За окном моросил мелкий, противный дождь, превращая серый асфальт в грязное месиво, но у Марины на душе было легко — будто с плеч сняли рюкзак, который она носила годами. Она в последний раз обвела взглядом съемную «двушку» с потертыми обоями и скрипучим паркетом. Шесть лет они здесь прожили. Шесть долгих лет, пропитанных запахом чужой жизни, хозяйскими запретами и вечным страхом, что завтра попросят съехать. Но теперь все позади.
Марина аккуратно заклеила скотчем последнюю коробку с книгами и выпрямилась, потирая ноющую поясницу. В соседней комнате Игорь, ее муж, воевал с разборкой шкафа-купе. Слышалось его пыхтение и негромкое чертыханье, когда очередной шуруп отказывался покидать свое насиженное место.
— Игорек, не кипятись, — крикнула Марина, улыбаясь. — Главное, что это в последний раз. В своей квартире мы нормальную мебель поставим, а этот хлам на дачу увезем, как и договаривались.
— Да уж, хлам, — отозвался муж, появляясь в дверном проеме. Он был взлохмачен и счастлив. — Мамка звонила. Спрашивала, когда мы ключи привезем от дачи, она там уже порядок наводит. Говорит, воздух свежий, благодать.
Марина почувствовала легкий укол совести, смешанный с благодарностью. Антонина Сергеевна, ее свекровь, женщина властная и, мягко говоря, непростая, вдруг совершила поступок, которого от нее никто не ожидал. Месяц назад она пришла к ним в гости, села за стол, демонстративно отодвинула вазочку с печеньем и заявила, что устала от городской суеты. Мол, давление скачет, соседи шумят, а на даче — тишина и покой.
Предложение было царским: она продает им свою просторную трехкомнатную квартиру в центре по цене, значительно ниже рыночной, почти за бесценок, лишь бы хватило на ремонт дачного домика и безбедную старость, а молодые наконец-то обретают свой угол. Марина сначала искала подвох. Не таков человек Антонина Сергеевна, чтобы аттракционы невиданной щедрости устраивать. Но свекровь выглядела искренней, жаловалась на сердце и говорила, что хочет успеть сделать доброе дело для внука, пятилетнего Ванечки.
Сделку оформили быстро. Деньги — все накопления семьи плюс внушительный кредит в два с половиной миллиона рублей, который взяли, не раздумывая — были переданы, документы подписаны. Антонина Сергеевна, получив пухлый конверт и перевод на карту, даже прослезилась, благословляя детей. И вот, чемоданы собраны, завтра переезд.
На следующее утро суматоха поглотила их с головой. Грузчики, матерясь сквозь зубы, таскали диван, Ванечка путался под ногами, пытаясь помочь нести свой игрушечный самосвал, а Игорь командовал парадом. К обеду они уже стояли посреди своей новой квартиры. Здесь пахло лавандой — любимым ароматом свекрови, и немного корвалолом.
— Ну, с новосельем! — Игорь обнял жену, прижимая к себе. — Теперь заживем, Маринка. Ремонт сделаем, детскую Ване нормальную оборудуем. Маме надо позвонить, сказать, что мы заехали.
Но позвонить они не успели.
В замке заскрежетал ключ. Марина с Игорем переглянулись. У кого еще могли быть ключи? Замки они поменять не успели, да и не думали, что это нужно делать в первый же день, все-таки у родной матери квартиру купили.
Дверь распахнулась с таким грохотом, будто ее вышибали тараном. На пороге стояла Антонина Сергеевна. Но это была не та благообразная старушка, которая неделю назад подписывала договор купли-продажи, утирая слезу умиления. Перед ними стояла фурия. Лицо красное, волосы выбились из-под берета, а в глазах — холодная, расчетливая ярость. Рядом с ней переминался с ноги на ногу участковый, молодой парень с усталым видом, и двое каких-то понятых, выловленных, видимо, на лестничной клетке.
— Квартира теперь моя, а ты — выметайся! — влетела свекровь в прихожую, едва не сбив с ног опешившего сына. Она швырнула свою сумку на пол, словно ставя точку в споре, который еще даже не начался.
Марина почувствовала, как внутри все холодеет.
— Мама? Что происходит? — Игорь шагнул вперед, пытаясь взять мать за руку, но та отдернула ее, как от огня.
— Не трогай меня! — взвизгнула Антонина Сергеевна. — Ишь, удумали! Обмануть старую мать решили? Воспользовались моим состоянием? Я заявление написала! Меня ввели в заблуждение! Я не ведала, что творила!
Она повернулась к участковому и театрально схватилась за сердце:
— Вот они! Мошенники! Выгнали мать на улицу, в сарай холодный, а сами в хоромах жировать собрались! Я требую, чтобы они немедленно покинули мое жилье!
Игорь стоял бледный, губы стали бесцветными. Он смотрел на мать и не узнавал её.
— Мама, ты чего? Мы же договорились. Мы же купили… Деньги тебе отдали. Ты же сама…
— Какие деньги?! — перебила она, глядя на него с деланным изумлением. — Копейки эти? Да разве ж эта квартира столько стоит? Вы меня запутали! Вы меня гипнозом взяли! Или чаем опоили, когда я к вам приходила! Я только сейчас в себя пришла, глаза открылись!
Участковый кашлянул, привлекая к себе внимание.
— Граждане, давайте поспокойнее. Поступило заявление от гражданки Смирновой Антонины Сергеевны о том, что сделка была совершена под давлением и путем обмана. Она утверждает, что не осознавала своих действий.
— Какое давление? — голос Марины дрожал, но она заставила себя говорить твердо. — У нас договор, заверенный нотариусом. Справки из психоневрологического и наркологического диспансеров, что Антонина Сергеевна здорова и дееспособна, мы брали в день сделки. Все чисто.
Антонина Сергеевна злобно прищурилась, глядя на невестку. В этом взгляде не было безумия, только холодный расчет и торжество.
— А это суд решит, чисто или не чисто, — прошипела она. — А пока суд да дело, я здесь жить буду. Это мой дом. Я прописана здесь. А вы — никто. Пошли вон!
События следующих недель напоминали абсурдный театр, в котором все роли были расписаны заранее, но актеры не знали сценария. Жить вместе с человеком, который объявил тебе войну, было невозможно. Марина с Игорем и Ваней временно съехали к родителям Марины, в тесноту, но подальше от этого ада. Антонина Сергеевна сменила замки в тот же вечер.
Игорь ходил сам не свой. Он не мог поверить в предательство самого близкого человека. По ночам он лежал без сна, глядя в потолок, и в голове билась одна мысль: как? Как мать, которая родила его, вырастила, могла так хладнокровно разрушить его жизнь? Ради чего? Ради денег? Ради квартиры?
— Ну как же так, Марин? — спрашивал он, и голос его звучал потерянно. — Она же сама предложила. Она же радовалась. Что случилось-то?
Разгадка пришла неожиданно, откуда не ждали. Однажды вечером, когда Игорь поехал забирать почту из старого ящика (они все еще надеялись на мирное разрешение и не хотели терять корреспонденцию), он встретил во дворе дома матери старого соседа, дядю Витю. Тот, попыхивая папиросой, хитро прищурился.
— Чё, Игорек, выгнала вас мать-то? — спросил он без обиняков.
— Выгнала, дядя Вить. Говорит, обманули мы ее.
— Обманули… — хмыкнул сосед. — Как же. Знаю я, кто ее надоумил. Видел я, как к ней этот ходил, очкарик с пятого этажа, Костик. Сын Люськи. Он же типа юрист, а на деле аферист мелкий.
Игорь нахмурился. Костика он знал шапочно. Скользкий тип, вечно искавший легкой наживы.
— И при чем тут Костик?
— Да при том. Слышал я, как они на лавочке шушукались, пока тепло было. Он ей про какую-то схему втирал. Про певицу какую-то известную, которую развели, но там наоборот было. А он ей, значит, говорит: «Антонина Сергеевна, а мы сделаем хитрее. Вы продайте своим, деньги получите, а потом в полицию — мол, мошенники, запугали, затмение нашло. Суды у нас стариков жалеют. Сделку признают недействительной, квартиру вернут, а деньги… ну, деньги вы уже потратили или спрятали, с пенсионерки взятки гладки, будут они с вас по три копейки сто лет взыскивать».
У Игоря волосы на голове зашевелились. Так вот оно что. Это был не старческий маразм, не внезапное помрачение. Это был план. Циничный, продуманный план, чтобы и с деньгами остаться, и квартиру не потерять, и на даче ремонт сделать за чужой счет. А сына родного — в должники на всю жизнь.
На суде Антонина Сергеевна играла свою роль виртуозно. Она приходила в старом, побитом молью пальто, хотя в шкафу висела новая шуба, купленная, как выяснилось позже, на деньги от продажи квартиры. Она хваталась за сердце, пила воду дрожащими руками и рассказывала судье душещипательную историю о том, как злая невестка и бесхребетный сын заставили её, бедную вдову, подписать бумаги.
— Они говорили, что сдали меня в дом престарелых, если не подпишу! — выла она, размазывая по лицу несуществующие слезы. — Говорили, что Ванечке жить негде, давили на жалость! А я ведь старая, я внука люблю, я и поплыла… А потом поняла — на улице остаюсь!
Судья, строгая женщина в очках, слушала внимательно, изредка делая пометки. Адвокат, которого наняли Марина с Игорь (пришлось влезть в еще один долг), был спокоен.
— Ваша честь, — вступил он, когда спектакль свекрови достиг апогея. — Истица утверждает, что находилась в состоянии заблуждения и не руководила своими действиями. Однако позвольте представить суду видеозапись из банка в день сделки. И аудиозапись разговора с нотариусом, который велся по протоколу.
На экране монитора появилась Антонина Сергеевна. Она выглядела бодрой, веселой, деловито пересчитывала купюры, шутила с кассиром. На вопросе нотариуса: «Понимаете ли вы суть сделки и ее последствия?» она четко и громко отвечала: «Конечно, понимаю. Продаю сыну квартиру, деньги получаю, переезжаю на дачу. Это мое добровольное решение».
— Кроме того, — продолжил адвокат, — мы запросили выписку со счетов истицы. В день получения денег она перевела крупную сумму некоему Константину В., а также оплатила покупку дорогостоящей бытовой техники и меховых изделий. Странное поведение для человека, находящегося в состоянии стресса и не понимающего, что происходит, не так ли? Если бы ею управляли мошенники, как она пытается представить, проводя аналогию с известными схемами, деньги ушли бы на «безопасные счета» третьих лиц. Здесь же деньги были потрачены на личные нужды и, вероятно, оплату «консультации» советчика.
Антонина Сергеевна побледнела по-настоящему. Маска начала трескаться. Она поняла, что версия с «бедной овечкой» разваливается на глазах. В зале послышался шепот — люди переглядывались, кто-то качал головой.
— Это… это мне голос в голове приказал! — выпалила она, пытаясь сменить тактику. — Гипноз это был!
Судья сняла очки и потерла переносицу. В ее взгляде читалась усталость от человеческой глупости и жадности.
— Антонина Сергеевна, судебно-психиатрическая экспертиза, которую вы прошли по нашему направлению, признала вас полностью вменяемой. Никаких когнитивных нарушений, никакой склонности к внушаемости. Вы здоровы.
В зале повисла тишина. Было слышно, как гудит лампа дневного света. Игорь сидел, опустив голову, ему было стыдно. Стыдно за мать, которая ради денег готова была растоптать его жизнь. Стыдно перед женой, перед сыном, перед всеми этими людьми в зале.
— Более того, — голос судьи стал стальным. — В действиях истицы усматриваются признаки злоупотребления правом и попытка мошенничества. Вы, Антонина Сергеевна, получили деньги, распорядились ими, а теперь пытаетесь вернуть имущество, ссылаясь на вымышленные обстоятельства.
Решение суда было однозначным: в иске отказать, сделку признать действительной. Встречный иск о выселении Антонины Сергеевны удовлетворить.
Когда огласили решение, свекровь не плакала. Маска окончательно слетела. Она смотрела на сына с неприкрытой ненавистью, и в этом взгляде не было ни капли материнской любви — только злоба проигравшего игрока.
— Будьте вы прокляты, — прошипела она, проходя мимо них к выходу. — Родную мать на улицу выгнали.
— Ты сама себя выгнала, мама, — тихо ответил Игорь, и впервые за все это время в его голосе не было боли — только пустота. — У тебя были деньги, была любовь внука, была наша забота. Ты выбрала жадность.
Выселение проходило уже без скандалов, но в ледяном молчании. Антонина Сергеевна собирала вещи долго, нарочито медленно. Она забрала все: выкрутила лампочки, сняла гардины, даже старую вешалку из прихожей оторвала с корнем.
Тот самый сосед Костик, который надоумил ее на эту аферу, конечно же, исчез с горизонта. Как выяснилось позже, деньги, которые она ему перевела «за помощь», он не вернул, заявив, что это была оплата юридических услуг, а то, что дело проиграли — так это судья купленная.
И вот, Антонина Сергеевна оказалась там, куда так стремилась на словах — на даче. Только теперь это была не идиллическая картинка «свежий воздух и покой», а суровая реальность. Дом был летний, плохо утепленный. Деньги, вырученные за квартиру, частично осели в карманах «консультанта», частично были потрачены на шубы, которые теперь висели в шкафу на даче, поедаемые молью — носить их там было некуда. Остаток суммы она, конечно, припрятала, но инфляция и жизнь потихоньку подъедали «кубышку».
Марина с Игорем въехали в квартиру через неделю после суда. Первым делом они вызвали батюшку и освятили жилье, чтобы выгнать тяжелый дух ненависти. Потом начали ремонт. Сдирая старые обои, Марина чувствовала, как вместе с ними уходит прошлое, отслаивается страх и обида. Каждая сорванная полоса была маленькой победой над тем кошмаром, который они пережили.
Они поменяли всё: полы, окна, двери. Сделали перепланировку, чтобы стены даже не напоминали о том, как здесь было раньше. Ванечка получил свою комнату с нарисованными на стене космонавтами — символом новых высот, мечты, которая теперь была возможна.
Прошло полгода. Жизнь вошла в спокойное русло. Кредит платили исправно, на работе у Игоря дали повышение. О Антонине Сергеевне старались не говорить.
Однажды вечером, когда за окном кружила метель и декабрь показывал характер, у Игоря зазвонил телефон. На экране высветилось: «Мама».
Он долго смотрел на экран, пока мелодия не оборвалась. Внутри поднималась волна противоречивых чувств: жалость к старой женщине билась с обидой, воспоминания о детстве — с памятью о предательстве. Телефон замолчал, но через минуту звякнул снова — пришло сообщение.
«Сынок, у меня котел сломался. Холодно очень. Дрова отсырели. Привези продуктов и обогреватель. И денег бы немного, до следующей пенсии не дотягиваю».
Марина, сидевшая рядом с книгой, видела это сообщение. Она ничего не сказала, просто положила руку мужу на плечо. Игорь вздохнул тяжело, отложил телефон и посмотрел в окно, где ветер гнул деревья и заметал следы.
— Знаешь, — сказал он глухо, и в голосе его слышалась боль, с которой он так и не смог справиться до конца. — Я не поеду. Не могу. Просто не могу ее видеть. Если поеду — все вернется. Вся эта ненависть, весь этот кошмар.
— Я понимаю, — тихо ответила жена. — Ты имеешь право.
— Я закажу доставку, — решил он после долгой паузы. — Привезут ей и обогреватель, и еду. И мастера оплачу, чтобы котел починил. Но сам не поеду. И денег на карту кидать не буду, только оплата счетов напрямую. Чтобы она не могла снова… ну ты понимаешь.
Он так и сделал. Курьер доставил все необходимое на дачу. Антонина Сергеевна, принимая коробки, пыталась выяснить у парня, не приехал ли сам заказчик, не стоит ли машина сына за воротами. Но там была только служебная «Газель».
Она осталась одна в своем холодном доме, окруженная вещами, купленными ценой предательства. Схема Ларисы Долиной, перевернутая с ног на голову провинциальным хитрецом, сработала против нее самой. Она хотела обхитрить всех: и государство, и закон, и родных детей. А обхитрила только саму себя.
Теперь, долгими зимними вечерами, кутаясь в ненужную норковую шубу поверх телогрейки, Антонина Сергеевна сидела у окна и смотрела на пустую дорогу. Она все еще верила, что права. Что дети — неблагодарные, что жизнь несправедлива. Но где-то в глубине души, там, где еще оставались крупицы совести, шевелился холодный червячок понимания: она сама построила эту тюрьму.
А в городской квартире, в тепле и уюте, семья ужинала. Ванечка смеялся, рассказывая про садик, Марина подкладывала мужу котлету. Они были счастливы. И это счастье было выстрадано, оплачено сполна не только деньгами, но и нервами. Они усвоили главный урок: родная кровь — не всегда гарантия порядочности, а настоящий дом — это там, где нет лжи. И пусть цена этого урока была высока, зато теперь никто не мог ворваться в их жизнь с криком «Выметайся!». Ключи от их мира были только у них.
Спасибо за прочтение👍