— Думаешь, я не вижу, как ты на моего Глеба смотришь? — Валентина Петровна стояла в дверном проёме кухни, и её голос звучал как приговор. — Прилипла, как банный лист, и теперь хочешь всё под себя подмять!
Софья сжала в руках кружку с кофе. Ещё пять минут назад она просто завтракала, листая в телефоне новости, а теперь вот — снова начинается. Декабрь только начался, до Нового года три недели, а свекровь уже третий раз за неделю устраивала разборки.
— Валентина Петровна, я не понимаю, о чём вы...
— Не понимаешь! — Свекровь шагнула в кухню, и её массивная фигура в сером платье заслонила свет из коридора. — А я понимаю. Ты же на дом глаз положила. Думаешь, я слепая? Вчера слышала, как ты Глебу про документы говорила!
Софья поставила кружку на стол. Руки дрожали, но она заставила себя говорить спокойно:
— Я спрашивала про страховку на машину. Всего лишь про страховку.
— Ври больше! — Валентина Петровна подошла к столу, оперлась руками о столешницу. Её лицо было красным, а глаза — колючими, недоверчивыми. — Ты нам не ровня! И дома тебе не видать, а то дарственную захотела! — закричала она так, что в комнате словно воздух сгустился.
Глеб появился в дверях, растрёпанный, в домашних штанах и старой футболке. Работал он удалённо, и по утрам обычно долго раскачивался.
— Мам, ты чего орёшь? — пробормотал он, зевая.
— Твоя жена дом отнять хочет! Моими руками нажитое! — Валентина Петровна развернулась к сыну, и в её голосе прозвучали почти слёзы. — Я тебя одна растила, без отца. В три работы вкалывала. А теперь эта... городская... приехала, и сразу всё ей подавай!
Софья встала из-за стола. Три месяца назад они с Глебом переехали сюда, в частный дом на окраине города, к его матери. Временно, обещал Глеб. Пока свою квартиру не продадут и не купят что-то побольше. Но временное затягивалось, а атмосфера накалялась с каждым днём.
— Я никогда не говорила про дарственную, — тихо произнесла Софья. — Никогда.
Глеб почесал затылок, посмотрел на мать, потом на жену. Его лицо выражало растерянность человека, которого разбудили посреди интересного сна.
— Ну мам, может, ты правда не так поняла?
— Я всё правильно поняла! — Валентина Петровна схватила со стола Софьину кружку и понесла её к раковине, демонстративно выливая недопитый кофе. — Девять лет я в этом доме одна хозяйка была. Всё сама. И стирала, и готовила, и огород. А теперь она тут командовать начала! Вчера, между прочим, салфетки переложила. Мои салфетки! Те, что я двадцать лет в этом ящике держу!
Софья вспомнила вчерашний эпизод. Она просто вытерла стол и положила бумажные салфетки обратно — но, видимо, не в тот угол выдвижного ящика. Господи, да как можно из-за салфеток...
— Глеб, поговори с ней, — попросила Софья. — Я больше не могу. Каждый день — что-то новое.
— Поговори! — передразнила Валентина Петровна. — Ишь, командует! А ну пошла вон из моей кухни! Вот прямо сейчас — вон!
Глеб хмыкнул неловко:
— Мам, ну это наша кухня всё-таки...
— Твоя? — Валентина Петровна выпрямилась, и её голос стал ледяным. — Ты мне ещё раз скажи, что это твоя кухня. Давай, скажи. Я, значит, тридцать лет ипотеку выплачивала, чтобы ты теперь мне тут права качал?
— Мам, я не это имел в виду...
— А что ты имел в виду? — Она шагнула к сыну, и теперь уже на него обрушился поток слов. — Женился на первой встречной, даже не посоветовался! Привёл её сюда, а она мне жизнь портит! Смотрит на меня, как на прислугу. Думаешь, я не замечаю?
Софья стояла у окна, глядя во двор. На улице уже лежал снег, хотя настоящие холода ещё не пришли. Соседский кот пробирался вдоль забора. Ей вдруг страшно захотелось оказаться где-то далеко отсюда. В своей старой квартире, например, где она жила до замужества. Тесной, но своей.
— Я никогда не смотрела на вас как на прислугу, — сказала она, не оборачиваясь. — Я старалась помогать. Готовила, убиралась...
— Помогала! — фыркнула свекровь. — Макароны варить — вот и вся помощь! А я что, по-твоему, делала? Суп вчера кто сварил? Я. Полы кто помыл? Я. В магазин кто сходил в семь утра? Тоже я.
Глеб сел за стол, уткнулся в телефон. Софья видела — он просто сбежал. Ушёл в свой виртуальный мир, где нет скандалов, где можно листать ленту и делать вид, что ничего не происходит.
— Глеб, — позвала она.
— М-м?
— Глеб, ты меня слышишь?
Он поднял глаза, кивнул.
— Слышу.
— И что ты скажешь?
Он пожал плечами.
— Ну... мам, не надо на Софью кричать. Софь, ты тоже мамку пойми — она переживает.
— Переживает? — Софья развернулась. — За что она переживает? Что я украду дом?
— Ну ты же сама понимаешь, — пробормотал Глеб, — для неё это больная тема. Дом — это всё, что у неё есть.
— А я что, чужая? Я твоя жена!
— Жена, жена, — встряла Валентина Петровна. — Разведётесь завтра — и никакая ты не жена. А дом останется. Мой дом!
Софья почувствовала, как внутри что-то сжимается. Вот оно. Вот в чём дело. Свекровь боится, что они разведутся, и Глеб останется с домом, а она — без ничего. И поэтому пытается их разделить. Постепенно, день за днём, скандал за скандалом.
— Значит, вы хотите, чтобы мы развелись, — медленно проговорила Софья.
— Хочу, чтобы ты поняла своё место, — отрезала Валентина Петровна. — Ты тут гостья. Временная. А хозяйка — я.
— Мам! — Глеб наконец оторвался от телефона. — Ну хватит уже!
— Не хватит! — Свекровь повысила голос опять. — Я ещё даже не начинала! Ты знаешь, что она мне вчера сказала? А? Что я, мол, неправильно лук режу! Лук! Я тридцать лет лук режу, а она мне тут указывает!
Софья вспомнила. Она действительно сказала — вскользь, между делом, — что для салата лук лучше резать тонкими полукольцами. Просто поделилась опытом. Господи, как же это всё глупо...
— Валентина Петровна, я не хотела вас обидеть...
— Поздно! Обидела уже! — Свекровь схватила со стола солонку и швырнула её обратно так, что соль рассыпалась по столешнице. — И вообще! Я сыну скажу — пусть оформляет на себя дарственную. Вот прямо на днях и оформит. Чтоб ты потом не претендовала!
— Да пусть оформляет, — выдохнула Софья. — Мне ваш дом не нужен.
— Не нужен? — Валентина Петровна прищурилась. — А почему тогда съехать не хотите? Почему тут торчите?
Софья посмотрела на Глеба. Тот сидел, опустив плечи, и снова уткнулся в телефон.
— Потому что мы семья, — тихо сказала она. — Потому что мы ждали, пока продастся квартира...
— Семья! — передразнила свекровь. — Никакая ты мне не семья. Семья — это кровь. А ты — чужая.
Софья развернулась и вышла из кухни. В коридоре было холодно — батареи грели плохо, а Валентина Петровна экономила на отоплении. Она поднялась по лестнице в их с Глебом комнату, закрыла дверь и села на кровать.
За окном снег падал медленно, крупными хлопьями. До Нового года оставалось меньше месяца, и Софья вдруг поняла — она не хочет встречать праздник в этом доме. Не хочет сидеть за общим столом, улыбаться, делать вид, что всё нормально.
Телефон завибрировал. Сообщение от подруги: "Как дела? Давно не списывались!"
Софья посмотрела на экран и начала печатать ответ. Потом стёрла. Что она напишет? Что свекровь сходит с ума? Что муж отмалчивается? Что она застряла в чужом доме и не знает, как выбраться?
Она положила телефон и легла на кровать, глядя в потолок.
Внизу хлопнула дверь. Валентина Петровна о чём-то громко говорила. Глеб что-то отвечал. Потом снова хлопнула дверь, и в доме стало тихо.
Софья закрыла глаза. Надо было сразу понять, думала она. Ещё год назад, когда только познакомилась с матерью Глеба. Тогда Валентина Петровна тоже была приветлива только первые полчаса. А потом начала расспрашивать — где работаешь, сколько получаешь, есть ли своё жильё, были ли до Глеба другие мужчины. Софья отвечала честно, и с каждым ответом лицо свекрови становилось всё холоднее.
"Не ровня моему сыну," — вот что она тогда подумала. Софья это почувствовала. И всё, что происходит сейчас, — просто продолжение той первой встречи.
Дверь в комнату приоткрылась. Глеб заглянул внутрь.
— Ты чего? — спросил он.
— Ничего, — ответила Софья, не открывая глаз.
— Мама извинилась.
Софья открыла глаза и посмотрела на мужа.
— Правда?
— Ну... почти. Сказала, что погорячилась.
— И всё?
— Соф, ну она у меня такая, — Глеб прошёл в комнату, сел рядом. — Вспыльчивая. Но отходчивая.
— Отходчивая? — Софья села. — Глеб, она каждый день устраивает скандалы. Каждый день находит повод. То я салфетки не так положила, то лук не так порезала, то взгляд не тот. Это ненормально!
— Ну дай ей время привыкнуть...
— Три месяца мало?
Глеб потёр лицо руками.
— Слушай, давай просто переживём этот период. Квартира продастся, найдём что-нибудь...
— Когда? — спросила Софья. — Когда продастся? Покупателей нет уже месяц. Может, вообще не продастся до весны.
— Продастся, — пробормотал Глеб. — Обязательно продастся.
Он обнял её, и Софья прижалась к нему. Хотя бы сейчас, хотя бы в эту минуту он был на её стороне. Но что будет завтра? Послезавтра? Через неделю?
— Глеб, а если не продастся? — тихо спросила она. — Что тогда?
— Тогда... — Он замолчал. — Не знаю. Что-нибудь придумаем.
Софья отстранилась.
— Твоя мама хочет оформить на тебя дарственную.
— Ну и пусть оформляет, — пожал плечами Глеб. — Какая разница?
— Разница в том, — медленно проговорила Софья, — что это значит, будто я хочу дом отнять. Что я какая-то охотница за имуществом.
— Да брось ты. Мам просто боится остаться ни с чем. У неё пенсия копеечная, дом — единственное, что она имеет.
— А я что, угроза? — Софья встала с кровати. — Я враг?
— Нет, конечно...
— Тогда почему ты всегда на её стороне?
— Я не на её стороне! — Глеб тоже поднялся. — Я просто пытаюсь всех помирить!
— Помирить? — Софья усмехнулась. — Глеб, это не работает. Твоя мама не хочет мира. Она хочет, чтобы я ушла.
Глеб молчал. Потом снова сел на кровать и уткнулся в телефон.
Софья вышла из комнаты. Спустилась вниз. В кухне было пусто — Валентина Петровна, видимо, ушла к себе. На столе всё ещё лежала рассыпанная соль.
Софья взяла тряпку, вытерла стол. Потом налила себе воды и выпила залпом. В горле пересохло, а внутри всё сжималось, как пружина.
За окном стемнело. Декабрьский вечер наступил рано, и во дворе уже горели фонари. Софья смотрела на свет, на снег, на следы от колёс машины, и думала — что же ей делать дальше?
История только начиналась.
Утром следующего дня Софья проснулась от громких голосов внизу. Она открыла глаза и посмотрела на часы — половина восьмого. Глеб спал рядом, раскинув руки.
Голоса становились всё громче. Софья узнала голос Валентины Петровны и ещё один, женский — резкий, неприятный. Она встала, накинула халат и спустилась вниз.
В кухне сидела грузная женщина лет пятидесяти с крашеными рыжими волосами и хищным взглядом. Соседка, Людмила Степановна. Софья видела её пару раз, и каждый раз чувствовала, как та оценивающе её разглядывает.
— А, вот и она, — протянула Людмила, когда Софья вошла. — Невестушка.
Валентина Петровна сидела напротив, и на её лице была написана какая-то странная удовлетворённость.
— Доброе утро, — сказала Софья.
— Доброе-доброе, — усмехнулась Людмила. — Валя мне тут про тебя рассказывала. Интересные вещи.
Софья замерла у двери.
— Какие вещи?
— Ну как же, — Людмила отпила чай из кружки. — Что дом отнять хочешь. Что свекровь из собственного дома выживаешь.
— Это неправда, — тихо сказала Софья.
— Неправда? — Валентина Петровна встала. — А как ты вчера на меня смотрела? Думаешь, я не видела? Глаза полные ненависти!
— Я не...
— Видела, видела! — поддержала Людмила. — Я таких знаю. Приходят в чужую семью, а потом всех по углам расставляют. У моей племянницы так же было. Невестка приехала, через год свекровь в дом престарелых отправила.
Софья почувствовала, как внутри закипает злость.
— Я не собираюсь никого никуда отправлять, — сказала она твёрже. — И дом мне не нужен.
— Не нужен! — фыркнула Валентина Петровна. — А почему тогда постоянно про деньги спрашиваешь? Сколько за газ платим, сколько за свет?
— Потому что мы с Глебом тоже платим! — Софья не выдержала. — Я просто хотела понимать, сколько нужно скидываться!
— Скидываться, — передразнила Людмила. — Слышь, Валь, она ещё и контроль устанавливает. Следующим шагом бухгалтерию заведёт.
Валентина Петровна кивнула, и на её лице появилась довольная улыбка. Софья поняла — свекровь нарочно позвала соседку. Нарочно устроила этот разговор, чтобы было два против одного.
— Знаешь что, — Людмила поставила кружку на стол. — Ты бы лучше сына рожала, а не тут командовать пыталась. Сколько вы женаты? Четыре месяца? А толку-то?
Софья сжала кулаки.
— Это не ваше дело.
— Ещё как моё! — встряла Валентина Петровна. — Я внуков хочу! А она что? Карьеру строит!
— Какую карьеру? — Софья чуть не засмеялась от абсурдности. — Я работаю бухгалтером в обычной конторе!
— Вот именно! — Людмила ткнула пальцем в её сторону. — Работает! А жена должна дома сидеть, мужа ждать, кормить!
— Я и готовлю, и убираю...
— Плохо готовишь, — отрезала Валентина Петровна. — Глеб вчера твою курицу не стал есть. Сухая была.
— Он сказал, что вкусно!
— Из вежливости сказал. А потом мне жаловался.
Софья почувствовала, как перехватывает дыхание. Ложь. Всё это ложь. Глеб съел всё и даже попросил добавки.
— Вы врёте, — сказала она.
— Ах, вру я?! — Валентина Петровна вскочила. — Да как ты смеешь?!
— Нахалка, — поддакнула Людмила. — Валь, я тебе говорила — нынешняя молодёжь совсем распоясалась. Никакого уважения к старшим.
В дверях появился Глеб. Растрёпанный, в пижаме, он остановился и огляделся.
— Что тут происходит?
— Твоя жена мне хамит! — заявила Валентина Петровна. — При свидетелях!
Людмила многозначительно кивнула.
— Я всё слышала. Свекровь лгуньей назвала.
Глеб посмотрел на Софью. Та стояла бледная, со сжатыми кулаками.
— Соф, ты правда это сказала?
— Я сказала, что она врёт, — ответила Софья. — Потому что она врёт! Ты же не жаловался на курицу!
Глеб почесал затылок.
— Ну... курица была нормальная.
— Вот видите! — Софья развернулась к свекрови. — Он сам говорит!
— Нормальная — это не значит вкусная, — вставила Людмила. — Мой покойный муж тоже всё нормальным называл, а потом у соседки ел.
— Людмила Степановна, — Глеб шагнул в кухню, — при всём уважении, это наши семейные дела.
— Ой, да ладно тебе, — отмахнулась та. — Я как раз Валентине помогаю. У меня опыт большой — три сына вырастила, со всеми невестками разобралась.
— Разобралась? — переспросил Глеб.
— Ну да. Одну вообще через месяц выжила. Наглая была, как эта твоя.
Глеб нахмурился.
— Софья не наглая.
— Защищаешь её? — Валентина Петровна посмотрела на сына с обидой. — Глебушка, я же твоя мать. Я тебе только добра желаю.
— Знаю, мам.
— А она? — Свекровь ткнула пальцем в сторону Софьи. — Она что тебе желает? Дом отнять! Меня на улицу выставить!
— Мам, хватит! — Глеб повысил голос. — Никто никого не будет выставлять!
— Не ори на мать! — вскрикнула Валентина Петровна, и в её голосе появились слёзы. — Ты слышишь? На родную мать орёшь из-за этой... этой...
Людмила встала, положила руку на плечо Валентины Петровны.
— Валечка, успокойся. Видишь, до чего дошло? Сын на тебя голос поднимает. Это всё она, — кивнула в сторону Софьи. — Настраивает его против тебя.
— Я никого не настраиваю! — Софья шагнула вперёд. — И вообще, какое вам дело до нашей семьи?
— Ты ещё и свидетелей выгонять вздумала? — Людмила скрестила руки на груди. — Вот наглость-то!
— Достаточно, — Глеб встал между ними. — Людмила Степановна, спасибо за визит, но нам нужно поговорить. Втроём.
— Глебушка, — запричитала Валентина Петровна, — не выгоняй Люду! Она мне поддержка!
— Мам, пожалуйста.
Людмила обиженно фыркнула, взяла со стола сумку.
— Ладно, ладно. Только помни, Валя — я рядом. Что-то случится, сразу звони.
Она вышла, демонстративно хлопнув дверью. В кухне повисла тяжёлая тишина.
— Глеб, — начала Валентина Петровна жалобным голосом, — ты же понимаешь, я только о тебе забочусь...
— Мам, — Глеб вздохнул, — ты вчера устроила скандал. Сегодня привела соседку, чтобы она Софью унижала. Так дальше нельзя.
— Я не унижала...
— Унижала, — твёрдо сказал Глеб. — И это последний раз. Софья — моя жена. Если ты её не уважаешь, значит, и меня не уважаешь.
Валентина Петровна замерла, глядя на сына широко открытыми глазами.
— Ты... ты на её стороне?
— Я на стороне справедливости, — ответил Глеб. — И на стороне своей семьи. Софья — моя семья.
— А я кто? — прошептала свекровь.
— Ты тоже семья, мам. Но если ты продолжишь вот это всё, — он обвёл рукой кухню, — мы съедем. Найдём съёмную квартиру.
Софья посмотрела на мужа с удивлением. Неужели он правда встал на её защиту?
— Съедете? — Валентина Петровна побледнела. — Глебушка, ты же не серьёзно?
— Серьёзно, — кивнул он. — Очень серьёзно.
Свекровь молчала несколько секунд. Потом резко развернулась и вышла из кухни. Наверху хлопнула дверь её комнаты.
Глеб обнял Софью.
— Прости. Надо было раньше это сделать.
Софья прижалась к нему, чувствуя, как внутри наконец разжимается тот узел, что сжимался последние дни.
— Спасибо, — прошептала она.
Но где-то в глубине души она знала — это ещё не конец. Валентина Петровна не из тех, кто сдаётся после одного поражения.
Три дня свекровь не разговаривала с ними. Ходила по дому с каменным лицом, демонстративно хлопала дверями и громко вздыхала, когда они появлялись в поле её зрения. Софья пыталась не обращать внимания, но атмосфера давила.
На четвёртый день, когда они с Глебом сидели вечером в своей комнате, в дверь постучали.
— Войдите, — сказал Глеб.
Валентина Петровна вошла, держа в руках какую-то папку. Лицо у неё было усталое, глаза покраснели — видимо, плакала.
— Можно?
— Конечно, мам, — Глеб встал. — Садись.
Свекровь опустилась на стул у письменного стола. Помолчала, разглядывая папку в руках.
— Я тут подумала, — начала она тихо. — Думала много. И поняла... что была не права.
Софья переглянулась с мужем. Такого поворота она не ожидала.
— Мне страшно, — продолжила Валентина Петровна, и голос её дрогнул. — Мне очень страшно остаться одной. Глебушка, ты у меня один. Всё, что у меня есть. Когда ты женился, я испугалась, что потеряю тебя.
Глеб присел рядом с матерью на корточки.
— Мам, ты меня не теряешь.
— Знаю. Теперь знаю, — она вытерла глаза. — Софья, прости меня. Я вела себя ужасно. Придиралась ко всему, устраивала скандалы... Людку эту привела, чтобы тебя задеть. Я была злой и глупой.
Софья молчала, не зная, что сказать. Такого извинения она тоже не ожидала.
— Я не хочу, чтобы вы уезжали, — Валентина Петровна открыла папку. — И я не хочу оформлять дарственную на Глеба. Вот, смотрите.
Она достала документы и положила на стол.
— Это завещание. Я составила его сегодня у нотариуса. После моей смерти дом достанется вам обоим. Поровну. Потому что вы — семья.
Глеб взял листы, пробежал глазами.
— Мам...
— Не надо, — она подняла руку. — Я сама так решила. Софья, ты моя невестка. А значит, дочь. Пусть и не кровная. Я была дурой, что этого не понимала.
Софья почувствовала, как к горлу подступает комок. Она встала и подошла к свекрови.
— Валентина Петровна, я не хочу вашего дома, — сказала она. — Правда. Мне нужно только одно — чтобы мы жили спокойно. Без скандалов.
— Будем жить спокойно, — кивнула та. — Обещаю. И Людке я всё высказала. Сказала, чтобы больше сюда не совалась со своими советами. У неё самой-то с сыновьями отношения никакие — вот она и завидует.
Глеб обнял мать за плечи.
— Мам, ты молодец. Знаешь, как тяжело признать ошибку?
— Знаю, — усмехнулась Валентина Петровна. — Три дня промаялась, прежде чем решилась. Думала — гордость не позволит. А потом поняла: что важнее? Гордость или сын?
Она встала, повернулась к Софье.
— Можно тебя обнять?
Софья кивнула. Валентина Петровна неловко обняла её, и обе замерли так на несколько секунд.
— Давай начнём сначала, — прошептала свекровь. — Попробуем?
— Попробуем, — тихо ответила Софья.
Когда Валентина Петровна ушла, Глеб притянул жену к себе.
— Ты веришь ей?
— Не знаю, — честно ответила Софья. — Хочу верить. Но время покажет.
— Покажет, — согласился Глеб. — А если что — мы всё равно съедем. Я не шутил.
Софья улыбнулась. Впервые за несколько недель она почувствовала себя защищённой.
Новый год встретили втроём. Валентина Петровна готовила оливье, Софья пекла пироги, Глеб накрывал на стол. Они смеялись, шутили, и атмосфера была почти семейной. Почти.
Когда часы пробили полночь, они чокнулись бокалами.
— За нас, — сказал Глеб. — За семью.
— За семью, — повторила Валентина Петровна и посмотрела на Софью. — И за то, чтобы мы поняли друг друга.
— За понимание, — кивнула Софья.
Они выпили, и Валентина Петровна вдруг добавила:
— Знаешь, Софья, я сегодня салат попробовала. Тот, что ты делала. Вкусный. Лук действительно лучше тонкими полукольцами резать.
Софья засмеялась. Глеб тоже.
— Спасибо, Валентина Петровна.
— Зови меня просто Валя, — сказала свекровь. — Если хочешь, конечно.
— Хорошо... Валя.
Они сидели за столом до трёх ночи, разговаривали обо всём подряд — о работе, о планах, о том, какой ремонт нужно сделать в доме к весне. Валентина Петровна рассказывала истории из молодости, и Софья видела её совсем с другой стороны — не злой и хитрой, а просто уставшей и одинокой женщиной, которая боялась потерять единственного сына.
Через неделю их квартира наконец продалась. Покупатель нашёлся неожиданно — молодая пара с ребёнком, которым срочно требовалось жильё.
— Вот и всё, — сказал Глеб, подписывая документы. — Теперь можем искать что-то своё.
— Или остаться здесь, — неожиданно предложила Софья.
Глеб удивлённо посмотрел на неё.
— Ты уверена?
— Не знаю, — призналась она. — Но дом большой. Можем сделать ремонт в нашей половине, жить отдельно, но рядом. Твоей маме спокойнее будет, и нам тоже.
Глеб обнял её.
— Ты невероятная.
Когда они вечером рассказали о решении Валентине Петровне, та расплакалась.
— Правда останетесь?
— Останемся, — кивнул Глеб. — Но с условием — никаких скандалов. Уважаем друг друга.
— Уважаем, — повторила Валентина. — Обещаю.
Она подошла к Софье, взяла её за руки.
— Спасибо тебе. За то, что не сдалась. За то, что дала мне шанс.
— Все заслуживают второго шанса, — улыбнулась Софья.
В феврале они начали ремонт. Переделывали вторую половину дома — делали отдельный вход, небольшую кухню, ванную. Работали все вместе, и Валентина Петровна оказалась на удивление толковой помощницей — подсказывала, где лучше провести проводку, какие обои выбрать.
Людмила Степановна пару раз заглядывала через забор, явно желая узнать, что происходит, но Валентина отмахивалась от неё.
— Занята я! Внукам комнату готовлю!
— Каким внукам? — не понимала соседка.
— Будущим, — загадочно улыбалась Валентина.
К весне дом преобразился. У Софьи и Глеба появилось своё пространство, но они по-прежнему часто ужинали все вместе. Валентина научилась спрашивать разрешения, прежде чем войти в их часть дома, а Софья научилась принимать помощь и советы свекрови.
Однажды вечером, когда они сидели на кухне втроём за чаем, Валентина сказала:
— Знаете, я счастлива. Впервые за много лет по-настоящему счастлива.
— Мы тоже, мам, — улыбнулся Глеб.
Софья взяла свекровь за руку.
— Мы семья, — сказала она просто.
— Семья, — кивнула Валентина. — Настоящая семья.
За окном медленно таял снег. Зима уходила, уступая место весне, и вместе с ней уходили старые обиды и страхи. Впереди было лето, новые планы и надежда на то, что они справятся со всем вместе.
Потому что они были семьёй. И это было самое главное.