Тридцать первое декабря выдалось суматошным. Андрей поднимался на четвертый этаж пешком — лифт, как назло, решил уйти на новогодние каникулы раньше жильцов. В руках у него были два тяжелых пакета с мандаринами, шампанским и каким-то бесконечным набором банок, которые, судя по списку жены, были жизненно необходимы для выживания в эту ночь.
Он мечтал только об одном: снять ботинки, вытянуть гудящие ноги и просто посидеть в тишине. Годовой отчет на работе выпил из него все соки, и даже сокращенный рабочий день не спас ситуацию — он освободился только к вечеру.
Дверь открыла теща, Валентина Петровна. Она была в своем боевом фартуке с ромашками, волосы, обычно аккуратно уложенные, сейчас торчали в разные стороны, придавая ей вид безумного профессора химии.
— О, явился наконец-то! — вместо приветствия бросила она, пропуская зятя в коридор. — А мы тут зашиваемся. Наташа! Иди, забери у мужа пакеты, а то он сейчас там корни пустит.
Из кухни выглянула жена Наташа, уставшая, с мукой на щеке. Она виновато улыбнулась мужу и чмокнула его в колючую щеку.
— Привет, Андрюш. Ты устал?
— Есть немного, — выдохнул Андрей, стягивая куртку. — Думал, усну прямо в такси.
— Ничего, спать некогда, — бодро заявила Валентина Петровна, возникая за спиной дочери. — У нас тут жарко. И дел невпроворот. Андрюша, ты не расслабляйся. Отдохнешь потом, под куранты. У нас график горит.
Андрей почувствовал, как внутри начинает закипать глухое раздражение. Он знал этот тон. Это был тон генерала, перед которым стоит новобранец-салага.
— Валентина Петровна, имейте совесть, я только с работы, — попытался вяло сопротивляться он.
— А мы тут, по-твоему, на курорте? — всплеснула руками теща. — Я с шести утра на ногах. Холодец разбирала, шторы стирала. А мужская работа стоит.
— Какая работа? — насторожился Андрей.
Фраза «мужская работа» в устах Валентины Петровны всегда означала что-то среднее между подвигом Геракла и каторгой на галерах. Обычно это включало в себя действия, которые требовали физической силы, инженерной смекалки и ангельского терпения, которого у Андрея к концу года не осталось.
— Шторы, Андрей. Шторы! — Валентина Петровна указала пальцем в сторону самой большой комнаты, которую в семье по старинке называли «залом». — Я их постирала, погладила, а повесить некому. Карниз высоко, у меня давление, Наташа маленькая. Вся надежда на мужчину в доме. Если он, конечно, есть.
Последняя фраза была произнесена с той самой интонацией, которая заставляла чувствовать себя виноватым за то, что ты вообще родился на свет. Андрей вздохнул, посмотрел на Наташу. Та отвела глаза, безмолвно прося потерпеть.
— Ладно, — буркнул он. — Сейчас руки помою и повешу.
В зале царил хаос. Мебель была сдвинута, ковер свернут в рулон, повсюду лежали коробки с елочными игрушками. Посреди комнаты стояла стремянка, шаткая и ненадежная, как обещания синоптиков.
Андрей полез наверх. Шторы были тяжелые, бархатные, «богатые», как любила теща. Крючки на карнизе были мелкими, тугими и, казалось, созданными специально для пыток.
— Ты не с того края начал! — тут же раздался командный голос снизу. Валентина Петровна стояла, уперев руки в боки, и контролировала процесс. — Рисунок же собьется. Ну кто так вешает?
— Валентина Петровна, какая разница? Они одинаковые, — прокряхтел Андрей, пытаясь попасть микроскопическим пластиковым крючком в петлю. Руки затекли моментально.
— Большая разница! Там ворс в другую сторону лежит. Снимай, перевешивай.
— Да не буду я ничего снимать, нормально висит!
— Нормально? — теща театрально закатила глаза. — Вот так у вас все: «нормально». А должно быть идеально. Это же лицо дома!
— Валентина Петровна, мы же своей семьей сидим!
— Все равно. Порядок должен быть. Снимай, говорю.
Андрей сцепил зубы так, что хрустнула челюсть. Он спустился, перевесил штору. Поднялся снова. Пот катился по спине. Ему хотелось одного — лечь на этот свернутый ковер и закрыть глаза. Но внизу стоял надзиратель.
— Ну, вот, другой разговор, — милостиво кивнула теща, когда процедура была закончена. — Теперь тюль. Только смотри, чтобы складки ровные были.
Андрей вешал тюль молча. Он вошел в состояние транса, когда мозг отключается, остаются только рефлексы. Наташа пару раз заглядывала в зал, хотела что-то сказать, но под строгим взглядом матери исчезала обратно на кухню.
Когда с окнами было покончено, Андрей рухнул в кресло.
— Фух. Всё?
— Что значит «всё»? — удивилась Валентина Петровна. — А диван?
— Что с диваном? — Андрей напрягся всем телом.
— Его нужно к другой стене переставить.
— Зачем? Он тут пять лет стоит.
— Андрей, ну включи логику! — теща постучала пальцем по виску. — Мы елку куда ставить будем? В угол. А там диван. Значит, диван нужно подвинуть к окну. А шкаф — на место дивана.
— Валентина Петровна, это дубовый шкаф. Он весит тонну.
— Мы ящики нижние вынули. Наташа, иди помоги мужу!
Пришла Наташа. Вдвоем они начали толкать шкаф. Шкаф, даже без ящиков, был неподъемным советским монстром. Андрей уперся плечом, навалился всем весом. В пояснице что-то предательски хрустнуло.
— Осторожнее, зеркало не разбейте! — командовала Валентина Петровна, сидя в кресле. — Левее! Ну куда ты прешь, как танк? Обои порвешь!
Андрей остановился, тяжело дыша. Лицо его было багровым.
— Валентина Петровна, может, вы сами попробуете? Если вы так хорошо знаете траекторию.
— Не дерзи, — отрезала теща. — Я в свои годы мешки с картошкой таскала. Давай, еще чуть-чуть.
Они провозились с перестановкой сорок минут. Андрей сорвал ноготь, ударился коленом и окончательно возненавидел этот праздник.
— Ну вот, простор! — восхитилась Валентина Петровна. — Теперь гирлянда.
— Какая еще гирлянда?
— На елку. Достань с антресоли коробку. Там гирлянда, советская еще, надежная. Только она там что-то барахлила в прошлом году. Контактик отошел. Ты посмотри, подпаяй. Ты же инженер.
Андрей достал коробку. Клубок проводов, похожий на гнездо птеродактиля. Разноцветные лампочки, половина из которых не горела.
— Валентина Петровна, выкиньте это. Давайте я закажу новую.
— Еще чего! Деньги тратить. Сделай, это мужская работа. Чинить, паять.
Андрей сел на пол, скрестив ноги. Паяльника у него не было, был только старый дедовский, который грелся полчаса. Он начал искать разрыв. Лампочки были соединены последовательно — если сгорает одна, гаснет всё.
Валентина Петровна стояла над душой.
— Ну что там? Долго еще? Скоро «Ирония судьбы» начнется, а у нас елка не горит.
— Я ищу, — сквозь зубы процедил Андрей.
— Плохо ищешь. Дай я посмотрю.
Она потянулась к гирлянде, дернула провод. Андрей в этот момент пытался скрутить контакты. Резкое движение — и старый провод лопнул окончательно, а одна из лампочек хрустнула под тапком тещи.
— Ну вот! — всплеснула руками она. — Доломал! Эх, нет в тебе хозяйской жилки. Отец твой, царствие небесное, наверное, с закрытыми глазами бы починил. А ты... Только кнопки на клавиатуре нажимать умеешь.
Внутри Андрея что-то оборвалось. Громче, чем провод гирлянды. Тишина в зале стала звенящей.
Он медленно поднялся с пола. Отряхнул колени. Посмотрел на свои грязные руки, на сломанный ноготь, на красное от натуги лицо тещи.
— Знаете что, Валентина Петровна, — сказал он тихо. Голос его был ровным, но в нем звучали металлические нотки. — Вы правы. Я не умею чинить советский хлам. Я не умею двигать дубовые шкафы силой мысли. Я плохой хозяйственник.
— Да я не то чтобы... — начала было теща.
— Нет, вы именно то. Моя мужская работа — это зарабатывать деньги. И я эту работу выполнил. Я устал как собака. Я пришел домой, чтобы встретить праздник с семьей. А не работать грузчиком и электриком.
Наташа вышла из кухни, вытирая руки полотенцем.
— Андрюш, ты чего?..
— Ничего, Наташ. Я пас. Шкаф стоит? Стоит. А гирлянду... гирлянду мы сейчас решим.
Он достал смартфон, быстро открыл приложение быстрой доставки.
— Так. Гирлянда «Роса», теплый свет, пять метров. Доставка 15 минут. В корзину. Пиво темное, крафтовое. В корзину. А теперь еда. Пицца пепперони, четыре сыра и мясная. Оплатить.
Он убрал телефон в карман и посмотрел на тещу.
— Я не буду чинить этот мусор, Валентина Петровна. Курьер приедет через двадцать минут. И мы не будем сейчас дорезать пятый тазик оливье. Мы сядем, выпьем вина и будем смотреть кино. Потому что Новый год — это праздник, а не экзамен по домоводству.
— Да как же так... — растерянно пробормотала Валентина Петровна, опускаясь на диван (который теперь стоял у окна). — Мы же не успели... Холодец еще не застыл... И скатерть не накрахмалена...
— И черт с ней, со скатертью, — вдруг сказала Наташа. Она подошла к мужу и обняла его. — Мам, Андрей прав. Мы с ума сошли с этой уборкой. Я ног не чувствую.
Валентина Петровна посмотрела на дочь, на зятя. В её глазах боролись привычка командовать и понимание, что она перегнула палку.
— Ну... — она поправила сбившуюся прическу. — Пицца так пицца. Только холодец все равно попробуете. Я старалась.
Через сорок минут они сидели в большой комнате. На елке мигала новая гирлянда. Она светила мягко и уютно. Андрей сидел в кресле, вытянув ноги, и ел пиццу прямо из коробки. Рядом сидела Наташа с бокалом шампанского.
Валентина Петровна, немного притихшая, сидела на диване. Она смотрела на гирлянду и вдруг усмехнулась.
— А красивая все-таки. Яркая.
— Красивая, мам, — кивнул Андрей. — И главное — работает.
Теща помолчала, потом взяла кусок пиццы «Четыре сыра». Осторожно откусила.
— Сухомятка, конечно. Но вкусно. Ладно, зятек. Заслужил. Шкаф-то, кстати, хорошо встал. Ровно.
Андрей улыбнулся. В этой скупой похвале было больше признания, чем в любой медали. Он понял, что иногда «мужская работа» заключается не в том, чтобы молча таскать тяжести, а в том, чтобы вовремя сказать «стоп» и защитить право своей семьи на нормальный, человеческий отдых. Даже если защищать приходится от собственной тещи.
Юлия Вернер ©