Записки про счастье

Свадебное платье Аня шила сама. Не из бедности — просто руки у нее были такие, золотые, как говорила мама. Любая ткань в них оживала, ложилась по фигуре так, словно для этого и была соткана. Миша, ее жених, сначала отнекивался, говорил, что это плохая примета, но, увидев первые наброски, сдался. Платье получилось простое, летящее, из недорогого крепа, но с такой тонкой вышивкой по вороту и рукавам, что любая городская модница позавидовала бы. В нем она не была похожа на нарядную куклу, она была похожа на себя...

Тесто для пирожков поднималось в большой эмалированной кастрюле, накрытой старым вафельным полотенцем. Ольга Петровна знала это тесто как свои пять пальцев: сколько муки впитает, как отзовётся на тепло рук, когда начнёт пахнуть домом и уютом. Эта кастрюля с тестом была центром её вселенной. По субботам она пекла пирожки: с капустой для сына Димы, он говорил, что как у бабушки; с картошкой для сестры Веры, потому что та вечно на диете, а картошка «не так страшно»; и с яблоками для внуков, которые сметали их, не успев остыть...

Дверь открылась с натужным скрипом, будто жалуясь на промозглый октябрьский воздух, ворвавшийся в тёплый коридор. Виктор ввёл под руку мать, Анну Петровну. Она ступала мелко, неуверенно, одной рукой опираясь на сына, а другой прижимая к себе старенький ридикюль с потёртой защёлкой. В этом ридикюле, казалось, помещалась вся её оставшаяся жизнь: носовой платок, таблетки от давления, фотография покойного мужа и очки в треснувшем футляре. — Проходи, мам, не стой на пороге, — бодро сказал Виктор, стягивая с неё мокрое пальто...

Тонкий аромат флоксов окутывал крыльцо, смешиваясь с запахом нагретой на солнце древесины и пыльной дачной дороги. Я сидела в старом плетеном кресле, которое скрипело при каждом движении, как старая ворчливая собака, и смотрела на яблоню, посаженную еще дедом. Её ветви, узловатые и мудрые, как руки старика, тяжело прогибались под тяжестью наливающихся плодов. Бабушка Валя всегда говорила, что эта яблоня – сердце нашего участка. Пока она плодоносит, будет и жизнь в доме. Этот дом… Он достался мне год назад...

Тарелка с пловом стояла на столе, остывая. Вадим так к ней и не притронулся. Он вообще в последнее время плохо ел дома, предпочитая бизнес-ланчи в дорогих ресторанах, где, по его словам, «всё было на уровне». Уровень — это было его любимое слово. Уровень жизни, уровень дохода, уровень общения. Моя семья, по его негласной классификации, находилась где-то на уровне плинтуса. — Кать, я не понял, это что? — он кивнул на скромный сверток, лежащий на комоде в прихожей. Я как раз завязывала шнурки на осенних ботинках...

Тишина в их квартире была особенной, густой и тяжёлой, как непропечённый хлеб. Ольга давно научилась в ней жить, передвигаться на цыпочках, не нарушая её вязких границ. Эта тишина принадлежала Виктору, её мужу. Он приносил её с работы вместе с запахом машинного масла и усталой раздражительностью, расстилал по комнатам, как старый ковёр, и горе было тому, кто посмел бы его потревожить. Ольга помешивала суп, стараясь, чтобы половник не стучал о край кастрюли. Сегодня у неё было что-то вроде праздника, маленького, никому не заметного...

Скрипнула дверь, выводя Катю из задумчивости. Она сидела за кухонным столом и перебирала квитанции, пытаясь составить семейный бюджет на следующий месяц. Получалось, как всегда, впритык. Она вздохнула. — Привет, родная! — на кухню вошел Андрей, ее муж. Он сбросил на стул рабочую сумку и устало опустился рядом. — Чем пахнет так вкусно? — Твои любимые сырники, — улыбнулась Катя, вставая, чтобы поставить чайник. — Устал? — Как собака, — он потер виски. — Начальство совсем озверело, новый проект, сроки горят...

Тесто для пирога поднималось плохо, капризничало, будто чувствовало хозяйкино настроение. Лена ткнула в него пальцем. Ноздреватая, бледная масса нехотя осела и тут же начала медленно ползти обратно. Всё в этом доме было таким — безвольным, поддающимся чужому нажиму. Кроме, пожалуй, самой Тамары Павловны, свекрови. У той характер был как арматура — не согнёшь. Сегодня она должна была приехать «на инспекцию», как в шутку называл это её муж Паша. Шутка была несмешной. Лена с самого утра крутилась на кухне, пытаясь сотворить чудо из скромного набора продуктов...

Тишина в ресторане была бархатной, обволакивающей, сотканной из приглушенных разговоров за соседними столиками, звона бокалов и тихой, ненавязчивой мелодии рояля. Аня поправила на плечах шелковую шаль и улыбнулась мужу. Десять лет. Сегодня у них была розовая свадьба. Целых десять лет. Казалось, только вчера они, смешные и влюбленные студенты, расписывались в районном загсе, а сегодня сидят в этом дорогом ресторане, взрослые, состоявшиеся, с пятилетней дочкой, которая ждет их дома с бабушкой. — Ты сегодня особенно красивая, — сказал Кирилл, накрывая ее руку своей...

Запах пирогов с яблоками встретил Ольгу еще на лестничной клетке. Она улыбнулась. Игорь, ее муж, хоть и был серьезным инженером, обожал ее выпечку. В последний день на даче она специально встала пораньше, чтобы испечь пироги к своему возвращению. Трехдневная поездка за город вымотала — нужно было укрыть розы на зиму, убрать последние овощи, подготовить дом к консервации, — но сейчас, предвкушая уютный вечер с мужем, Ольга чувствовала приятное удовлетворение. Она открыла дверь своим ключом. В квартире было тихо и как-то непривычно душно, словно давно не проветривали...

Кофеварка тихо фыркнула, выпуская последнее облачко ароматного пара. Марина налила себе полную кружку, сделала глоток, а затем подошла к окну. Утро было золотым, сентябрьским, из тех, что обманывают тебя теплом, заставляя забыть о скорой зиме. Во дворе на детской площадке никого не было — слишком рано. Тишина и покой. Марина любила эти утренние часы, когда дом еще спал, а она могла принадлежать только себе. Слава уехал три дня назад. В Екатеринбург, в срочную командировку. Важные переговоры, новый проект, всё как обычно...

Тишина в квартире была особенная, густая, сотканная из сопения маленького Мишки в кроватке, тиканья настенных часов и глухого стука Лениного сердца. Эта тишина давила на уши, заполняла собой все пространство, и казалось, что если сейчас закричать, звук просто утонет в ней, как камень в вязком болоте. Лена сидела на диване, поджав под себя ноги, и смотрела на недовязанный детский плед. Голубые и белые нитки, мягкие, как облако. Она начала его вязать еще на седьмом месяце, полная радужных надежд, но вот уже год, как спицы сиротливо торчали из комка шерсти...