой подсветкой вытяжки, лежала пухлая папка с документами, образцами пригласительных и сметами. Полина устало потерла виски. Голова раскалывалась от усталости и напряжения. До свадьбы оставалось всего две недели, а список дел не уменьшался, в отличие от бюджета, который таял с катастрофической скоростью. — Тоша, ты можешь хотя бы на минуту отложить телефон? — тихо, но с явным напряжением в голосе спросила она...

Декабрь в этом году выдался суматошным. Снег валил не переставая, превращая город в один большой сугроб, а пробки на дорогах заставляли людей звереть еще до начала рабочего дня. Ольга смотрела в окно кухни, помешивая ложечкой горячий чай, и чувствовала, как внутри нарастает привычная предновогодняя тревога. На календаре было пятнадцатое число. Середина месяца. День «Икс». Она знала, что телефон зазвонит сегодня вечером. Или завтра утром. Это было так же неизбежно, как бой курантов или речь президента...

Жара стояла такая, что асфальт, казалось, плавился под колёсами. Кондиционер в машине работал на полную, но внутри салона атмосфера была душной, натянутой до предела. Мы с Андреем ехали на дачу. Это было не просто место, где растут огурцы, а наша мечта, которую мы строили пять лет. Каждый кирпич, каждая доска в заборе — всё это прошло через наши руки и кошельки. Я, главный бухгалтер, брала подработки, забыла про море, чтобы превратить заросший пустырь в наш личный рай. Андрей вел машину молча, щурясь от слепящего солнца...

В квартире Елены Павловны всегда пахло старыми книгами, лимонной полиролью и немного — валерианой. Это был запах стабильности и высокой культуры. На полках ровными рядами стояли собрания сочинений Чехова и Толстого, а портрет Пушкина в коридоре смотрел на входящих с легкой укоризной, будто спрашивая: «А читали ли вы, сударь, сегодня Онегина?». Здесь никогда не звучала брань, здесь говорили полными предложениями, соблюдая правила причастных оборотов. Так было ровно до того момента, пока дочь не привезла к ней пятнадцатилетнюю Катю...

Телефон завибрировал и пополз по столу, угрожая свалиться прямо в остывший кофе. На экране пульсировало: «Мама». Интуиция, отточенная годами жизни с Валентиной Ивановной, подсказала: этот звонок в разгар рабочего дня не предвещает ничего хорошего. — Да, мам, привет, я тут... — Ты что натворила, бестыжая?! — голос матери не просто звенел, он вибрировал от негодования, срываясь на визг. — Ты что, совсем стыд потеряла? На весь мир опозорить мать! На весь белый свет! Лена отодвинула трубку от уха. Сердце ухнуло куда-то в пятки...

В прихожей пахло жареным луком и чем-то тяжелым, мясным — запах, который въедается в одежду за секунды. Марина невольно поморщилась, переступая порог квартиры свекрови, и инстинктивно прижала к себе пятилетнего Даню. Мальчик, бледный, с тонкими, почти прозрачными запястьями, жался к материнской ноге, настороженно глядя в глубину коридора. — Ой, ну наконец-то! Я уж думала, до ночи вас ждать, — Галина Петровна выплыла из кухни, вытирая руки о цветастый передник. Её лицо, раскрасневшееся от жара плиты, светилось той особенной, удушливой любовью, от которой хочется открыть форточку...

Замок в двери заедал. Как всегда. Нужно было чуть приподнять ручку вверх, потом нажать плечом, и только тогда ключ совершал заветный второй оборот. Ольга Павловна ненавидела этот замок, эту облупленную дверь, этот подъезд с вечным запахом кошачьей безнадежности. Но больше всего она ненавидела то состояние, в котором возвращалась домой: выжатая, пустая, с гудящими ногами. В "Пятерочке" была акция на курицу, и Ольга, поддавшись инстинкту добытчика, взяла две тушки. Теперь эти ледяные тела давили сквозь пакет, напоминая о прозе жизни...

Утро выдалось серым, промозглым, таким, когда даже собаку на улицу выгонять совестно, а уж самой тащиться в казенное учреждение и подавно не хочется. Нина Петровна долго стояла у окна, растирая ноющее колено. Боль в суставе была её верной спутницей последние три года, но сегодня терпеть было уже невмоготу. — Надо идти, Ниночка, надо, — вслух уговаривала она сама себя. — Нельзя же так жить. Она оделась чисто, аккуратно: старенькое пальто, вязаный берет. В сумочку положила документы и старенький смартфон, который ей отдал сын...