Валентина Сергеевна всегда считала себя женщиной мудрой, дальновидной и, что греха таить, немного хитрой. Жизнь научила её, что своё упускать нельзя, а чужое, если оно плохо лежит или само в руки плывёт, нужно брать не раздумывая. Сына своего, Сергея, она вырастила одна, вложила в него всю душу, здоровье и скромные сбережения, поэтому теперь, когда Сергею исполнилось двадцать восемь, мать справедливо полагала, что пришло время собирать камни. Или, вернее сказать, дивиденды.
Сергей был парнем хорошим, работящим, но мягким. Таким, из которых верёвки вить можно, если знать правильный подход. Валентина Сергеевна этот подход знала прекрасно, а вот появление в жизни сына Нины спутало ей все карты.
Нина была девушкой не промах. Двадцати шести лет, экономист в строительной компании, высокая, статная, с прямым взглядом серых глаз, который, казалось, видел людей насквозь. Но главное достоинство Нины, по мнению Валентины Сергеевны, заключалось не в её внешности или кулинарных талантах, а в приданом. Нина была владелицей просторной двухкомнатной квартиры в центре города, доставшейся ей от бабушки. Квартира была с хорошим ремонтом, высокими потолками и, что самое приятное, без ипотечных обременений.
Первое знакомство прошло чинно. Валентина Сергеевна испекла свой фирменный медовик, Нина принесла дорогой чай. Разговор тек плавно, пока будущая свекровь не начала задавать вопросы, больше похожие на допрос следователя.
— И большая у тебя площадь, Ниночка? — как бы невзначай спросила Валентина Сергеевна, подливая невестке чай. — Комнаты изолированные?
— Изолированные, — спокойно кивнула Нина, отламывая кусочек торта. — Пятьдесят четыре квадрата. Нам с Сережей хватит.
— Ой, ну конечно хватит! — всплеснула руками Валентина Сергеевна. — Роскошно даже! У меня-то вот «хрущевка», кухня — повернуться негде, а коридор такой, что вдвоем не разойтись. Всю жизнь мечтала о просторе.
Нина тогда промолчала, лишь вежливо улыбнулась. Она ещё не знала, что этот разговор — лишь разведка боем.
Сергей переехал к Нине через месяц. Они начали готовиться к свадьбе, откладывали деньги, планировали путешествие. Валентина Сергеевна в гости наведывалась редко, но метко. Каждый её визит напоминал инспекцию. Она проводила пальцем по полкам, проверяя пыль, заглядывала в холодильник и критически осматривала шторы.
— Темноваты портьеры, Нина, — заметила она как-то раз, стоя посреди большой комнаты. — Сюда бы что-то легкое, воздушное. И диван этот громоздкий слишком много места занимает. Если его убрать, тут прекрасно встала бы моя тахта.
— Нам нравится этот диван, — твердо ответила Нина. — Он удобный.
— Ну, дело хозяйское, — поджала губы Валентина Сергеевна. — Пока хозяйское. Семья-то ведь дело общее.
Нина тогда не придала значения этой фразе, списав всё на старческое ворчание. А зря.
Настоящая буря разразилась за две недели до свадьбы. У Валентины Сергеевны был юбилей — пятьдесят пять лет. Собрались подруги: шумная тетя Люба, вечно жалующаяся на здоровье Зинаида Ивановна и соседка с нижнего этажа, Тамара. Нина с Сергеем приехали пораньше, помогли накрыть на стол, расставили салаты.
Когда гости, разгоряченные наливкой, перешли к обсуждению последних сплетен, Нина вышла на кухню, чтобы принести горячее. Дверь в комнату осталась приоткрытой, и голоса были слышны отчетливо.
— Ох, Валя, повезло тебе с невесткой! — гудела тетя Люба. — И красивая, и при квартире. Сережка твой не прогадал.
— Да уж, — самодовольный голос Валентины Сергеевны звучал громче обычного. — Мальчик у меня умный, знает, кого выбирать. Квартира там шикарная, девки, вы бы видели! Центр, сталинка, потолки три метра! Не то что моя конура.
— Так они там жить будут? — спросила Зинаида Ивановна.
— Ну конечно! А я вот думаю, зачем нам две квартиры содержать? Это ж коммуналка, расходы... Я свою сдавать буду, прибавка к пенсии хорошая выйдет. А сама к молодым переберусь. Места там много, комнаты раздельные. Я во второй комнате устроюсь, буду помогать по хозяйству, внуков ждать. Да и веселее вместе. Сережа не против, он маму любит. А Нина... Ну, куда она денется? Муж — голова, жена — шея, а свекровь — это та, кто шею крутит.
В комнате раздался одобрительный смех. Нина застыла с противнем в руках. Горячий пар от запеченной курицы ударил в лицо, но внутри у неё всё похолодело. Она аккуратно поставила противень на разделочную доску, сняла прихватку и глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь в руках. Значит, вот какой план. Сдавать свою квартиру, деньги — себе в карман, а жить приживалкой у них, указывая, какие шторы вешать и что готовить.
Нина решительно вошла в комнату. Смех мгновенно стих, повисла неловкая пауза. Сергей, сидевший с краю, улыбнулся жене, не замечая напряжения, но Валентина Сергеевна, увидев лицо невестки, насторожилась.
— А вот и курочка! — фальшиво-радостно воскликнула она. — Ниночка, ты чего такая бледная? Устала?
Нина подошла к столу, но садиться не стала. Она обвела взглядом притихших гостей и остановила взгляд на будущей свекрови.
— Я всё слышала, Валентина Сергеевна, — тихо, но отчетливо произнесла она.
— Что слышала, деточка? — свекровь попыталась сделать невинное лицо, но глаза её забегали.
— Про ваш план. Про то, как вы свою квартиру сдавать будете, а к нам жить переедете.
Сергей поперхнулся морсом.
— Мам, ты чего? Мы же не договаривались...
— Цыц! — шикнула на него мать. — А что такого? Я мать, я тебя вырастила! Неужели я на старости лет не заслужила пожить в человеческих условиях? У вас места навалом, а я одна в четырех стенах кукую. И вам помощь, и мне копейка. Мы же одна семья теперь будем!
— Семья, — кивнула Нина, и в голосе её зазвенела сталь. — Только семья — это я и Сережа. А вы, Валентина Сергеевна, мама, которая живет отдельно. И в моей квартире вы жить не будете.
— В твоей?! — Валентина Сергеевна всплеснула руками, обращаясь к подругам как к свидетелям. — Вы посмотрите на неё! Ещё кольца на пальце нет, а она уже делит! Да как только вы распишетесь, всё общим станет! И Сережа будет иметь такие же права, как и ты! А значит, и я, как его мать...
Вот тут Нина не выдержала. Гнев, копившийся месяцами — от косых взглядов до критики штор — вырвался наружу.
— Ещё свекровью не стала, а уже на квартиру мою позарилась? — возмутилась Нина, глядя прямо в глаза женщине. — Не выйдет! Квартира эта — моё добрачное имущество, и даже после загса она останется только моей. Никаких прав ни у кого на неё не будет. И уж тем более я не позволю превратить мой дом в коммуналку или общежитие.
В комнате повисла звенящая тишина. Тетя Люба прикрыла рот ладонью, Сергей сидел красный как рак, не зная, куда деть глаза.
— Ах так... — прошипела Валентина Сергеевна, поднимаясь со стула. Лицо её пошло красными пятнами. — Ты, значит, вот как с матерью мужа разговариваешь? Наглая девчонка! Сережа, ты слышишь? Она меня из дома гонит!
— Никто вас не гонит, пока вы у себя дома, — отрезала Нина. — Но переезжать ко мне не нужно. И планы строить за моей спиной — тоже. Мы уходим, Сережа.
Она развернулась и пошла в прихожую. Сергей, помедлив секунду, вскочил и бросился за ней, на ходу бормоча извинения гостям и матери.
— Слабак! — крикнула им вслед Валентина Сергеевна. — Она тебя без штанов оставит!
Через две недели свадьба прошла скромно, без особого размаха, чего так хотела Валентина Сергеевна («Чтобы вся родня видела!»). Она сидела на торжестве с видом оскорбленной королевы, поджимала губы и демонстративно не участвовала в конкурсах. Тосты говорила сквозь зубы, желая молодым «терпения и послушания старшим», делая ударение на последнем слове. Нина всё это игнорировала. Она была счастлива с Сергеем, а его мать воспринимала как неизбежное, но далекое природное явление, вроде грозы где-то на горизонте.
Прошел месяц. Молодые жили душа в душу. Сергей оказался прекрасным мужем: заботливым, внимательным. Он чувствовал вину за поведение матери и старался сгладить углы. Сама Валентина Сергеевна не звонила первой, выжидала, когда «молодые приползут с поклоном». Не приползли.
Тогда она решила сменить тактику. В одно субботнее утро, когда Нина и Сергей только проснулись и планировали ленивый завтрак, в дверь настойчиво позвонили.
На пороге стояла Валентина Сергеевна. В руках у неё были две огромные сумки, а за спиной, у лифта, виднелись свернутые в рулон ковры.
— Доброе утро, дети! — провозгласила она, бесцеремонно втискиваясь в прихожую и отодвигая опешившего сына плечом. — Я тут подумала, хватит нам дуться. Родные люди всё-таки. Вот, гостинцев привезла, соленья, варенья... А ковры эти — чистая шерсть, память о бабушке, негоже им в кладовке пылиться. Постелем в большой комнате, сразу уютнее станет.
Нина вышла из спальни в халате, увидела гору вещей и свекровь, которая уже по-хозяйски разувалась.
— Валентина Сергеевна, мы вас не ждали, — спокойно сказала Нина, прислонившись к косяку двери.
— А к родне по записи не ходят! — парировала свекровь. — Сережа, ну что ты стоишь как истукан? Тащи ковры. И там ещё коробки внизу, я таксиста попросила подождать.
— Какие коробки, мама? — слабым голосом спросил Сергей.
— Ну как какие? Вещи мои зимние, швейная машинка, сервиз праздничный. Я решила, что уже нашла съёмщиков на свою квартиру. Договор подписан, через неделю заселяются. Так что поживу у вас. Месяцок-другой, пока не определюсь. Да и вам помощь нужна — видела я вашу кухню, порядка там маловато.
Нина переглянулась с мужем. В глазах Сергея читалась паника и мольба: «Сделай что-нибудь, это же мама». Но Нина понимала: если сейчас дать слабину, «месяцок-другой» затянутся на годы, а временное проживание станет постоянным. Это была та самая проверка границ, которую Валентина Сергеевна устроила, решив, что скандал на юбилее забыт и можно брать крепость хитростью.
— Сергей, не носи ничего, — твердо сказала Нина.
— Что? — Валентина Сергеевна замерла с расстегнутым сапогом.
— Я сказала, вещи заносить не надо. Валентина Сергеевна, мы рады вас видеть в гостях. На чашку чая. Но жить вы здесь не будете. Ни день, ни месяц, ни пока определяетесь.
— Ты... ты меня на улицу выгоняешь? Родную мать? — Валентина Сергеевна включила режим «сирота казанская», голос её задрожал, глаза наполнились слезами. Актрисой она была отменной. — Сереженька, сынок, ты слышишь? У меня там чужие люди будут жить, квартира не моя больше...
— Мам, ну мы можем снять тебе квартиру, если ты правда сдала свою, — предложил Сергей, пытаясь найти компромисс. — Или комнату.
— Комнату?! — взвизгнула мать. — Чужие стены? При живом сыне и огромной квартире? Да люди засмеют!
— Люди не узнают, если вы им не расскажете, — парировала Нина. — Валентина Сергеевна, давайте начистоту. Вы просто хотите переехать сюда. Вы это озвучили своим подругам тогда. И сейчас используете историю со съёмщиками. Я уважаю вас как мать своего мужа, но хозяйка здесь я. И я не хочу жить коммуналкой. У нас молодая семья, свои привычки, свой режим.
— Да какие у вас привычки! — фыркнула свекровь, мгновенно забыв про слезы. — Спите до обеда, еду заказываете, деньги транжирите! Я бы порядок навела!
— Вот именно поэтому, — кивнула Нина. — Нам не нужен ваш порядок. Сергей, вызови такси обратно. И помоги маме спустить сумки.
— Сережа! — взревела Валентина Сергеевна. — Если ты сейчас это сделаешь, у тебя нет матери!
Сергей побледнел, желваки на его скулах заходили ходуном. Он посмотрел на жену, на её спокойное, но решительное лицо. Потом перевел взгляд на мать, лицо которой было искажено злобой и требовательностью. И вдруг он словно что-то понял. Вспомнил все те годы, когда она решала за него, с кем дружить, куда поступать, какую рубашку носить. Вспомнил, как она отвадила его предыдущую девушку, потому что та «недостаточно уважительно смотрела».
— Мам, — тихо сказал он. — Нина права. Это её дом. И наш дом. Мы не звали тебя жить с нами.
— Что?.. — Валентина Сергеевна хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
— Я оплачу такси. И грузчиков, чтобы подняли вещи обратно. И помогу расторгнуть договор со съёмщиками, если ты его правда заключила. Но жить ты будешь у себя.
— Предатель! — выплюнула она. — Слабак! Ноги моей здесь больше не будет!
Она начала судорожно застегивать сапог, ломая молнию. Схватила свои сумки, не дожидаясь помощи, и вылетела в подъезд, громко хлопнув дверью. Сергей постоял минуту, глядя на закрытую дверь, потом плечи его опустились, и он тяжело выдохнул.
— Прости, — сказал он, не глядя на Нину. — Мне так стыдно.
Нина подошла и обняла его сзади, прижавшись щекой к его спине.
— Тебе не за что извиняться. Ты всё сделал правильно. Это было больно, я знаю, но необходимо.
Жизнь потекла своим чередом. Валентина Сергеевна слово сдержала — ноги её в доме сына не было. Она смертельно обиделась. Всем знакомым и родственникам она рассказывала душещипательную историю о том, как неблагодарный сын и змея-невестка выгнали её, больную женщину, на мороз, и как она теперь страдает в одиночестве. Многие верили, жалели, качали головами. Но были и те, кто знал Нину и Сергея, и эти люди почему-то перестали заходить к Валентине Сергеевне на чай.
Сергей пытался наладить контакт. Звонил, приезжал с продуктами. Мать принимала пакеты с каменным лицом, сухо благодарила и закрывала дверь. В квартиру не приглашала, чаем не поила. Это была её месть — холодная война.
Через полгода Нина забеременела. Новость была радостной, долгожданной. Сергей, сияя от счастья, поехал к матери, надеясь, что весть о внуке растопит лёд.
Валентина Сергеевна новость выслушала, поджала губы и сказала:
— Ну, родит — посмотрим. Может, и не от тебя вовсе. Она девка хитрая, продуманная. Квартирой своей, как флагом, машет.
Сергей тогда просто развернулся и ушел. Больше он не пытался заслужить прощение за то, в чем не был виноват.
Когда родился маленький Ванечка, Валентина Сергеевна узнала об этом от общих знакомых. Гордость и обида боролись в ней с любопытством и желанием увидеть продолжение рода. Любопытство победило, но своеобразно. Она не позвонила, не поздравила. Она просто пришла в день выписки к роддому, встала в сторонке, наблюдая, как счастливый Сергей выносит конверт с голубой лентой, как ему улыбается красивая, хоть и уставшая Нина. Вокруг были друзья, родители Нины, цветы, шарики.
Валентина Сергеевна хотела подойти. В сумке у неё лежала погремушка, купленная в ближайшем киоске. Она сделала шаг, но тут увидела, как к молодым подошла мать Нины, взяла внука на руки, как Сергей обнял тещу... И Валентина Сергеевна остановилась. Она вдруг отчетливо поняла, что там, в этом кругу тепла и радости, ей места нет. Она сама своими руками выстроила стену, через которую теперь не могла перелезть. Её желание властвовать, контролировать и обладать чужим привело к тому, что она осталась ни с чем.
Она развернулась и побрела к остановке автобуса. Ветер трепал полы её пальто. Ей очень хотелось, чтобы кто-нибудь её окликнул, догнал, позвал. Но никто не окликнул. У молодых была своя жизнь, в которой для токсичной любви и корысти не осталось места.
Вечером того же дня Сергей и Нина сидели на кухне. Ванечка спал в кроватке.
— Я маму видел у роддома, — тихо сказал Сергей.
— Я тоже заметила, — кивнула Нина, помешивая чай.
— Почему она не подошла?
— Потому что поняла, что здесь она гостья, которая должна уважать хозяев. А она так не умеет. Ей нужно либо всё, либо ничего. Она выбрала ничего.
— Жалко её, — вздохнул Сергей.
— Жалко, — согласилась Нина. — Но это её выбор. Двери для неё не заперты, Сереж. Если она захочет прийти просто бабушкой, без претензий на квартиру, без своих порядков, без желания унизить меня — мы ей чаю нальем. Но только так.
Прошло ещё два года. Валентина Сергеевна всё же «снизошла». Одиночество и страх, что внук вырастет, не зная её, пересилили гордыню. Она позвонила, сухо попросила разрешения прийти. Пришла, вела себя тихо, смотрела на подросшего Ваню с жадностью и опаской. Квартиру не критиковала, советов не давала. Пила чай, неловко улыбалась.
Но той близости, о которой она мечтала, хвастаясь подругам, так и не случилось. Она стала просто «бабушкой Валей», которая приходит раз в месяц посидеть час-другой и уходит к себе в свою «хрущевку». А Нина осталась хозяйкой в своем доме. И каждый раз, закрывая за свекровью дверь, она выдыхала с облегчением.
Спасибо за прочтение👍