— Ты что, совсем обнаглела? — Вероника швырнула мокрое полотенце прямо на пол, и капли разлетелись по плитке, как осколки. — Вчера всю ночь топала, музыку врубала, а сегодня смотришь на меня, будто я тут лишняя!
Свекровь Раиса Фёдоровна стояла у раковины, медленно вытирая руки. Её лицо оставалось невозмутимым — такое, какое бывает у людей, привыкших управлять ситуацией без лишних слов. Только уголки губ чуть дрогнули, намекая на усмешку.
— Милая моя, — начала она тихо, почти ласково, — я в своём доме. Или ты забыла?
Вот оно. Всегда так. Раиса умела одной фразой перевернуть всё с ног на голову. Вероника сжала кулаки. Декабрь только начался, а она уже чувствовала, как внутри всё закипает. Праздники на носу, а в доме — атмосфера натянутой проволоки.
— В твоём доме? — Вероника шагнула вперёд. — Мы с Артёмом платим за коммуналку! Мы покупаем продукты! А ты...
— А я что? — Раиса обернулась, и её глаза сверкнули. — Я сына вырастила. Одна. Без мужика. И вот он теперь мне должен за то, что я ему жизнь дала!
Артём как раз в этот момент появился на пороге кухни. Высокий, сутулый, с вечно виноватым выражением лица. Он застыл, глядя то на жену, то на мать, и было понятно — сейчас попытается сгладить углы. Как обычно.
— Девочки, ну хватит уже, — пробормотал он. — Давайте спокойно...
— Не девочки мы тебе! — огрызнулась Вероника. — И не надо этого тона, будто мы тут в песочнице подрались!
Раиса усмехнулась и, не глядя на сына, налила себе кофе. Её движения были размеренными, почти театральными. Она знала — чем спокойнее она себя ведёт, тем больше это бесит невестку.
— Артёмушка, — протянула она сладко, — ты бы поговорил со своей женой. А то она совсем забывает, где находится.
Вероника почувствовала, как внутри что-то щёлкнуло. Эта манера говорить... эти намёки... эта вечная игра в хозяйку дома.
— Слушай меня внимательно, — прошипела она, подходя ближе. — Ты в с своём уме? Залетела к нам в комнату, испачкала постель, сломала кровать, а ещё уважения хочешь?
Вчера вечером Раиса зашла в их спальню — якобы искала пропавший пульт от телевизора. Зашла без стука, как к себе. И пока рылась в тумбочке, умудрилась опрокинуть вазу с водой прямо на белье. А потом, развернувшись, задела ногой хлипкую ножку кровати. Треск был такой, что Вероника выбежала из ванной в одном халате.
— Ой, извини, дорогая, — сказала тогда Раиса, но в её голосе не было ни капли раскаяния. — Совсем случайно получилось.
Случайно. Как же.
Артём тяжело вздохнул и потер лицо ладонями.
— Ника, мама не специально...
— Не специально?! — Вероника развернулась к нему. — Артём, она каждый день что-то делает! То соль в сахарницу насыпет, то мои вещи в чулан спрячет, то посреди ночи в коридоре грохочет!
— Я просто жить хочу нормально, — вставила Раиса, не поворачиваясь. — В своей квартире. Которую, между прочим, я купила сама.
И снова эта песня. Квартира её, сын её, жизнь её. А Вероника — так, временная гостья, которую надо терпеть.
— Мам, ну давай без этого, — попробовал возразить Артём, но голос его звучал неуверенно.
— Без чего? — Раиса наконец обернулась. Лицо её оставалось спокойным, но во взгляде читалась холодная решимость. — Я правду говорю. Ты меня сюда не подселял, я сама тут жила. Это она пришла.
Вероника прикусила губу. Да, формально всё так. Они с Артёмом съехались сюда после свадьбы — два года назад. Снимать отдельно было дорого, а Раиса предложила: живите пока, потом разберётесь. Только «потом» всё никак не наступало. А Раиса с каждым месяцем всё больше утверждалась в роли главной.
— Знаешь что, — Вероника схватила свою сумку со стула, — я пойду к подруге. Разбирайтесь тут сами.
Она развернулась и пошла к выходу. Артём сделал шаг за ней:
— Ник, подожди...
— Не надо, — бросила она через плечо.
Дверь хлопнула.
Раиса отпила кофе и посмотрела на сына. Тот стоял посреди кухни — растерянный, измученный.
— Вот видишь, какая у тебя жена, — сказала она тихо. — Скандалы закатывает, уходит. А ты что, будешь за ней бегать?
Артём молчал. Он не знал, что сказать. Потому что, если честно, не понимал сам — как дошло до этого? Раньше вроде ничего, жили. Мама иногда ворчала, Ника огрызалась, но это были мелочи. А теперь... Теперь каждый день — как на пороховой бочке.
— Я хотел как лучше, — выдавил он наконец. — Думал, что вы подружитесь...
— Подружиться, — Раиса усмехнулась. — С ней?
Она поставила чашку и прошла мимо сына, похлопав его по плечу:
— Не переживай. Остынет, вернётся. Они все так делают — устраивают сцены. Главное — не давай ей тобой командовать.
Артём проводил мать взглядом. Потом опустился на стул и уткнулся лбом в сложенные руки. За окном декабрь медленно сжимал город в холодных объятиях — до Нового года оставалось три недели. Три недели, которые обещали стать настоящим испытанием.
Вероника шла по улице быстрым шагом, не чувствуя холода. Злость грела изнутри лучше любой куртки. Она набрала номер подруги Кристины.
— Кристи, привет. Можно к тебе? Да, опять... Спасибо, уже иду.
Кристина открыла дверь через полчаса — растрёпанная, в домашних штанах и свитере.
— Ну, рассказывай, — сказала она, пропуская Веронику в квартиру.
Они уселись на диван. Вероника сбросила куртку и только сейчас почувствовала, как устала. Не физически — морально. Каждый день одно и то же. Каждый разговор — война.
— Не знаю, что делать, — призналась она. — Эта женщина меня выживает. Специально. И Артём это видит, но ничего не делает!
— А ты с ним разговаривала? Нормально, спокойно?
— Кристи, я пыталась. Сто раз. Он кивает, соглашается, а потом всё равно встаёт на её сторону. Или молчит. Что ещё хуже.
Кристина задумчиво покусывала губу.
— Слушай, а может, она правда не со зла? Может, просто характер такой?
— Со зла, — отрезала Вероника. — Я видела, как она смотрит. Это не просто вредность. Она меня ненавидит.
— За что?
— За то, что я у неё сына отняла, наверное.
Кристина вздохнула. Она слышала эту историю уже не раз. И каждый раз не знала, что посоветовать. Потому что выхода не было — съезжать некуда, денег мало, а Артём не готов ссориться с матерью.
— Может, попробуешь как-то по-другому? Ну... найти с ней общий язык?
— С Раисой? — Вероника фыркнула. — Легче договориться с танком.
Они помолчали. За окном уже темнело — день короткий, зимний.
— Новый год скоро, — сказала Кристина. — Вы как, вместе праздновать будете?
Вероника поморщилась. Не хватало ещё этого кошмара.
— Не знаю. Наверное. А куда денешься?
Но в глубине души она уже представляла, как это будет. Раиса на кухне — главная, она готовит, она накрывает. Артём мечется между ними. Вероника сидит в углу, чувствуя себя лишней на собственном празднике. И шампанское не помогает, и салаты не радуют.
— Надо что-то решать, — сказала Кристина твёрдо. — Серьёзно. Ты же с ума сойдёшь так.
— Уже схожу, — призналась Вероника.
А в это время Раиса Фёдоровна сидела на кухне и листала телефон. Она набрала сообщение своей сестре Людмиле:
«Опять скандал устроила. Вчера я случайно воду пролила — так она на меня как накинулась! Видела бы ты. Совсем стыд потеряла. Артёмка весь измученный ходит. Надо что-то делать, сестра. Не могу смотреть, как он мучается с этой особой».
Ответ пришёл почти сразу:
«А ты намекни ему, что пора решать — или ты, или она. Пусть выбирает. Он же маменькин сын всегда был».
Раиса усмехнулась. Людмила всегда была практичной. И права во многом. Артём действительно был привязан к матери — сильнее, чем к любой женщине. И Раиса это знала. Это была её сила. Её козырь.
Она отложила телефон и прислушалась. В квартире тихо. Сын ушёл к себе в комнату. Хорошо. Пусть подумает. Пусть поймёт, где его место и кто ему по-настоящему дорог.
Раиса встала, подошла к окну. На улице горели фонари, где-то вдалеке мигали гирлянды — город готовился к празднику. А в этой квартире готовилась война. Настоящая, без правил и пощады.
И Раиса была уверена — победит она.
Вероника вернулась домой поздно вечером. Артём встретил её в прихожей — виноватый, как школьник, забывший домашнее задание.
— Ник, прости, давай поговорим...
— Потом, — бросила она устало. — Я спать хочу.
Прошла в спальню, включила свет — и замерла на пороге.
Первое, что она увидела, — это её любимое платье. То самое, чёрное, которое она купила на первую годовщину свадьбы. Оно лежало на кровати, разрезанное на куски. Ровные, аккуратные полосы ткани, будто кто-то методично, не спеша, резал и резал.
Вероника шагнула внутрь, и ноги подкосились. На стуле — её джинсы, тоже изрезанные. На полу — свитера, блузки, даже нижнее бельё. Всё порезано. Всё уничтожено.
— Артём... — прошептала она, но голос не слушался. — Артём!
Он влетел в комнату и остановился как вкопанный.
— Что это... Как...
Вероника подняла с пола остатки своей любимой кофты — той, что подарила ей мама на день рождения. Кофта была разрезана вдоль и поперёк, нитки торчали, как жилы.
— Твоя мать, — выдавила она сквозь зубы. — Это твоя мать сделала.
— Подожди, откуда ты знаешь...
— А кто ещё?! — Вероника развернулась к нему, и в её глазах плясали бешенство и слёзы. — Кто ещё, Артём?! Кто?!
Он молчал. Потому что знал ответ. Знал, но не хотел в это верить.
Вероника выбежала из комнаты. Ноги сами несли её к двери Раисы. Она распахнула её без стука — так же, как свекровь врывалась к ним.
Раиса сидела на кровати, в халате, и листала журнал. Подняла глаза — спокойные, даже любопытные.
— Что-то случилось, дорогая?
— Вы... — Вероника задыхалась от ярости. — Вы совсем с ума сошли?!
— О чём ты? — Раиса отложила журнал, и на её лице появилось выражение искреннего недоумения. Настолько искреннего, что Вероника на секунду засомневалась.
— Мои вещи! Вы порезали все мои вещи!
— Я? — Раиса приложила руку к груди. — Девочка моя, ты чего несёшь? Какие вещи?
— Не прикидывайтесь! — Вероника сделала шаг вперёд. — Всё изрезано! Платья, джинсы, свитера!
Раиса медленно встала. В её движениях не было суеты — только холодная уверенность.
— Ты меня обвиняешь? Серьёзно? — Она повернулась к сыну, который стоял в дверях. — Артём, ты слышишь, что она говорит?
— Мам... — начал он, но Раиса перебила:
— Я целый день на работе была! Целый день! Только в восемь вернулась! Спроси у соседки Валентины, она меня в лифте видела!
Вероника растерялась. Работа. Алиби. Как удобно.
— Тогда кто?! — выкрикнула она. — Кто?!
— Может, ты сама? — Раиса прищурилась. — Чтобы обвинить меня? Провокация такая?
— Что?!
— А что? — Свекровь шагнула ближе, и в её голосе зазвучала злость. — Ты же не в себе последнее время. Скандалы постоянные, нервы. Может, и правда того... — Она покрутила пальцем у виска.
Вероника почувствовала, как земля уходит из-под ног. Это невозможно. Она не могла так цинично врать! Не могла!
— Артём, — Вероника обернулась к мужу, — ты же не веришь в этот бред?
Он стоял, бледный, и молчал. Просто молчал. И в этом молчании было всё.
— Не веришь... — повторила она тише. — Ты не веришь мне.
— Я не знаю, что думать, — выдавил он наконец. — Может, кто-то ещё...
— Кто?! — взорвалась Вероника. — Кто, Артём?! Ключи только у нас троих! Или ты думаешь, что домовой пришёл и всё изрезал?!
Раиса вздохнула — тяжело, с показным сожалением.
— Видишь, сынок, как она себя ведёт? Истерика на пустом месте. Я вот думаю — может, ей к врачу надо? Проверить нервы?
— Заткнитесь! — взвыла Вероника. — Заткнитесь!
Она развернулась и выбежала из комнаты. Схватила куртку, сумку — руки тряслись так, что едва попадала в рукава.
— Ника, стой! — Артём кинулся за ней.
— Не трогай меня!
— Давай спокойно разберёмся...
— Спокойно?! — Она обернулась на пороге. Слёзы душили, но она не давала им пролиться. Не сейчас. Не при них. — Твоя мать изрезала все мои вещи! Всё, что у меня было! А ты... Ты даже не можешь сказать ей слово! Ты просто стоишь и молчишь!
— Я не знаю, кто это сделал...
— Знаешь! — крикнула Вероника. — Ты прекрасно знаешь! Но тебе проще сделать вид, что не знаешь! Потому что ты трус! Трус, Артём!
Он побледнел, но ничего не ответил.
Вероника захлопнула дверь и выскочила на лестницу. Ноги неслись вниз сами, мимо этажей, мимо соседских дверей. На улице она остановилась, прислонилась к стене дома и только тогда позволила себе заплакать.
Всё. Всё пропало. Платье за восемь тысяч. Кофта от мамы. Джинсы, которые она так долго выбирала. Всё изрезано. Уничтожено. И никто не накажет. Потому что доказать нечего.
Раиса выиграла.
А в квартире Раиса Фёдоровна стояла у окна своей комнаты и смотрела вниз. Она видела, как Вероника выбежала из подъезда, как остановилась, закрыла лицо руками. И губы Раисы тронула холодная улыбка.
Ножницы она уже выбросила — в мусорный контейнер у соседнего дома, в чужой пакет. Никто не найдёт. А алиби железное — Валентина действительно видела её в лифте в восемь. Правда, на работе Раиса была только до обеда. Но кто проверит?
Она вернулась днём. Когда Вероника ушла к подруге, а Артём уехал по делам. Зашла в их комнату, открыла шкаф — и начала резать. Медленно, аккуратно. Каждый разрез доставлял удовольствие. Это была месть. За дерзость. За скандалы. За то, что посмела увести её сына.
— Мам, — в комнату вошёл Артём. Лицо его было измученным. — Что происходит? Ты правда не знаешь?
Раиса повернулась к нему. На её лице — материнская забота, тревога.
— Сынок, я правда не знаю. Но я волнуюсь. За тебя волнуюсь. Она неадекватная стала. Может, ей правда к психологу?
Артём опустился на край кровати матери.
— Не знаю... Может...
— А может, — Раиса села рядом, обняла его за плечи, — может, вам просто не стоит быть вместе? Если такие вещи происходят?
Он молчал. И Раиса знала — семя сомнения посеяно. Осталось только подождать, пока оно прорастёт.
Прошла неделя
Вероника жила у Кристины — на диване, в чужой квартире, словно беженка из собственной жизни. Артём звонил каждый день. Писал сообщения. Просил вернуться, поговорить. Она не отвечала.
А потом позвонила сестра Раисы — Людмила.
— Алло, Вероничка? — голос был приторно-сладким. — Это Люда, сестра Раисы. Мы виделись пару раз, помнишь?
Вероника помнила. Крупная женщина с хищным взглядом и фальшивой улыбкой.
— Помню. Что вам нужно?
— Да я вот по делу звоню. Хотела с тобой встретиться. Поговорить о ситуации. Может, в кафе какое-нибудь? Я угощаю.
Вероника хотела отказаться, но что-то удержало. Любопытство? Или надежда, что кто-то из этой семьи окажется на её стороне?
— Хорошо. Завтра, в два.
Кафе было маленьким, уютным. Людмила уже сидела за столиком у окна — в дорогой дублёнке, с укладкой. Она улыбнулась, увидев Веронику.
— Садись, садись. Я тебе кофе заказала.
Вероника села напротив. Молчала, ждала.
— Слушай, я всё знаю, — начала Людмила, наклонившись ближе. — Про вещи твои. Про скандалы. И я хочу сказать — Раиска та ещё штучка. Я сестру свою знаю.
Вероника выпрямилась. Неужели?..
— Это она порезала?
Людмила кивнула.
— Конечно она. Кто же ещё? Ты думаешь, впервые такое? Раиса всегда такая была. Ещё с молодости. Помню, у неё подруга была — Настька. Так Раиса ей волосы отрезала, когда та с её парнем просто поговорила. Ночью, пока та спала. Представляешь?
У Вероники перехватило дыхание. Значит, она не сумасшедшая. Значит, всё так и было.
— Почему вы мне это говорите?
Людмила отпила кофе, поставила чашку.
— Потому что я устала от её выходок. Она думает, что всегда права. Что ей всё можно. А я вот думаю — пора бы ей урок преподать.
— Какой урок?
— У меня есть кое-что, — Людмила достала телефон, пролистала галерею. — Смотри.
На экране было видео. Снято из окна — видимо, из соседнего дома. На записи Раиса выходила из подъезда днём, несла пакет. Подходила к мусорным контейнерам, оглядывалась и бросала что-то в чужой бак. Потом быстро уходила.
— Это тот день, — сказала Людмила. — День, когда она резала твои вещи. Я знаю, потому что она мне сама потом рассказала. Хвасталась, дура. А я вот решила проверить камеры наблюдения у подруги через дорогу. И нашла.
Вероника смотрела на экран, не веря своим глазам.
— Зачем вы мне это показываете?
— Затем, что хватит. Хватит ей терроризировать людей. Артёмка хороший парень, но он под каблуком у мамаши. А ты... Ты можешь это изменить. Покажи ему видео. Пусть увидит правду.
Людмила скинула файл Веронике на телефон.
— Но учти — Раиса не простит. Ни мне, ни тебе. Так что думай сама.
Вероника сжала телефон в руке. Правда. Наконец-то правда.
Вечером того же дня Вероника пришла домой. Артём открыл дверь — удивлённый, обрадованный.
— Ника! Ты вернулась! Я так рад...
— Где твоя мать?
— У Людмилы. Уехала на пару дней.
Идеально.
— Артём, нам нужно поговорить. Серьёзно.
Они сели на диван. Вероника достала телефон, включила видео. Артём смотрел молча. Сначала непонимающе, потом — с растущим ужасом.
— Это... это мама?
— Да. В тот день. Когда порезала мои вещи. А потом выбросила ножницы.
Он молчал. Лицо его было белым, как бумага.
— Артём, — сказала Вероника тихо, — я не прошу тебя выбирать между мной и ней. Я прошу тебя выбрать между правдой и ложью. Между жизнью и этим кошмаром.
— Я... Я не знал...
— Теперь знаешь.
Он закрыл лицо руками. Плечи его задрожали.
— Что мне делать? Она же моя мать...
— Да. Но это не даёт ей права уничтожать нашу жизнь.
Вероника встала, подошла к окну. За стеклом декабрь сгущался в темноту — огни гирлянд мигали на балконах, где-то вдалеке играла музыка. Скоро Новый год.
— У меня есть предложение, — сказала она, не оборачиваясь. — Мы съезжаем. Снимаем квартиру. Да, будет трудно. Да, будем экономить. Но это будет наша жизнь. Без постоянных скандалов и манипуляций.
Артём поднял голову.
— А если она...
— Что она? Разозлится? Обидится? Артём, она всё равно будет недовольна. Всегда будет. Потому что для неё любая женщина рядом с тобой — враг. Вопрос в том, готов ли ты жить так дальше?
Он молчал долго. Потом встал, подошёл к ней, обнял сзади.
— Прости меня. За всё. Я был трусом.
— Был, — согласилась Вероника. — Но можешь перестать быть.
Через две недели они съехали. Нашли однушку на окраине — тесную, старенькую, зато свою. Раиса узнала об этом в день переезда. Позвонила Артёму — кричала, плакала, угрожала. Он слушал молча, а потом сказал:
— Мам, я тебя люблю. Но мы будем жить отдельно. Можешь приезжать в гости, но только по приглашению. И никаких скандалов.
Она бросила трубку.
Людмила потом рассказала Веронике, что Раиса две недели не выходила из дома. Потом начала ходить по подругам, жаловаться на неблагодарного сына и злую невестку. Искала сочувствия, поддержки. Играла роль жертвы.
Но Артём не вернулся. И это было главное.
Тридцать первого декабря Вероника и Артём встречали Новый год вдвоём. Маленькая ёлка в углу, салаты на двоих, дешёвое шампанское. Но когда часы пробили полночь, и они обнялись, Вероника вдруг поняла — она счастлива. По-настоящему.
— С Новым годом, — прошептал Артём.
— С новой жизнью, — ответила она.
За окном взрывались салюты, город искрился огнями. И где-то в другой квартире Раиса Фёдоровна сидела одна, с бокалом в руке, и смотрела в телевизор. Она проиграла. Но вряд ли она это признала. Даже себе самой.
А Вероника и Артём танцевали на крошечной кухне под музыку из телефона, и им больше не нужна была чужая квартира, чужие правила и чужая жизнь. У них была своя. Пусть маленькая, пусть трудная — но своя.
И этого было достаточно.