Запах вареной свеклы ни с чем не спутаешь. Он тяжелый, сладковатый, землистый и для Нины Петровны означал только одно: праздник на пороге. На кухне было жарко, окна запотели. На плите весело подрагивали крышками сразу две кастрюли: в маленькой томилась свекла, а в большой доходили картошка с морковью. Смешивать их при варке Нина Петровна считала преступлением — картошка покрасится раньше времени, да и вкус будет не тот. Это — святая троица любого советского, да и постсоветского застолья.
Нина Петровна смахнула со лба прядку седых волос и с удовольствием оглядела свои владения. На столе уже выстроились в ряд банки с горошком (только той самой марки, с желтой этикеткой, другую она не признавала), майонез «Провансаль» в мягких упаковках и, конечно, селедка. Жирная, лоснящаяся, которую она сама чистила сегодня утром, аккуратно вынимая даже самые мелкие косточки. Это был ритуал. Медитация. Никаких готовых филе в масле с консервантами — только целая рыба, только хардкор, как сказал бы ее внук Пашка, если бы был сейчас здесь, а не на сборах.
В этом году Новый год обещали встречать в узком кругу: она, сын Антон и невестка Лена. Обычно собиралась толпа родни, но времена меняются, кто разъехался, кто болеет. Но для Нины Петровны количество гостей никогда не влияло на качество стола. Стол должен ломиться. Это закон. Если после праздника не осталось еды еще на неделю — значит, хозяйка сплоховала.
Она достала из серванта хрустальную салатницу. Тяжелую, резную, похожую на ледяную ладью. Эту салатницу ей подарила свекровь на свадьбу тридцать пять лет назад. С тех пор ни один Новый год не обходился без этой ладьи, до краев наполненной селедкой под шубой.
В прихожей зашуршал ключ. Нина Петровна улыбнулась, вытирая руки о передник. Антон и Лена обещали приехать пораньше, помочь с нарезкой. Хотя, какая от них помощь? Антон съест половину колбасы в процессе, а Лена будет резать кубики для оливье такими крупными кусками, что хоть в суп клади. Но все равно — вместе веселее.
— Мам, привет! Вкусно пахнет! — голос сына прозвучал из коридора, и сердце Нины Петровны привычно дрогнуло от тепла.
— Раздевайтесь, мои хорошие, руки мойте. У меня уже овощи остывают, — крикнула она.
На кухню вошла Лена. Невестка выглядела, как всегда, безупречно: стильная стрижка, модный объемный свитер, в руках — огромные бумажные пакеты из дорогого супермаркета. Она чмокнула свекровь в щеку, но взгляд ее был каким-то слишком решительным. Боевым.
— Нина Петровна, вы только не начинайте все смешивать, ладно? — с порога заявила Лена, водружая пакеты на единственный свободный край стола.
— В смысле? — не поняла Нина Петровна, застыв с вареной морковкой в руке.
— Ну, майонез не кладите пока. И вообще… Мы тут с Антоном подумали, — она бросила быстрый взгляд в коридор, где переодевался муж, словно ища поддержки, — в этом году нужно менять формат.
Нина Петровна аккуратно положила морковь на тарелку. Внутри шевельнулось нехорошее предчувствие.
— Какой еще формат, Леночка? Телевизор, что ли, сломался?
— Да нет, при чем тут телевизор. Формат еды. Нина Петровна, ну двадцать первый век на дворе. Ну сколько можно этих майонезных гор? Это же холестерин в чистом виде, тяжесть, потом три дня в себя приходишь. Мы решили сделать легкий, современный стол.
Лена начала выгружать содержимое пакетов. На столе появились странные, непривычные глазу Нины Петровны продукты: бугристые черные авокадо, пучки какой-то травы, похожей на одуванчики, красная рыба (но не соленая, а сырая на вид), какие-то баночки с зернышками, булочки с кунжутом.
— Вот, смотрите, — воодушевленно щебетала Лена, не замечая, как каменеет лицо свекрови. — Мы сделаем тартар из лосося с авокадо. Это очень модно и безумно вкусно. Вместо горячего, которое все равно никто не ест, сделаем домашние бургеры с мраморной говядиной. А салаты… Я купила рукколу, черри, моцареллу. Заправим бальзамиком и оливковым маслом. Легко, свежо, и никакой тяжести!
Нина Петровна смотрела на рукколу так, словно это была крапива.
— А оливье? — тихо спросила она.
— Оливье можно, — милостиво кивнула Лена. — Но я предлагаю сделать его по-новому. Без колбасы, с отварным языком или раковыми шейками, и вместо майонеза заправить греческим йогуртом с горчицей. А картошку заменить на зеленое яблоко и сельдерей. Будет фитнес-вариант.
— А шуба? — голос Нины Петровны упал еще на октаву. Она посмотрела на хрустальную ладью, которая вдруг показалась ей сиротливой и ненужной.
— Ой, ну шубу давайте вообще уберем, — Лена поморщилась. — Ну правда, Нина Петровна. Вареная свекла, майонез, соленая рыба… Это же привет из восьмидесятых. Давайте без этого советского наследия. Мы же хотим праздник, а не гастроэнтерологическое отделение.
В кухню зашел Антон. Он сразу почувствовал, что воздух наэлектризован, и виновато улыбнулся матери, стараясь не смотреть на жену.
— Антон, — Нина Петровна повернулась к сыну. — Ты тоже считаешь, что моя шуба — это гастроэнтерологическое отделение?
Сын замялся. Он любил жену и ценил ее стремление к здоровому образу жизни, но мамина шуба была для него вкусом детства, символом того, что в мире все стабильно и хорошо.
— Мам, ну Ленка просто хотела как лучше, — промямлил он. — Что-то новенькое попробовать. Эксперименты, знаешь ли…
— Эксперименты, — горько усмехнулась Нина Петровна. — Традиции против инноваций, значит. Понятно.
Она медленно вытерла руки полотенцем. Обида, жгучая и едкая, подкатила к горлу. Дело было не в еде. Дело было в том, что ее мир, ее старания, ее любовь, вложенная в каждый кубик нарезанной картошки, вдруг объявили устаревшими и вредными. Словно ее саму списали в утиль вместе с майонезом «Провансаль».
— Хорошо, — сказала она неожиданно спокойным голосом, от которого Антону стало не по себе. — Хотите инноваций — делайте. Кухня ваша.
Она развязала передник, аккуратно повесила его на крючок.
— Мам, ты чего? Ты куда? — крикнул ей вслед Антон.
— Я к себе. Давление что-то скачет. А вы готовьте, творите. Не буду мешать прогрессу.
Она ушла в свою комнату и плотно прикрыла дверь. Села на диван, глядя на старую фотографию мужа в рамке.
«Вот так, Витя, — мысленно сказала она ему. — Приехали дети. Привезли травы и сырой рыбы. А нашу шубу отменили».
Из кухни доносились звуки. Звон ножей, шум воды, приглушенный голос Лены, которая что-то объясняла Антону, видимо, как правильно резать авокадо. Нина Петровна взяла книгу, попыталась читать, но буквы прыгали перед глазами. Ей было жалко не себя. Ей было жалко праздник. В ее понимании Новый год пах мандаринами и чесноком от курицы, а не бальзамическим уксусом.
Прошел час, потом другой. В дверь деликатно постучали.
— Мам? — голова Антона просунулась в щель. — Ты как?
— Нормально, — сухо ответила она.
— Слушай, там Лена не может разобраться с духовкой. У тебя режим конвекции как включается?
— Левая ручка до упора и нажать кнопку с вентилятором.
— Ага, спасибо. Мам… ну ты выйди к нам. Неудобно как-то. Лена переживает, думает, обидела тебя.
— Я не обиделась, Антон. Я просто даю вам пространство для творчества.
Она все-таки вышла ближе к вечеру, когда стол уже накрывали в зале. Большую комнату прибрали, разложили диван. Выглядело все красиво, надо отдать должное. Как в ресторане или в модном журнале. Стильные тарелки, салфетки в кольцах, бокалы странной формы. И еда. Красивая, яркая, но совершенно чужая.
Посреди стола, там, где должна была царить хрустальная ладья, стояло плоское блюдо с горкой зеленой травы, украшенной белыми шариками сыра и половинками помидоров. Рядом — те самые бургеры, воткнутые в деревянные шпажки. И маленькие мисочки с нарезанной кубиками красной рыбой, перемешанной с чем-то зеленым.
— Нина Петровна, идите скорее! — Лена улыбалась так, словно ничего не произошло. — Смотрите, какая красота получилась! А запах!
Запах был. Пахло жареным мясом и свежим огурцом. Неплохо, но не по-новогоднему.
Нина Петровна села на свое место.
— Красиво, — вежливо сказала она.
— Сейчас будем пробовать! — Лена положила ей на тарелку бургер и щедрую порцию салата с рукколой. — Это тартар, попробуйте, только его надо с лаймом сбрызнуть.
Нина Петровна осторожно откусила бургер. Котлета была сочной, но «полезная» булка крошилась, а соус капал на подбородок. Это было вкусно, врать не станешь, но это была еда для летнего пикника, для быстрого перекуса на бегу, а не для торжественной ночи, когда куранты бьют двенадцать и за окном воет метель.
— Ну как? — с надеждой спросила Лена.
— Необычно, — уклонилась от прямого ответа Нина Петровна. — Мясо хорошее.
— А я говорила! И никакой тяжести!
Они ели, чокались шампанским, смотрели «Голубой огонек». Но разговор не клеился. Антон выглядел каким-то потерянным. Он жевал рукколу с таким видом, будто это было сено, и тоскливо поглядывал в сторону кухни. Лена щебетала про новые тренды в питании, про то, как вредно смешивать белки с углеводами, и как важно следить за гликемическим индексом.
Нина Петровна слушала и чувствовала себя ископаемым мамонтом. Устаревшим, вредным и полным неправильных углеводов.
— А помнишь, Антон, как папа всегда искал монетку в пироге? — вдруг спросила она, когда возникла пауза.
Антон просветлел.
— Помню, конечно! Он один раз чуть зуб не сломал, но был такой счастливый.
— Да... — улыбнулась Нина Петровна. — Настоящий курник был, слоеный. С курицей, грибами, блинами переложенный. Я его полдня пекла.
— Ой, ну слоеное тесто — это же смерть фигуре, — вставила Лена, разливая шампанское. — Сейчас все на безглютеновой диете сидят.
Разговор снова угас.
Когда куранты пробили двенадцать, они выпили, обменялись подарками. Лена подарила ей сертификат в спа-салон («Чтобы вы расслабились и почувствовали себя женщиной, а не кухаркой!»), Антон — новый телефон. Нина Петровна подарила им конверт с деньгами, потому что побоялась не угадать с подарком в свете новых веяний.
Около часа ночи Лена зевнула.
— Ох, что-то меня разморило. Все-таки здоровое питание дает столько энергии, но режим есть режим. Мы, наверное, пойдем прогуляемся немного и спать?
— Идите, конечно, — кивнула Нина Петровна. — Я тут приберусь немного.
Когда молодые ушли на улицу запускать фейерверки, Нина Петровна осталась одна посреди зала с остатками «инновационного» пиршества. Бургеры остыли и выглядели уже не так аппетитно, руккола завяла и поникла в тарелке.
Она вздохнула, собрала тарелки и пошла на кухню. Там, на подоконнике, одиноко стояли кастрюли с неиспользованными вареными овощами. Свекла, морковь, картошка. Они смотрели на нее с немым укором. А в холодильнике, на нижней полке, в эмалированном лоточке лежала очищенная селедка.
Нина Петровна посмотрела на часы. Час пятнадцать. Спать совершенно не хотелось. На душе было пусто и как-то… незавершенно. Словно год наступил, а праздник — нет.
Руки сами потянулись к овощам. Почистить — дело нехитрое, руки помнят.
— А и пусть, — прошептала она в тишину. — Пусть я старая и немодная. Но Новый год без шубы — это как зима без снега.
Она действовала быстро и четко, как пианист, играющий выученную наизусть партию. Первый слой — картошечка, тонко, на крупной терке. Сверху — селедочка, мелкими кусочками, чтобы таяла во рту. Лучок, ошпаренный кипятком, чтобы не горчил, а только хрустел. Тонкая сеточка майонеза. Морковь. Яйцо. И, наконец, свекла. Темная, сладкая, укрывающая всё это великолепие рубиновым одеялом. И снова майонез.
Она достала хрустальную ладью. Через сорок минут салат гордо возвышался в центре стола на кухне. Он был совершенен.
Входная дверь хлопнула. Вернулись «инноваторы», раскрасневшиеся с мороза, пахнущие холодом и порохом от петард.
— Ух, морозно! — Антон ввалился на кухню, потирая руки. — Чайку бы горячего…
Он замер. Его взгляд уперся в хрустальную салатницу. Ноздри расширились, втягивая знакомый, родной запах. Лена зашла следом, снимая шапку.
— Ой, Нина Петровна, вы все-таки… — начала она, но осеклась.
Антон подошел к столу, как зачарованный. Он посмотрел на мать, потом на салат, потом снова на мать. В его глазах было столько детской, неподдельной радости, что у Нины Петровны защипало в носу.
— Мам… — выдохнул он. — Шуба. Настоящая.
— Я подумала, вдруг кому-то захочется, — с деланным безразличием сказала Нина Петровна, включая чайник. — Не пропадать же продуктам.
Антон, не дожидаясь тарелки, схватил вилку и зачерпнул прямо из салатницы, нарушая всю эстетику слоев. Он зажмурился.
— Лен, ты прости, — пробормотал он с набитым ртом, — твои тартары — это круто, правда. Но вот это… Это жизнь. Попробуй.
Лена стояла в дверях, переминаясь с ноги на ногу. Она смотрела на мужа, который уплетал «холестериновую бомбу» с таким видом, будто это была амброзия богов. Потом посмотрела на свекровь. Нина Петровна стояла у плиты, прямая, гордая, но плечи ее слегка подрагивали от напряжения. Она ждала приговора.
И вдруг Лена улыбнулась. Не той дежурной улыбкой, которой улыбалась весь вечер, а как-то просто, по-человечески. Устало и тепло.
— А знаете, Нина Петровна, — сказала она, подходя к столу и беря вилку. — Давайте сюда вашу шубу. Я, честно говоря, этот тартар сама есть боюсь. Голодная, как волк, а там одна трава. На морозе такой аппетит нагуляли…
Она подцепила кусочек свекольного слоя с селедкой и отправила в рот. Пожевала, задумчиво глядя в потолок.
— Вкусно, — признала она. — У моей мамы так никогда не получалось. У нее всегда селедка слишком соленая была, а овощи сухие. А у вас… пропитано.
Нина Петровна почувствовала, как внутри разжимается тугая пружина, которая мучила ее весь день.
— Так секрет же есть, Леночка, — мягко сказала она, доставая с полки вторую салатницу, поменьше, чтобы отложить им с собой. — Я яблочко кислое тру одним слоем. Совсем чуть-чуть, для свежести. И селедку в молоке вымачиваю полчаса.
— Серьезно? В молоке? — удивилась Лена, присаживаясь рядом с мужем. — Антон, подвинься, дай тоже поесть.
Они сидели на кухне в третьем часу ночи. Горела только подсветка вытяжки, создавая уютный полумрак. На столе стояла початая бутылка шампанского, хрустальная ладья, наполовину опустевшая, и пузатый фарфоровый чайник, от которого шел густой пар. Они пили горячий, крепкий чай с конфетами «Мишка на севере», ели салат и говорили. Не о диетах и индексах, а просто о жизни. Лена рассказывала смешные случаи с работы, Антон вспоминал школьные годы, а Нина Петровна просто слушала и подливала им свежий кипяток.
Бургеры и руккола так и остались в зале, забытые до утра.
— Мам, ты прости нас, — вдруг сказал Антон, накрывая ладонь матери своей большой рукой. — Мы дураки. Придумали какие-то правила… Главное же не то, что на столе, а то, что мы вместе. Но шубу твою отменять нельзя. Это преступление против человечества.
— Да ладно вам, — отмахнулась Нина Петровна, но глаза ее сияли. — Молодежь. Вам же хочется, как лучше. Я понимаю.
— В следующем году, — заявила Лена, доедая конфету, — мы сделаем так: я готовлю один новый салат, ну, для эксперимента. А вы, Нина Петровна, делаете шубу и оливье. И холодец. Вы же умеете холодец?
— Умею, конечно. Прозрачный, как слеза, — с достоинством ответила Нина Петровна.
— Вот. Идет?
— Идет.
Когда они ушли спать, Нина Петровна еще немного задержалась на кухне. Она мыла посуду — ту самую, хрустальную, бережно протирая каждую грань полотенцем, чтобы блестела.
Она думала о том, как хрупок мир в семье. Как легко обидеть самых близких, пытаясь навязать им свое представление о «правильном». И как важно иногда просто уступить, или наоборот — настоять на своем, но сделать это с любовью. Ведь традиции — это не про майонез и не про старые рецепты. Это про ниточки, которые связывают поколения. Порви их — и все рассыплется. А новые рецепты… они тоже нужны. Может, когда-нибудь и тартар станет их семейной традицией. Но шубе место на столе найдется всегда.
Юлия Вернер ©