Он был выше всех на голову, шире всех в плечах, и — молчаливее мёртвых. Германцы чуть не загрызли его заживо. Спас его Понтий Пилат — не милосердия ради, а потому что без этого великана на фланге — рухнул бы строй.
Как вам идея, взять эпизодического персонажа из великого романа, и сделать его главным героем рассказа?
История одного из самых загадочных героев третьего плана романа «Мастер и Маргарита».
– А вот, например, кентурион Марк, его прозвали Крысобоем, – он – добрый? – Да, – ответил арестант, – он, правда, несчастливый человек. С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и чёрств. Интересно было бы знать, кто его искалечил?
– Охотно могу сообщить это, – отозвался Пилат, – ибо я был свидетелем этого.
"Добрые люди"!
"Добрые люди" набросились на Марка, как собаки на медведя. Германцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги. Пехотный манипул попал в мешок, и если бы не врубилась с фланга кавалерийская турма, а командовал ею я, – тебе, философ, не пришлось бы разговаривать с Крысобоем.
Это было в бою при Идиставизо, в Долине Дев.
Зачем в рассказе слова на латыни?
Почему в моём рассказе встречаются слова на латыни?
Поверьте (а лучше проверьте!), переводить с латинского на русский с помощью интернета проще, чем приготовить солдатскую кашу pulsus.
Вот вам и первое новое слово на латыни — я выделил в рассказе такие слова курсивом.
Что плохого в том, чтобы начать говорить на настоящей классической латыни, как Марк Туллий Цицерон (Marcus Tullius Cicero)? И не ограничиваться лишь фразой: O tempora, o mores!
Любознательные подписчики, которые поделятся со мной в чате рецептом каши pulsus, могут рассчитывать на заслуженную награду.
Я сознательно заложил в рассказ несколько грубых ошибок, и они тоже связаны со словами на латыни.
Тех, кто их обнаружит, — ждёт особая награда, аналогичная высшей воинской награде в армии Рима — triumphus, с Fasti Triumphales.
Остальные — удостоятся ovātiō. Им достанутся также coronae, hasta pura, torques, armillae и phalerae.
А также особо почётный трофей, Spolia opima, присуждавшийся в многовековой истории Рима всего трижды.
Senatus Populus Quiritium Romanus: S.P.Q.R.
A ferventi aestuosa Libya,
Volat aquila legionum,
Supra terra Brittannorum!
Legio! Aeterna! Aeterna! Victrix!
Legio! Aeterna! Aeterna! Victrix!
2222 года Риму — сегодня! Ave, Roma!
23 декабря 2025 года с момента основания Рима прошло 2222 года, оцените, как это символично и красиво!
Я отправляю в отложку мой рассказ именно 23 декабря 2025 года, в день с двумя парами двоек!
С красивой датой, Roma Aeterna!
Ave, Roma!
Какая великолепная, почти мистическая символика!
Пот, кровь, мозоли нам не в тягость
На раны плюй — не до того!
Пусть даст приказ Тиберий Август,
Пусть даст приказ Тиберий Август —
Мы с честью выполним его.
Дисциплине не учатся — она рождается из страданий
Лагерь у Везера. Весна 15 года от Рождества Христова.
Disciplina non docetur — patitur.
Весенняя распутица размочила землю до состояния гнилой плоти. Воздух над лагерем XII Молниеносного легиона висел тяжело, пропитанный запахами солдатского пота, дёгтя, которым по приказу praefectus castrorum заделывали прорехи в частоколе, прокисшего вина и вони из солдатских уборных.
Легион застрял на одном месте надолго. Поэтому выгребные ямы давно не чистились, и легат Цезоний Пет начал опасаться эпидемии дизентерии.
На расстоянии броска пилума от укреплений лагеря уже начиналась опасная территория. Германцы выскакивали из чащи и убивали фуражиров. В лагере уже стали заметны перебои с самым необходимым.
Деревянные стены agger — земляного вала — оседали под тяжестью дождя, и легионеры брели по улицам лагеря, опустив головы, будто несли не щиты и мечи, а собственные грехи.
Крысобой Марк, не евангелист
У штандарта Legio XII Fulminata, под развевающимся знаменем с изображением молнии Юпитера, рядом с Орлом, — стоял центурион Марк, будущий Марк Крысобой.
Он не командовал в этот день центурией — был лишь заместителем командира, optio, но в отсутствие старшего центуриона — primipilus evocatus — решал всё сам, и имел полное право именоваться: Центурион Марк.
Хотя офицерам разрешалось в дни стоянок в лагере послабление по уставу, и на этот раз нападения врагов не ожидалось, на исполняющем обязанности центуриона — было полное боевое снаряжение, которое полагалось надевать во время маршей и перед битвой: бронзовый шлем с гребнем, lorica segmentata поверх льняной туники, на поясе — короткий gladius hispaniensis, на ногах — тяжёлые caligae, подкованные железными шипами.
Лицо centurio: мрачное, как надгробие без надписи, — смотрело на раскисший от дождя враждебный мир мрачных дремучих лесов Германии небольшими, глубоко посажёнными в череп глазами...
Золотой юноша и железный закон
Перед ним, на коленях в луже, дрожал Луций Авл Секстий — семнадцатилетний новобранец из Рима, сын сенатора, присланного в легион «для закалки характера». Его пальцы, привыкшие к вину и бёдрам продажных женщин, теперь с трудом сжимали деревянный меч для тренировок.
Из глаза рядового выплёскивался животный ужас.
— Ты не явился на караул третьей вахты, — сообщил ему Марк.
— Твой товарищ, которого ты должен был сменить, — заснул от усталости, и его кто-то прирезал. Вероятно, лазутчик херусков. Я имею полное право тебя распять, но я не сделаю этого. Ведь на кресте ты вряд ли поймёшь, что натворил.
Голос опциона — низкий, без тени интонации, тихий, — пугал сильнее, чем яростный крик legatus legionis Юния Цезония Пета.
— Я… заболел, — пролепетал Луций.
— Болезнь не воняет вином и рвотой.
В лагере знали: прошлой ночью Луций Секстий пил с вольноотпущенником из обоза — Марком Аквилоном, бывшим торговцем из Коринфа, ныне поставщиком фалернского вина. Громогласно заявлял: «Я — Секстий! Мне не по статусу лакать солдатское пойло, как какому-нибудь испанскому рабу!»
Он покинул палатку своей Decuria и пьянствовал за пределами лагеря. Голову его собутыльника и продавца вина, Марка Авилона, на рассвете насадили на копьё, и предоставили Луцию возможность вдоволь налюбоваться вывалившимися чёрным языком виноторговца.
Этот золотой юноша, которого его отец-сенатор настойчиво пытался сразу же продвинуть в tribunus angusticlavius, однако в итоге он остался рядовым легионером (чудо невероятное!), трепетал лишь перед одним человеком в Римской армии, в тех её vexillatio, отправленных императором Тиберием на подавление бунта германских племён.
Ещё была свежа рана, нанесённая вождём херусков Арминием божественному Августу в Тевтобургском лесу. Три легиона Publius Quinctilius Vaarus — были уничтожены варварским отродьем. Не менее 25 тысяч легионеров были убиты или замучены после, принесённые в жертву диким германским богам.
Катастрофа сродни Каннам!
Quintili Vare, legiones redde!
Август, как шёпотом передавали его домашние слуги, бился головой о косяки дверей своего дворца на Палатине, и хрипел: «Quintili Vare, legiones redde!»
Впрочем, пасынок Октавиана, император Тиберий и блестящий командир и отец солдат Германик — довольно быстро навели порядок в лесах по ту сторону Рейна. Были возвращены даже три легионных Орла.
Сражались вместе с одинарным консулом Публием Квинтилием Варом в страшных лесах Брамше и предки юного Луция.
Даже главнокомандующий экспедиционным корпусом Германик Нерон Клавдий Друз проявлял к отпрыску богатейшего древнего рода Sextii — формальное уважение, слегка оттенённое презрительной гримасой.
Отец юноши Луций Авл Секстий Старший носил сенаторскую белую тогу с пурпурной каймой всё ещё неловко, но на его деньги жил весь Рим. Такие, как Марк, но лишённые его чести, сотнями толпились у порога роскошной виллы Секстиев на Mons Pălātīnus, в ожидании протекции или подачки.
Однако один лишь взгляд на пробившегося из низов Марка, не имевшего даже второго имени, сына вольноотпущенника и шлюхи из борделя Капуи — вызывал у сенаторского сынка желание провалиться в подземное царство Плутона.
Рим — далеко, а мрачный великан — рядом...
Его отец сенатор — попробовал всего раз подкупить Марка, но его туго набитый мешочек с золотыми монетами — вернулся в Рим. Больше таких попыток не предпринималось...
Тот, кого не учили — тот учит
Марк не стал угрожать. Он не угрожал никогда и никому. Он всегда делал.
Опцион и заместитель primipilus кивнул Флавию Гиспону — младшему центуриону из Бетики, ветерану мавританских войн, с лицом, изборождённым шрамами и оспой.
— Двенадцать часов у Орла. В полном снаряжении. Без воды и пищи.
— Он умрёт! — вырвалось у Гиспона.
— Нет, — ответил Марк. — Он выдержит. И он вспомнит, что такое disciplina.
К полудню Секстий рухнул. В третий раз. Марк подошёл, молча влил ему в рот немного воды из своей фляги и отошёл.
Ни слова. Ни жалости. Ни гнева.
Всадник Золотое копьё, Понтий Пилат...
Вечером мимо лагеря проезжал tribunus angusticlavius Понтий Пилат. Молодой бог, как шептались маркитантки за рвом лагеря...
Командир auxilia cohortes equitatae, командующий turmae, с заметной усталостью, притаившейся в уголках воспаленных глаз — сын короля-звездочёта и дочери мельника, красавицы Пилы, любимец самого Тиберия, всадник Понтий Пилат обладал репутацией человека выдающейся компетентности, который умел разглядеть истинный потенциал в каждом солдате или офицере.
В плаще из тёмно-красной как выдержанное вино шерсти, с серебряными phalerae на груди, — он подъехал на коне к лежащему в луже Луцию Секстию и стоявшему чуть поодаль Марку.
— Ты издеваешься? — спросил он у опциона.
— Нет. Я учу.
— Ударами розги можно научить быстрее.
— Удары забудут. А это — нет.
— Мелкий ублюдок пожалуется отцу.
— Неужели тебя это беспокоит, господин?
Пилат усмехнулся — в его глазах мелькнуло что-то, похожее на радость. Он с искренним интересом посмотрел на Марка, как будто впервые увидел его.
Всадник золотое копьё Пилат, как прозвали его в армии, почувствовал: этот человек не подвластен ни страху, ни жалости, он будет предан до гробовой доски, и человек, приручивший этого свирепого вепря, — приобретёт прочную опору своего могущества.
Письмо из Рима
Ночью в палатку Марка пришёл гонец из Рима. Молчаливый, в плаще с капюшоном. Вручил свёрток: восковая табличка и кольцо. На табличке — надпись:
Сделай так, чтобы мой сын умер достойно. Не опозоренным. Не беглецом. В бою — и быстро. За это — всё, что ты пожелаешь.
Писал из Рима отец Луция Секстия — сенатор Луций Авл Секстий Старший.
К письму прилагалось золотое кольцо с крупным рубином с гравировкой — Sextia gens.
Примечание: Sextia gens была богатейшей плебейской семьёй в древнем Риме со времён ранней республики. Самым известным представителем рода был Луций Секстий Латеран, который, будучи народным трибуном с 376 по 367 год до н. э., препятствовал избранию ежегодных магистратов.
В сенаторское сословие gens Sextia перешла при Гае Юлии Цезаре.
Vita nostra solum tibi
Марк прочитал письмо по слогам. На его бесстрастном лице промелькнуло уважение. Он расплавил табличку над светильником. Кольцо завернул в тряпицу и спрятал в сумку с личными вещами.
Марк не собирался убивать Секстия Младшего. Но он знал: в следующей кампании — мальчику не выжить. А значит, просьба отца будет исполнена…
На фоне стены палатки, подсвеченной полной луной, рядом с изображением Орла, будто вырезанного тенью из света, он прошептал — почти беззвучно:
Legio! Aeterna! Aeterna! Victrix!
Corda nostra solvum tibi!
Марк искажал классическую латынь неосознанно: так говорили почти все солдаты...