— Ты хоть понимаешь, что творишь? — Надежда смотрела на мужа так, будто впервые его видела. — Твоя мать уже третий день не встаёт с постели, а ты мне про какие-то бумаги!
Олег молчал. Стоял посреди тесной кухни в своей вечной серой толстовке, которую она стирала раз пятьдесят, не меньше. Взгляд мимо, руки опущены вниз. Классическая поза человека, который прячется от неудобного разговора.
— Я серьёзно с тобой говорю, — продолжила она, наливая кофе в чашку с отбитой ручкой. — Нет никакой дарственной — нет ухода. Всё просто.
— Надя...
— Не Надя! — Она развернулась резко, горячие капли плеснули на стол. — Если мать не подпишет дарственную, я не буду её досматривать! Я вам не прислуга, понятно?
Вот оно. Сказала. То, что кипело внутри последние полгода, вырвалось наружу с такой силой, что даже самой стало не по себе.
Олег поднял глаза. В них мелькнуло что-то — удивление? испуг? — но тут же погасло.
— Ты о чём вообще? Мама больна, ей нужна помощь...
— Твоей маме нужна бесплатная рабочая сила, вот что ей нужно, — отрезала Надежда. Села за стол, обхватила чашку ладонями. Кофе обжигал, но она держала крепко, будто это единственное, что удерживает её на месте. — И ты, между прочим, тоже в этом участвуешь.
За окном темнело рано — декабрь на исходе, до Нового года неделя, а на душе как в погребе. Надежда вспомнила, как началось всё это полгода назад, когда Евгения Сергеевна — свекровь — вдруг «заболела». Сначала спина. Потом давление. Потом сердце. Врачи разводили руками: анализы в норме, обследования чистые, но женщина жаловалась так убедительно, что даже соседки начали охать в подъездах.
— Бедная Женя, совсем слегла...
— Хорошо хоть невестка есть, поможет...
Невестка. Надежда усмехнулась криво. Три года назад, когда они с Олегом поженились, свекровь улыбалась приторно, говорила правильные слова: «Рада, что у моего мальчика такая хорошая девушка». А потом начались мелкие уколы. Сначала почти незаметные: «А вот я в твоём возрасте уже готовила по пять блюд к обеду», «Почему у вас квартира такая холодная? Олежек простудится», «Ты бы лучше юбки носила, а не эти джинсы».
Надежда терпела. Думала — притрутся, привыкнут друг к другу. Но Евгения Сергеевна не собиралась привыкать. Она собиралась воспитывать.
А потом случилась эта история с болезнью.
— Надь, мне мама позвонила, — сказал Олег тогда, в июне. — Ей плохо. Совсем плохо. Говорит, не может встать.
Они поехали. Евгения Сергеевна лежала в постели, бледная, с закрытыми глазами. Врач пришёл, пощупал, послушал, выписал какие-то витамины. Ничего серьёзного не нашёл, но рекомендовал покой.
— Мне нужен уход, — прошептала свекровь слабым голосом, глядя на Надежду. — Сама я уже не справляюсь.
И понеслось.
Надежда приезжала каждый день после работы. Убирала, готовила, стирала. Олег появлялся эпизодически — то работа, то встреча, то срочные дела. А Евгения Сергеевна лежала в постели, руководила процессом.
— Суп пересолен.
— Пол плохо вымыт.
— Бельё неправильно развесила.
Надежда сжимала зубы, делала всё заново. Думала: временно, переболеет — всё вернётся на круги своя.
Но месяцы шли, а свекровь не выздоравливала. Более того — ей становилось «хуже». То рука занемела, то нога подкашивается, то зрение падает.
— Женечка, может, в больницу? — предложила соседка однажды на лестничной площадке.
— Зачем? — ответила Евгения Сергеевна бодрым голосом, который потом, при Надежде, снова становился слабым и надломленным. — У меня невестка есть, она справится.
Тогда-то Надежда и заподозрила неладное.
Она начала наблюдать. Замечать детали. Как свекровь, оставшись одна, вполне бодро ходит по квартире. Как разговаривает по телефону с подругами весёлым тоном. Как однажды Надежда вернулась раньше времени и застала Евгению Сергеевну на кухне — та делала себе бутерброды, насвистывая что-то.
При виде невестки свекровь ахнула, схватилась за сердце и поковыляла обратно в спальню.
— Мне так плохо стало, решила попить водички...
Ложь. Чистая, наглая ложь.
И Надежда поняла: её используют.
— Олег, твоя мать притворяется, — сказала она мужу вечером.
— Ты о чём?
— О том, что она здорова. Врачи ничего не находят, а она играет спектакль, чтобы я ей прислуживала.
Олег нахмурился.
— Надя, ну что ты говоришь? Зачем ей это?
— А затем, что бесплатная домработница — это удобно.
— Она моя мать!
— И поэтому может делать что угодно?
Ссора длилась до ночи. Олег не верил, защищал мать, твердил про семейный долг и уважение к старшим. Надежда чувствовала, как что-то внутри начинает трескаться, раскалываться на части.
Потом была встреча с Евгенией Сергеевной. Надежда решила поговорить напрямую.
— Я знаю, что вы здоровы, — сказала она твёрдо. — Хватит изображать больную.
Свекровь посмотрела на неё долгим, оценивающим взглядом. И вдруг улыбнулась. Холодно, без тени смущения.
— Докажи.
— Что?
— Докажи, что я здорова. Врачи ничего не нашли, но это не значит, что мне не больно. Может, у меня хроническая усталость. Или депрессия. Или ещё что-нибудь, что не показывают анализы.
— Вы меня используете!
— Я просто прошу помощи родных людей, — Евгения Сергеевна откинулась на подушки. — А если ты не хочешь помогать... что ж, я расскажу Олегу, какая ты чёрствая. И всем соседям расскажу. И его родне. Интересно, кто тебя поддержит?
Шантаж. Прямой и беззастенчивый.
Надежда ушла тогда, чувствуя себя загнанной в угол.
А через неделю до неё дошло: свекровь засиделась в той квартире не просто так. У Евгении Сергеевны была двухкомнатная квартира в центре. Хорошая, дорогая. И она прекрасно понимала её цену.
— Олег, — спросила Надежда осторожно. — А квартира матери... на кого записана?
— На маму, конечно.
— А завещание есть?
Муж пожал плечами.
— Не знаю. Не спрашивал.
Надежда задумалась. Вот оно что. Евгения Сергеевна держит их на крючке. Пока она жива и здорова, квартира — её козырь. И она не собирается его отдавать просто так. Она хочет выжать из невестки всё, что можно, а потом... кто знает? Может, и завещание окажется сюрпризом.
Именно тогда Надежда приняла решение.
И вот сейчас, в этот декабрьский вечер, она сказала то, что думала.
— Ты хочешь, чтобы мама подписала дарственную? — Олег смотрел на жену так, будто она предложила ограбить банк. — Ты слышишь себя?
— Прекрасно слышу, — Надежда встала, прислонилась к холодильнику. — Полгода я убиваюсь, а взамен — что? Твоя мать даже спасибо не говорит. Зато постоянно придирается.
— Она больна!
— Она актриса, — Надежда усмехнулась. — И ты это знаешь. Просто тебе выгодно делать вид, что не знаешь.
Олег дёрнулся, хотел что-то сказать, но телефон зазвонил. Свекровь. Конечно.
— Алло, мам... Да... Сейчас... Хорошо.
Он положил трубку, избегая взгляда жены.
— Маме хуже. Просит срочно приехать.
— Как удобно, — протянула Надежда. — Прямо посреди нашего разговора.
— Надя!
— Что — Надя? Езжай к своей маме. Я остаюсь здесь.
Олег ушёл, хлопнув дверью. Надежда осталась одна на кухне, где пахло остывшим кофе и несказанными словами.
Через два дня Олег объявил:
— Мы едем на дачу. Все вместе.
— Какую дачу? — Надежда оторвалась от ноутбука. — Сейчас зима, там холодно.
— Мама сказала, ей нужен свежий воздух. Врач посоветовал сменить обстановку.
— Какой врач? Тот, которого не существует?
Олег поморщился.
— Я уже договорился. Едем в субботу. Дача у маминой подруги Светланы, она разрешила пожить недельку. Там печка, дрова есть, всё нормально.
Надежда хотела возразить, но поняла: это ловушка. Они хотят вытащить её из города, подальше от работы, от друзей, чтобы она вообще не могла сбежать.
— Я на работе не могу отпуск взять просто так.
— Возьми за свой счёт. Маме плохо, Надь. Совсем плохо.
И снова это. «Маме плохо».
Дача оказалась старым деревянным домом на окраине посёлка. Покосившийся забор, занесённая снегом дорожка, окна с потрескавшимися рамами. Внутри пахло сыростью и нафталином.
— Уютненько, — протянула Надежда, оглядывая крохотную комнату с облезлыми обоями.
Евгения Сергеевна, которую Олег внёс на руках (хотя поднималась она в подъезде сама, Надежда видела), устроилась на единственной приличной кровати в большой комнате.
— Надюша, милая, согрей мне чайку, — попросила свекровь сладким голосом.
— Сейчас.
Надежда пошла на кухню. Там обнаружилась древняя плита на дровах, грязная посуда и ведро с мутной водой.
— Воду из колонки носить надо, — сообщил Олег, появляясь в дверях. — Я сбегаю сейчас.
— Как мило, — буркнула Надежда. — А кто готовить будет? Топить? Убирать?
— Ну... ты же дома.
— Я в отпуске за свой счёт! Потому что твоя мать захотела на дачу!
— Тише, она услышит.
Надежда замолчала. Села на шаткий табурет, закрыла лицо руками. Хотелось выть.
Вечером приехала Светлана — хозяйка дачи. Женщина лет шестидесяти, крупная, с ярко накрашенными губами и холодными глазами. Села за стол, огляделась.
— Ну что, Женечка, устроилась? — спросила она у свекрови.
— Спасибо тебе, Светочка. Ты меня спасла.
— Да ладно, что мне стоит. — Светлана повернулась к Надежде. — Ты, значит, невестка?
— Да.
— Молодая совсем. И симпатичная. — Светлана прищурилась. — Женя мне про тебя рассказывала. Говорит, не хочешь за ней ухаживать.
Надежда опешила.
— Что?
— Ну, мол, тебе в тягость больной человек. Эгоистка, одним словом.
— Я не...
— Светочка, не надо, — встряла Евгения Сергеевна примирительно. — Надя просто устала. Она не со зла.
Игра. Чистейшая игра. Свекровь изображала великодушие, а подруга — строгого судью. Классическая схема: одна давит, другая жалеет, но обе заодно.
Надежда встала из-за стола.
— Извините, пойду спать.
— Рано ещё, — заметила Светлана. — Или обиделась?
— Просто устала с дороги.
Она вышла из комнаты, услышав за спиной:
— Характер у неё тот ещё...
Ночью Надежда не спала. Лежала на узком диване в холодной комнате, укрывшись старым одеялом, и думала.
Они загнали её сюда специально. Подальше от города, от нормальной жизни. Чтобы сломать окончательно. Чтобы она поняла: выхода нет, придётся смириться и обслуживать свекровь до конца её дней. А дни эти, судя по бодрости Евгении Сергеевны, продлятся ещё лет двадцать, не меньше.
И квартира? Та самая двухкомнатная в центре? На неё можно даже не рассчитывать. Свекровь скорее оставит её Светлане или какому-нибудь фонду бездомных кошек, чем невестке.
Утром Надежда проснулась от голоса свекрови:
— Надюша! Мне плохо! Скорее!
Она вскочила, побежала в комнату. Евгения Сергеевна лежала, вцепившись в одеяло, лицо перекошено.
— Сердце... Таблетки... В сумке...
Надежда кинулась к сумке, нашла таблетки, дала свекрови. Олег спал на раскладушке рядом, даже не пошевелился.
— Воды... — простонала Евгения Сергеевна.
Надежда побежала на кухню, набрала воды из ведра, вернулась. Свекровь выпила, откинулась на подушки.
— Спасибо, милая.
И тут Надежда заметила: на тумбочке лежит телефон свекрови. Экран горит. Сообщение от Светланы: «Как спектакль? Поверила?»
Кровь бросилась в голову. Надежда схватила телефон, ткнула экраном в лицо свекрови.
— Это что?
Евгения Сергеевна даже не смутилась. Усмехнулась.
— А ты шустрая. Молодец.
— Вы притворялись!
— Ну и что? — Свекровь села на кровати, совершенно здоровая. — Докажи.
— Я покажу Олегу!
— Покажи. Он мне поверит, не тебе.
Надежда стояла, сжимая телефон. Руки дрожали. Хотелось закричать, ударить, убежать отсюда куда угодно.
Но она не закричала.
Развернулась и вышла.
Во дворе было морозно и тихо. Надежда достала свой телефон, набрала номер.
— Алло? Да, это я. Помнишь, ты предлагала помощь? Так вот, она мне нужна. Срочно.
— Кому ты звонила? — Олег вышел на крыльцо, кутаясь в куртку.
— Адвокату, — Надежда убрала телефон в карман. — Завтра приедет.
— Какому адвокату? Зачем?
— Разводиться буду. И подам в суд на твою мать за моральный ущерб.
Олег побледнел.
— Ты что, спятила?
— Наоборот. Впервые за полгода думаю трезво. — Надежда шагнула к нему. — Хочешь увидеть переписку твоей мамы со Светланой? Там всё написано. Как они планировали меня сломать. Как придумывали новые «болезни». Как смеялись надо мной.
— Не может быть...
— Может. И ещё как. — Надежда достала телефон свекрови, который так и не вернула. — Читай.
Олег взял телефон дрожащими руками. Листал переписку, и лицо его менялось — от недоверия к шоку, от шока к ярости.
— Мама... Как она могла...
— Легко могла. Потому что ты всё прощал. Потому что я молчала. — Надежда забрала телефон обратно. — Но теперь всё. Хватит.
Олег молчал. Потом вдруг сел на ступеньки, уткнулся лицом в ладони.
— Я не знал. Честно. Думал, ей правда плохо.
— Знал, — жёстко сказала Надежда. — Просто не хотел признавать. Потому что тогда пришлось бы выбирать. А ты не умеешь выбирать.
Дверь распахнулась. На пороге появилась Евгения Сергеевна — бодрая, злая, с горящими глазами.
— Ты украла мой телефон!
— Я взяла улику, — спокойно ответила Надежда. — Для суда.
— Какого суда?! — Свекровь шагнула вперёд, но запнулась, чуть не упала. Олег подхватил её. — Олежек, скажи ей! Она не имеет права!
— Мам... — голос сына был глухим. — Я всё видел. Переписку. Всё.
Евгения Сергеевна застыла. Потом медленно обернулась к невестке.
— Ты... маленькая дрянь. Думаешь, умная?
— Не думаю. Знаю. — Надежда шагнула ближе. — И вот что я тебе скажу. Сейчас мы поедем в город. Ты пойдёшь к нотариусу и оформишь дарственную на квартиру. На Олега. Не на меня — на него. И подпишешь отказ от претензий ко мне. Иначе я подам в суд. И поверь, с этими доказательствами ты проиграешь.
— Олег! — Свекровь повернулась к сыну. — Ты позволишь ей так со мной разговаривать?!
Олег молчал. Смотрел на мать долгим взглядом, в котором было всё: обида, разочарование, стыд.
— Мам, — сказал он тихо. — Подпиши бумаги.
— Что?!
— Подпиши. Пожалуйста.
Евгения Сергеевна отшатнулась, будто её ударили.
— Ты... предатель. Я тебя родила! Вырастила!
— И использовала мою жену как прислугу, — Олег встал. — Притворялась больной. Лгала. Мне. Всем.
— Я хотела как лучше! Хотела, чтобы ты понял, какая она! Эгоистка!
— Хватит, — Олег поднял руку. — Надя права. Едем в город. Сегодня же.
К вечеру они вернулись в Москву. Нотариус оформил дарственную быстро — документы были готовы заранее, Надежда обо всём позаботилась ещё неделю назад, когда решила действовать.
Евгения Сергеевна подписала бумаги молча, сжав губы в тонкую линию. Потом встала и вышла из кабинета, не оглядываясь.
— Куда она? — спросил Олег.
— К Светлане, наверное, — Надежда пожала плечами. — Пусть идёт. Это её выбор.
Они стояли на улице, где начинался лёгкий снегопад. До Нового года оставалось три дня.
— Надь... — Олег посмотрел на неё. — Прости. За всё.
— Не мне надо прощать, — она покачала головой. — Себе. За то, что позволил так долго это продолжаться.
— Ты уйдёшь?
Надежда задумалась. Честно задумалась.
— Не знаю пока. Может, уйду. Может, дам шанс. Но одно скажу точно: больше никто не будет использовать меня. Никогда.
Олег кивнул.
— Понял.
Они пошли к метро. Снег падал крупными хлопьями, город светился огнями витрин, где продавали ёлочные игрушки и гирлянды. Где-то играла музыка. Где-то люди смеялись, спешили за подарками.
Надежда остановилась, посмотрела на небо.
— Знаешь, что самое странное?
— Что?
— Я не злюсь. Совсем. Просто... свободна.
Олег ничего не ответил. Взял её за руку — осторожно, будто боялся, что она отдёрнет. Но Надежда не отдёрнула.
Они шли по заснеженной улице, и впереди было неизвестно что: развод или новое начало, расставание или примирение. Но сейчас это не имело значения.
Потому что Надежда знала главное: она больше никому ничего не должна.
И этого было достаточно.